Каменная гостья - Лада Лузина

— Я знаю, — сказала Кара.

— Да? — мельком удивилась Чуб. — Так вот, у нее есть пьеса «Лесная…»

— Я знаю. Это моя любимая пьеса.

— А ты еще какие-то знаешь? — слегка офигела Чуб. — Ну да, ведь у ваших домов смежные стены.

— Но «песню» я люблю больше всего. Без нее я б никогда не осмелилась… не смогла…

— Так ты эту «песню» имеешь в виду? — поняла Маша. — Тебя пробудила «Лесная песня»?

— Если б не Мавка, я б никогда не решилась полюбить человека… Я б так и осталась камнем. А он — стал бы им. Могильным камнем. Он бы умер.

— Но ведь статуя Афины пропала, — напомнила Катя. — А без Великой Матери чудо не случится.

— Афина — не Великая Мать, — молвила Кара.

— Она — ее часть, — сказала Катя. — Так же, как и Киевицы? Ведь мы, по сути, тоже Великие Жрицы. Но в данном случае, — Дображанская улыбнулась студентке, — мне кажется, ты ошиблась. Кара просила о помощи вовсе не нас…

— А кого?

— Ту, что сотворила меня. Ту, что призвала меня к жизни своими словами… Смотрите, вот ОНА! — Городская Мавка шагнула вперед, распахнула балконные двери…

Черное небо взорвалось. Выскочив на балкон, Маша и Катя увидали, что огромный рекламный экран, хамски занявший на доме Марцинчика место Богини, взорвался фейерверком черных осколков, его остатки упали на землю, а между двух сов появилась летящая женская ипостась — Белая Богиня в развевающейся одежде и серебристых доспехах девы-рыцаря…

Две совы взлетели. Улица заговорила, запела, как греческий хор. Обернувшись назад, Маша увидела, что, присев рядом с Дашей, Кара с тревогой смотрит в лицо Руслану, увидела, как черные тени под его глазами, серые впадины на щеках стирает невидимый ластик, черты разглаживаются, дыханье становится ровным.

Тихо прикоснувшись губами к его лбу, каменная Дева сделала шаг назад и слилась с бетонной стеной. Руслан медленно открыл глаза.

— Что случилось? Мне показалось, или ты снова спасла меня? — спросил он Дашу Чуб.

— Всегда хотела побывать в Замке Ричарда, — Землепотрясная с любопытством осматривала темные комнаты самого известного в Киеве дома с привидением.

— Потому и притащила нас сюда в два часа ночи, — сварливо сказала Катя.

— Еще нет и двенадцати, — примирительно возразила ей Маша. — И Даша просто волнуется за Руслана, не может найти себе места… Но не переживай, завтра после обследования его выпишут из больницы с диагнозом «совершенно здоров». Теперь он будет жить долго-долго…

Маша остановилась у окна, взяла в руки обернутый целлофаном портрет той, кому долгая жизнь не судилась.

— Киев воскресил для нее врачей в тот год, когда она начала писать «Ифигению в Тавриде», — сказала она. — Он хотел, чтобы Леся была жива. Хотел, чтобы она ее дописала… но она умерла.

— Но зачем Городу нужна была пьеса? — потряслась Даша Чуб.

— Мне кажется, я знаю ответ. — Катя отложила свой i-Pad. — Давным-давно на одной из скал Крыма стоял храм Великой Богини Девы. Ее священная статуя спустилась к нашим предкам прямо с неба… В храме служила Великая Жрица, земное воплощение Богини. Тавры и скифы поклонялись ей. Затем в Крым-Тавриду прибыли греки и, основав там свои города, переняли этот культ. Они отождествляли Деву Тавров со своей богиней-девой Артемидой. Иные — с девой Афиной… Но есть любопытная версия. Большинство греческих богинь были в прошлом лишь жрицами Великой Матери.

— Жрицами?

— Как и мы, Киевицы, они могли творить чудеса, повелевать мирозданием… и остались в памяти людей богами. Воплощением мудрости, силы, чистоты. Потому их силы и законы порой так похожи — все они служили одному культу.

— Тогда ты бы, наверное, была Афиной, — сказала Маша. — Предводительницей амазонок. Богиней мудрости и войны.

— А ты, — приняла игру Катя, — Артемидой, покровительницей амазонок и девственниц.

— А я? — возмущенно воскликнула Даша.

— Согласно этой версии, культ Великой Матери распался у греков на трех богинь. Афину, Артемиду и Афродиту — богиню-прародительницу амазонок…

— Богиню красоты и любви? Это по мне. Тогда мне точно не нужно блюсти невинность! — пришла в восторг от подобного распределения Даша.

— Одним из имен Артемиды было Ифимеда. Возможно, так греки и прозвали Великую Жрицу тавров. Возможно, так родился древнегреческий миф об Ифигении в Тавриде. Но к тому времени священная статуя Девы — той, самой первой, древнейшей, истинной Матери — была давно похищена, а местонахождение храма никому не известно. Ученые ищут его до сих пор. Многие уверены, что он действительно был…

— А писатели умеют видеть, — продолжила Маша. — Поселившись в Ялте на вилле «Ифигения», путешествуя по окрестным горам, Леся могла узнать это место, увидеть правду…

— Какую? — спросила Чуб.

— Статуя Девы пропала, — напомнила Катя. — Согласно греческому мифу, Ифигения украла ее. Но куда она делась, что сталось с самой жрицей — точно неизвестно. А Лесю называли украинской Ифигенией. Возможно, в этой или в ненаписанной пьесе «о вере предков моих» Леся должна была рассказать нам об этом… Мне кажется, Город хотел, чтобы она нашла эту статую.

— Но ведь пьесы уже нельзя написать, — сказала Даша. — Выходит, все бессмысленно?

— То, что мы знаем о том, как они были важны, — уже немало, — не согласилась Дображанская. — Есть первый акт. И если написанное в нем правда… — Катя помолчала. — Разве она не повторила судьбу всех Высших Жриц? Разве не стала Богиней? Разве мы не обожествляем ее? И разве ее памятник не стоит в центре города, как памятник Афины или Девы Таврической? Значит, Крым действительно признал ее новой Ифигенией. И взял за то свою плату, лишив ее телесной любви.

— Что за чушь… у нее был муж… Она не была старой девой, — обиделась за писательницу Даша.

— Старая дева… да, это чушь, — сказала Катя. — Можно ли назвать старой девой Афину Палладу? Можно ли назвать старой девой Жанну д’Арк, изменившую историю Франции, ход 100-летней войны и сожженную на костре как ведьма… Нельзя. Даже если она и осталась девственницей. Леся изменила историю украинской литературы. Но она вышла замуж лишь в 37 лет, будучи уже смертельно больной, и умерла через четыре года. А перед свадьбой написала пьесу о платонической любви двух супругов. Она исповедовала любовь «Голубой розы». И, насколько мы знаем, она редко изменяла себе. Потому дому и достался ее характер…

Катерина остановилась перед одним из своих портретов кисти Агапия и окончательно убедилась, что это не она. Просто, по-видимому, чувства, испытанные сторожем при виде красавицы Кати полностью совпали с чувствами дома к своей Даме сердца.