Избранные проявления мужского эгоизма. Сборник рассказов - Марат Абдуллаев

– Думаю, до вечера. Вы пока езжайте домой за вещами. А вечером мы ребенка с мамой поместим в отдельный бокс. Пару недель им придется побыть на лечении.

В этот же день, как и было велено, я вновь привез жену в Морозовскую и, удостоверившись, что ее с дочерью действительно перевели в реабилитационное отделение, отправился домой.

Рукописи «Мира иного», бумаги с пометками, дискеты и кассеты, словом, все, что было накоплено за несколько лет работы, уместилось в две большие картонные коробки. Напоследок, взломав отверткой системный блок компьютера, я добавил к этим материалам жесткий диск.

Быстро загрузил машину и в сгущающихся сумерках уехал в деревню.

Звонок от Старшинова на мобильный раздался, когда мой «Мир иной» уже полыхал в костре.

– Что случилось, старик? Мы прождали тебя весь день.

– Все в порядке, Саш. Забудь о моей заявке.

Старшинов от неожиданности не нашел, что сказать. Правда, молчание было недолгим.

– Старичок, может, ты успел куда-то пристроить сценарий? Мы готовы удвоить сумму гонорара.

– Саша, забудь об этом. Ничего нет. И ничего не будет. Прощай.

Я выключил телефон и уставился в догорающие остатки бумаг, искры от которых весело уносились в черное небо. Если и есть на свете настоящее человеческое счастье, то именно его я испытывал в эти минуты.

Лоншоу, или Берегите в женщине ангела

Как-то раз я спросил шаолиньских монахов:

– Правда ли, что состояние души отражается на внешности человека?

– Правда, – ответили монахи. – Каждый человек рождается ангелом. Мальчики, однако, со временем превращаются в обыкновенных людей со всеми их пороками и достоинствами. А вот у девочек к зрелости вырастают крылья – неважно по какую сторону плеч.

– Девочкам, стало быть, не дано быть простыми смертными? – рассмеялся я.

– Не дано, – вполне серьезно заметили монахи, указав мне на иероглиф «лун», символизирующий, помимо прочего, императора.

– Кем же они тогда становятся?

– Поезжай, – посоветовали мне монахи, – к Желтой Розе и Красной Гвоздике. Они тебе все объяснят.

И я поехал …

М-да, дорогие друзья!.. Если б я не знал наших русских женщин и не был бы женат на одной из них, то, наверное, сказал бы: нет на свете женщин краше китаянок, живущих на Суншане. Словами сложно передать практически фарфоровую белизну, хрупкость и «звонкость» их тел, невероятным образом проступающую сквозь многослойные завесы чипхао. «Вот они, ангелы во плоти», – думал я, глядя в бездонную черноту слегка раскосых глаз Желтой Розы и Красной Гвоздики еще до того, как они вскипятили плошку воды и соединили ее с четвертью плошки сахара.

– Рождению любой девочки, – сказала Желтая Роза, помешивая сироп, – предшествует соединение этих субстанций. В них вкраплены вселенские пики блаженства, как эти звездочки бадьяна. Здесь же – коричный аромат разливающейся по телу нежности. Здесь же – мятный привкус женского запястья, если его осторожно коснуться губами. И, наконец, – кислинка лимона, напоминающая о течении жизни за перегородкой из рисовой бумаги. – Вы хотите сказать, госпожа…, – спросил было я, краем глаза отметив, что Красная Гвоздика слегка ссутулилась, тогда как Желтая Роза стала еще прекраснее от заигравшего на ее щеках румянца.

– Совершенно верно, – уловила ход моих мыслей Желтая Роза, – девочки зачинаются на пике любви. Мальчики – всего лишь над краешком облаков.

«Женская солидарность», – решил я, наблюдая как Красная Гвоздика, еще больше ссутулившись, оставила в сиропе бадьян, удалив корицу, кусочки лимона и сварившиеся листики мяты. Мужская субстанция в виде отголоска женской, как и положено, остыла на своих облаках.

– Но это ничего еще не значит, – рассмеялась Желтая Роза так, как смеется мама над несмышленостью своего чада, давая ему первые уроки жизни. – Внешне мы очень разные, но внутренне одинаковы, как эти половинки одной дыни.

– Она имеет в виду плоть, – добавила надтреснутым голосом Красная Гвоздика, на лице которой также наметились изменения.

Вырезанная ею из половинки дыни мякоть, отправленная в охлажденную мужскую субстанцию, как мне показалось, противоречила ее словам.

– Она права, – подтвердила Желтая Роза, энергия которой уже начинала кружить мне голову, как наркотик, и над собой приходилось делать усилие, чтобы держать себя в руках. – Однако никому не дано видеть подоболочную разницу, если учесть, что под одной оболочкой скрывается другая.

С этими словами Желтая Роза очень выразительно сняла шкурку с банана и разрезала его на кольца, демонстрируя мне семена.

Красная Гвоздика, под чипхао которой раздался треск скривившихся костей, молча отправила кусочки банана к кусочкам мякоти дыни, плавающим в охлажденной мужской субстанции. Я же почему-то вспомнил свою маленькую дочь: «Папа, ты неправильно писаешь!» – «Что-о-о?!» – «Надо писать сидя, а ты писаешь стоя!».

«Ангел мой!..»

Это было неким отголоском, а может быть – слабым ощущением подоболочной разницы, о которой говорила Желтая Роза.

«Девочка моя, маленькая сущность моя, проснувшаяся на том самом пике любви – моей и мной боготворенной женщины, которой я коснулся у края облаков!.. Что ожидает тебя в стылом сиропе мужской субстанции? Чернильная, как сок ежевики, насупленность бирюка? Самовлюбленность нарцисса, способная разрывать сердце надвое, вроде этой рассеченной пополам земляничной ягоды? Или пресная одутловатость переростка, персиковые косточки которого не дают ростков?»

Я вновь посмотрел на Красную Гвоздику, и она вдруг живо напомнила мне женщин, вызывающих во мне подспудную неприязнь.

Зажиточных уродиц.

Капризных содержанок.

Барбиобразных глупышек.

Хабалистых нерях.

Опустившихся пьянчужек.

– Если не беречь в женщине ангела, в ней просыпается лоншоу*, – сказала Желтая Роза, выкладывая на лоток из дыни смесь ягод и фруктов, впитавших обогащенный лимоном, пряностями и мятой сироп.

– Это она? – спросил я, показывая взглядом на Красную Гвоздику.

– О чем это вы, господин?

И только тогда я сообразил, что у ангелов любые изменения могут обрести обратное движение. Достаточно всего лишь улучшить субстанцию.

А вы как думаете, дорогие друзья?

*лоншоу (кит.) – дракон

Вкус небожительницы

Я заканчивал пятый курс университета, и жизнь моя, казалось, была уже расписана, как минимум на пять лет вперед. В двухстах километрах от Москвы, в старинном русском городе меня ждала невеста, свадьба с которой намечалась в июле. В самой Москве было оговорено место работы, жалование и уже подыскивалось временное, как для молодого специалиста, жилье. Так что последние два-три месяца, перед тем как выйти в самостоятельное и спланированное «плавание», оставалось только дрейфовать потихоньку от студенческого общежития, где я, тыкая одним пальцем в клавиши пишущей машинки, «печатал» диплом, до факультета. Наступала пора экзаменов, предзащита, консультации и так далее, что в переводе с обыденного языка на студенческий означало полную свободу действий, пьянство ночами напролет, с завтраками во второй половине дня и поиском денег на выпивку с начальными аккордами телепередачи «Спокойной ночи, малыши».

Точно уже не помню, за какой надобностью меня занесло однажды в факультетскую бухгалтерию. То ли я не сдал вовремя всех бумаг по отчету с последней командировки (на практику мы ездили иногда за счет факультета), то ли нужно было проштамповать какие-то справки для общежития. Так