Нарушенная клятва - Кэтрин Куксон

Но, накрывая его лицо простыней, Тилли на какое-то краткое мимолетное мгновение вдруг испытала странное чувство радости. Она представила себе их там, их обоих: смеющихся и беседующих, как это не раз бывало в жизни — Марка и наставника его детей.

Больше она не плакала о смерти мистера Бургесса.

Глава 2

Похоронный кортеж был невелик. Артур, Джимми и Билл Дрю вместе с Фредом Лейберном вынесли из домика дубовый гроб, поставили его на катафалк, и когда он тронулся, Мэтью и Джон Сопвиты сели в свою карету. За ней последовала вторая, в которой ехали все четверо мужчин. Правда, ее с большой натяжкой можно было назвать каретой — это была просто крытая повозка, которой пользовались главным образом для того, чтобы привозить товары из города, а время от времени ее нагружали даже свиными тушами и овощами. Но в этот день она пришлась как нельзя кстати — ветер безжалостно хлестал своими ледяными струями, а низко нависшее свинцовое небо грозило обрушиться снегом.

Бидди, стоявшая рядом с Тилли у окна, тихо сказала:

— Ему повезет, если он окажется под землей до снегопада: того и гляди начнется эта круговерть. Пойдем, девуля, нет никакой надобности стоять тут.

Бидди отошла от окна, но Тилли продолжала стоять, устремив невидящий взгляд на уже опустевшую дорогу. Нечаянная радость, испытанная ею в минуту смерти мистера Бургесса, покинула ее — глубокая печаль заполнила все ее существо. Тилли снова чувствовала себя покинутой, как тогда, когда умер Марк. От печки до нее донесся голос Бидди:

— Я не ожидала, что его милость соизволит явиться. Ты с ним виделась в первый раз?

Тилли не сразу уловила смысл вопроса, и только через несколько секунд ответила:

— Да-да, в первый раз. — Одновременно вспомнив, какое удивление, почти шок испытала она менее чем полчаса назад, лицом к лицу столкнувшись с ним в этой самой комнате.

В нем ничего не осталось от того Мэтью, которого она помнила: и мальчиком, и юношей, и молодым человеком он всегда имел высокомерный вид. Только теперь эта надменность стала еще заметнее, как будто выросла и развилась вместе с его телом. Тилли представляла себе его более высоким, однако он, возможно, недобрал роста из-за того, что так сильно раздался вширь. Серое пальто, распираемое его широкими плечами, казалось вот-вот лопнет; широким было и его лицо, с глубоко посаженными глазами, а его волосы, когда-то золотые, слегка вьющиеся, превратились в густую неухоженную копну. Они были подстрижены, но весьма странным образом — Тилли поняла как выглядит голова Мэтью, когда Бидди однажды сказала, что он подстрижен «под горшок» — на шее и затылке волос не было, а там, где они были, их длина нигде не превышала двух дюймов. Тилли не верилось, что ему всего двадцать пять. Мэтью выглядел лет на десять старше: его голос и манера поведения создавали впечатление вполне зрелого человека. Зрелого и жестокого.

Прежде чем заговорить, он долго рассматривал ее не мигая, а потом произнес, — не приветствие, не слова утешения, — он сказал просто:

— Всем нам когда-нибудь придется умереть, а старик, что ни говори, хорошо пожил.

От этих слов, таких бесчувственных, таких неуместных, в душе Тилли взметнулась волна гнева, и она едва сдержалась, чтобы не наброситься на него и не выгнать прочь. А вот Джон, напротив, явил собой воплощение доброты и учтивости, и его запинающиеся слова пролились бальзамом на ее душу:

— Мне б…будет не хватать его, Тр…Тр…Троттер, но н…не так, как т…тебе. И он о…о…очень любил тебя.

Она не ответила Джону; она не разжала губ, пока братья находились в комнате. И даже когда четверо мужчин подняли и стали выносить гроб, она не проронила ни слова, и вообще ничем не выказала волнения, ибо слезы, пролитые в присутствии мистера Мэтью — она чувствовала это — наверняка отозвались бы каким-нибудь его насмешливым или саркастическим замечанием.

Теперь Тилли хорошо понимала, почему Бидди так трудно ладить со своим новым хозяином. Да разве не было с ним трудно всегда, с самого начала? А Бидди еще надеялась, что она, Тилли, сможет вернуться в Мэнор… Да никогда! Никогда, пока он хозяйничает там.

Тилли подошла к столу. Бидди, накрыв его белой скатертью, расставляла чайные приборы.

— Давай-ка выпьем по чашке чая, девуля, — сказала она, — да и перекусим заодно. Сюда никто не вернется. Парни отправятся прямо на кухню — Кэти соберет для них на стол. Да и мне к тому времени надо бы быть там — дел много. Садись, перестань трудить ноги. Все кончилось.

Какое-то время женщины молча сидели за столом. Потом Бидди тихо спросила:

— Что ты собираешься делать, девуля? Останешься тут?

— Да, Бидди. Все равно я ничем не смогу заниматься, пока он не подрастет. — Тилли обернулась и взглянула на сына. Он заулыбался в ответ на ее взгляд и довольно загукал. — Конечно, если меня никто не тронет, — добавила она.

— Нет, тебя никто не тронет. Уж чего-чего, а этого, думаю он терпеть не станет. А не он, так мистер Джон. Если кто-нибудь из деревни попробует досаждать тебе, этот парень так отделает их плеткой, что неповадно будет.

— Пока в деревне живет хоть один из Макгратов, у меня не будет покоя, Бидди.

— Ну, их осталось раз-два, и обчелся: только старуха да ее сын.

— И его дети.

— Ах да-да, и его дети. Малые-то иногда бывают похлеще взрослых. Но все равно не стоит тревожиться.

Воцарилось молчание, немного погодя Бидди осторожно спросила:

— А что ты скажешь, если он возьмет да и попросит тебя вернуться?

— Он не попросит, и я не вернусь, — холодно ответила Тилли. — Так что не рассчитывай на это, Бидди.

— Да, ты права, девуля: и он не попросит, и ты не вернешься. Но как бы то ни было, теперь это твой собственный дом, и у тебя есть собственные средства. А если ты избавишься от кое-каких книг, тут вообще будет замечательно.

Тилли кивнула:

— Я постараюсь, чтобы тут было замечательно, но от книг избавляться не собираюсь. Я перенесу их на чердак.

— А ведь он так и не забрал те полсотни, что ему завещал хозяин.

— Да, не забрал.

— Теперь они, наверное, твои: ведь он все оставил тебе.

— Может быть, и мои, но я не стану требовать их.

Бидди презрительно фыркнула:

— Если потребуешь, он еще возьмет да и в суд подаст — с такого станется. Знаешь, даже как-то не верится, что он еще совсем молодой парень. С виду-то он постарше моего Генри, а ведь Генри уж под сорок.

Тилли ничего не сказала на это, но про себя подумала: «Какова же жизнь там, в этой Америке, если она способна до такой степени изменить человека?» То есть изменить внешне, ибо внутренне — она ощущала это — Мэтью оставался таким же, каким был всегда: избалованным, самоуверенным, высокомерным. Он должен был главенствовать всегда и во всем, подчинять своей воле каждого, на кого только падал его взгляд, а тому, кто противился этому, приходилось несладко.