Благими намерениями - Эмиль

Был, правда, и третий путь - самоубийство. Но нет никакой возможности его осуществить, находясь под неусыпным контролем истязателей. Кроме того, это путь труса и косвенное подтверждение всех выдвинутых обвинений, а на это граф пойти не мог. "Нет, - подумал он, - муки вечными не будут, когда-нибудь они прекратятся. Или смерть прекратит их, или палачи в итоге выдохнутся окончательно".

- Повторяй за мной! - вырвался из тумана крик Бордула, - Я - шпион и лазутчик!

- Ты - изувер и живодёр, деревенский идиот, - еле-еле перебирая губами, произнёс Мольх.

- Ах, так?! Всё равно признание вытрясу!

Умаявшись, бросив дубинку на пол, откуда её подобрал слегка удивлённый стражник, Бордул плюхнулся на стул, залпом осушив остатки пива из кувшина, тяжело дыша. Процарапав злобным взглядом качающегося на слабых ногах Мольха, он подошёл к одной из боковых дверей, скрывшись в ней. Через короткое время вышел и оставил её открытой. Подойдя к Мольху, грубо взял его за подбородок, встретившись с ним глазами.

- Слушай, курвин сын, что тут происходит!

Теперь он слышал, как детский голос молил палача:

- Господин, я не вредитель, я бежал за коровой, направившейся к замку!

Затем слышался скрип поворачиваемого колеса и ор, перекрывающий детский крик:

- Говори, выродок, как замышлял пакостить князю! Может, ты его ещё и убить задумал?!

- Мама! Папа! Спасите меня!

Но ни мама, ни папа, разумеется, мольбы о помощи не слышали. Вполне возможно, что они были где-то рядом, где из них так же выбивали признание. Новое скрежетание колеса и детский визг. Затем опять рёв палача и невразумительные ответы жертвы.

- Ну? Хоть что-то уяснил? Признаёшься в покушении на княжича? - Бордул захлопнул дверь, и детские крики стихли.

- Уяснил, что вы тут хуже диких зверей! Детей за что, изверг?! - с трудом подняв голову, прошептал Мольх. - Мне нечего плохого про себя сказать...

- Знаешь, как говорил отец нашего князя Гинеуса Второго? Он говорил, что нет человека - нет проблемы. А ещё он говорил, что смерть одного - трагедия, смерть тысяч людей - подсчёт. Придворный летописец написал мудрые слова: "Если враг не сдаётся - его уничтожают". Понял?

- Понял...

- Что ты понял?

- Понял, что шиш вам на гномьем масле!

- Всё упрямишься? Понять очевидное не хочешь? Говори, бандит, кто тебе медаль обещал? На кого работаешь?! - рука замахнулась для нового удара. Дверь резко раскрылась и в неё не вошёл - влетел - Бартольд.

- Ну?! - с нетерпением спросил он.

- Молчит и молчит, гадина! - злобно сказал Бордул.

- Отойдём к столу, у нас неприятности назревают, - с этими словами они сели на стулья друг напротив друга, оставив Мольха болтаться в ошейнике, и начали о чем-то шептаться.

Бордул почесал затылок, топнул ногой:

- Не желает он ничего подписывать! Уморился я, Бартольд. Не пора ли отдать его Лукасу?

- Было бы времени навалом - хоть неделями его обрабатывай. Но времени у нас до завтрашнего вечера. Как угодно, но завтра с заходом солнца признание о его покушении на княжича должно лежать на этом столе! - хлопнул ладонью по столу второй кромник, - Если этого не случится, нам каюк. А насчёт Лукаса пока погодим. Есть тут у меня одна идея...

- Какая?

- Оставим его на ночку в давильне-выбивальне. Там Петжко Укроп и Орих Рыжий сидят. Уж они-то и не таким языки развязывали.

- Орих, это тот псих, который думает, что миром правят хоббиты? Думаешь, справятся они, Бартольд?

- А что им остаётся? Я с ними уже имел серьёзный разговор. Сказал, делайте, что хотите, но если не заставите его до утра дать показания, то вздёрнем вас самих на виселице в самое ближайшее время. А с нами, если провалимся, сам знаешь, что будет. Признание должно быть подписано его рукой.

- Дело! Только вот, не убьют ли они его?

- И это оговорено. За его убийство их тоже вздёрнем. Он нам до признания нужен живым. Народ должен видеть, что мы не без дела сидим.

- А дальше?

- Дальше - вздёрнем всех троих, так или иначе, - наклонился над ухом собеседника Бартольд, - этого - указал на Мольха, - посередине. Надоели они уже мне. Новых наберём, есть у меня крепыши на примете.

Бордул усмехнулся, обнажив зубы.

- Конвой!

Дверь открылась, в помещение вошли три стражника.

- Отвязать, дать воды, чтобы не сдох, и на этаж ниже, в камеру к Петжко и Ориху. Руки не заковывать, пусть там порезвится малость. Дежурить у дверей постоянно по двое. Выполняйте!

***

Мольха макнули головой в ведро с водой, дали попить, чтобы немного оклемался, и повели в камеру. Изрыгая проклятья, он попытался броситься с кулаками на охрану, но был умело скручен и, сдавленно хрипящий, согнутый пополам от боли в вывернутых руках, волоком доставлен к двери. Сыскаря бесцеремонно втолкнули в маленькую, хорошо освещённую комнатушку. С трудом удержав равновесие, Панкурт выпрямился и осмотрелся. Давным-давно беленый потолок, изборождённый глубокими трещинами. Выкрашенные жёлтой краской прямо по камню стены сплошь забрызганные кровью. На стенах красовались многочисленные отпечатки хватавшихся и сползавших вниз окровавленных рук. Каменный пол был так же покрыт большими вишнёвыми пятнами. Ощутимо пахло кровью. Кое-где виднелись маленькие белые камешки. Приглядевшись, Мольх понял, что это не камешки, а выбитые человеческие зубы.

Сбоку на вделанной в стену деревянной лавке расположился толстый человек с короткими ярко-рыжими волосами. Ещё один сидел на выступе задней стены, поставив одну ногу на лавку, а другую - на перевёрнутое ведро. Второй близоруко щурился. Оба были голые по пояс, а над сидящим человеком висела большая надпись красными буквами:

"МЫ В ОТВЕТЕ ЗА ТЕХ, КОГО ПРИЩУЧИЛИ!"

В правом углу стоял стол и два стула. Вместо баланды и заплесневелого хлеба на столе лежали пышные белые булки, говяжья голень, молоко и свежие овощи. В центре стола красовалось два кувшина и маленькие глиняные кружки.

Сидевший у задней стены и лежащий на лавке одновременно уставились на Мольха, как только за ним захлопнулась дверь. Тот, который сидел, имел квадратное лицо, довольно-таки развитую мускулатуру и кучу синих рисунков по всему телу, смысл которых Мольху не был понятен. В пальцах он вертел подобие обрезка от прута. Звериная ухмылка не предвещала ничего хорошего.

Квадратнолицый встал, заткнул прут за пояс и, не спуская взгляд с Мольха, ссутулившись, стал к нему подходить вразвалочку, широко раскидывая ноги и чеканя каждый шаг. Рыжий присел на топчане, и сыскарь отметил, что это грузное тело, должно быть, весит никак не меньше семи пудов. Лицо у него было пухлое и щекастое, вместо глаз - две щёлочки.

Сыскарю захотелось провалиться в пол, или подойти к стене и слиться с ней. Или хотя бы сделаться невидимым. Лучше бы в камере были два волколака. Их действия по крайней мере понятны: убить и сожрать. Этим же нужно нечто большее. "Спокойно, Мольх, спокойно! И не такое видел!" - приказал сам себе сыщик.