Пьем до дна - Артур Лео Загат

унесу в забвение смерти мысль о Налине. С того времени как она впервые появилась в двери того помещения, где я едва не встретил смерть, я видел ее величественной и властной, как оскорбленная императрица; польщенной, с широко распахнутыми глазами, как дебютантка при виде нового мужчины; искусно соблазнительной, как куртизанка «Малого Трианона»; бесчувственной и жестокой, как Борджиа. Еще мгновение назад она проницательно анализировала политико-экономическую систему; как представительница сверхрасы, провозглашала намерение своего народа завоевать мир, не признавая сопротивления или малейшей возможности поражения.

Сейчас Налина с вечной, инстинктивной мудростью свого пола прикрыла смехом отношение к мужчине-ребенку, бросающему вызов судьбе, от которой, как она знает, он не уйдет.

Да, в ее смехе было насмешливое веселье, но была в нем и жалость!

И из-за этого лузан заполнился страхом, пробравшим меня до костей. Но я спокойно и уверенно сказал:

– Если ты, ра Налина и твой народ, появитесь среди нас как друзья, я буду счастлив сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вам. Если вы придете как враги, сам сатана не заставит меня даже пальцем пошевельнуть, чтобы помочь…

Кричащий ад звуков обрушился на меня. Налина дернула контрольный рычаг лузана на себя, зрачки ее расширились, превратившись в темные ямы, лицо покрылось морщинами и побледнело; Меня выбросило из сидения и с силой ударило об экран.

Кровь устремилась в ноги, руки, череп от внезапного резкого торможения. Полуоглушенный, я услышал крик Налины и попытался повернуться.

Рычаг управления вырвался из рук девушки. За мгновение до того, как она ударится о него, я бросился в сторону вдоль стены и принял на себя удар ее мягкого тела; я смягчил удар, который несомненно искалечил бы ее.

Остатки воздуха выбросило из моих легких. Вместе с Налиной меня бросило в узкое пространство между экраном и сидением. Потом мы покатились.

Сложившись в воздухе, я смог оказаться между девушкой и металлической стенкой, о которую нас ударило. Я держал ее в руках и увидел, что рычаг управления готов пронзить нас. Я зажал ногу в угол, перенес колено через этот грозящий рычаг и держался изо всех сил, пока мы продолжали катиться.

Но вот движения лузана замедлились, он остановился…

Пол экипажа резко наклонился вперед. Налина без сознания лежала у меня в руках. Я переместил ее и попытался снять ногу с рычага. Мне на глаза попался экран, он был наклонен, и в нем я увидел какие-то ярко-оранжевые растения, в которых наш лузан проделал борозду. И на поле два десятка тафетов, с бледными лицами, с распростертыми радужными крыльями, бежали к нам высокими неуклюжими прыжками.

Ошеломленно поднимая Налину на сидение, я удивился, почему эти спасатели не летят.

Во весь экран крупным планом появилось изображение их руководителя. Я увидел, что его великолепные крылья грубо подрезаны, и понял, почему они не летят.

Он исчез. За ним я увидел на земле неподвижного солдата в зеленом мундире. У другого солдата был разрезан живот. Я увидел также дорогу, с которой сбросило лузан.

Скрежет металла заставил меня повернуться к стене. Сквозь стену ударил луч света, источник которого находился снаружи. Там стоял тафет, дожидаясь, когда отверстие достаточно расширится, чтобы он смог войти.

Я пригнулся. Убитые стражники, беглый взгляд на яму на дорогу искусно замаскированную, чтобы наш лузан попал в нее, – все это подсказало мне, что наша катастрофа не случайна, это ловушка.

Тафет наклонился и протянул руки к лежащей Налине. Я прыгнул и ударил его в лицо кулаком. Под моими костяшками захрустели кости. Инерция выбросила меня из лузана. Тафет упал, но я, ухватившись за край отверстия, удержался на ногах.

На меня набросился другой крылатый человек, нацелившись мне в голову чем-то похожим на мотыгу. Я увернулся и дважды ударил его в живот.

Меня схватили за ноги, живая тяжесть навалилась мне на спину. Я упал и оказался погребен под грудой тафетов. Я лежал на поверхности, мое лицо прижималось к камню, руки и ноги прижаты и бесполезны.

На меня обрушились удары, болезненные, но неэффективные, потому что нападающие мешали друг другу. Я понял, что они меня одолели, что меня прикончат, а потом…

Резкие возбужденные возгласы подсказали мне, что их как-то организуют. Один за другим они отделялись от груды.

* * *

Когда я решил, что на мне остались только один или два тафета, я приподнялся и легко встал. Слишком легко! Я повернулся лицом к нападающим.

Один лежал вытянувшись, там, куда я его отбросил, вставая. Второй пытался встать.

Их было только двое! А где остальные?

Вставший тафет неожиданно застыл. Потом – я провел рукой по глазам – он начал расплываться!

Поверхность крылатой фигуры, на которую я смотрел, дрожала и теряла определенность. Ее части смешивались друг с другом, как будто это фигура из воска, попавшая в жар печи. Тафет таял.

На его лице была такая боль, какой, надеюсь, я больше никогда не увижу. Потом лица совсем не стало. Не было тафета, только неправильной формы столб, чьи очертания непрерывно менялись. С него стекали ручейки вязкой жидкости. Но вот столб упал в лужу желтоватой жидкости и совсем растворился.

Лихорадочное биение крыльев оторвало мой взгляд от этого ужаса. Последний тафет пытался встать. Его коснулся луч света, и он застыл, его застывшие крылья великолепно сверкали. А потом он начал таять.

Луч как будто исходил от лузана. Я посмотрел туда. У входа в машину напряженно стояла Налина. Она держала в руках свой жезл, и на его конце сверкал огонь, слово это миниатюрное солнце.

Закончив свое смертоносное дело, это сияние гасло. От двух десятков напавших на нас тафетов осталась только лужа. В жуткой жидкости лежало с полдюжины металлических орудий, чье назначение я не мог определить. Потом лужа застыла в ужасной неподвижности.

На краю этой лужи плыло единственное радужное перо.

– Они планировали убить меня, Хьюла. – Налина вернула меня к осознанию того, что мы оба живы, хотя, если бы не ужасная сила ее жезла, мы были бы трупами. – Смотри, – показала она, – за сжатым фортликом вход в туннель, который они прокопали, чтобы выйти к дороге. Увидев мой приближающийся лузан, они убили своих охранников и попытались убить меня.

В ее голосе звучало только удивление и недоумение. Я однажды слышал в Грамерси Парке [Район в Манхэттене. – Прим. пер.], как маленький мальчик говорил няне, от которой он на минуту отошел и столкнулся с мальчишкой из трущоб: «Он ударил меня, няня. Я только сказал ему «Привет», а он ударил меня».

Я осторожно обошел