Волк и семеро козлов - Владимир Колычев

– Ах ты, сука!

Первый поднявшийся с земли боец попал в «колесо», другого Ролана опрокинул «вертушкой».

Третьей попытки взять над ним верх не последовало, и вертухаи позорно ретировались. Васек даже не успел выразить свое сочувствие Ролану, когда они появились вновь и с подкреплением.

На этот раз Ролан поднял руки, давая понять, что сдается. На него должен был обрушиться град ударов, но вертухаи почему-то ограничились несколькими тычками по почкам; правда, затем последовал сильный удар по ногам, после которого Ролан упал на живот.

Ему скрутили руки за спиной, защелкнули на запястьях браслеты. Затем последовало несколько ударов по спине, для острастки, после чего сильные руки оторвали Ролана от грязного пола и повели в сторону тюремного здания.

Вели его в позе «ку», как смертника – корпус согнут в поясе, руки за спиной задраны высоко вверх, голова опущена. И не подчиниться нельзя, иначе очень сильно пострадают почки.

Вели его долго, и, оказавшись в тесной каморке карцера, он долго еще не мог разогнуться.

Здесь не было дощатых полов, стены – в специальной шершавой шубе, чтобы на них ничего нельзя было нарисовать. Грязные стены с темно-бурыми потеками, холодные и влажные на ощупь. Из мебели – пристегнутый к стене поло€к; он отпирался только на ночь, и тело держал только на цепях. На полу не было никакого столбика, на который мог бы опираться лежак и куда можно было худо-бедно присесть. Обрезок трубы торчал только в отхожем месте; в дырку диаметром с блюдце и предусматривалось справлять нужду, поскольку унитаза здесь не было. Батарея в четыре секции была теплой, но камеру она не протапливала, потому что в окне не было стекла. Решетка в два слоя, стекло выбито. Ролану пришлось снимать куртку, чтобы хоть как-то остановить утечку тепла. Он остался в одной майке, и тело мгновенно покрылось мурашками.

Первое время Тихонов сдержанно радовался тому, что вертухаи не отбили ему потроха. Удары по почкам были достаточно болезненными, но кровью он ходить не должен. Скоро усталость взяла свое, ноги стали подкашиваться; он сел на корточки, но, коснувшись спиной студеной стены, снова поднялся в полный рост.

Ужин подали поздно: кружка воды и четвертуха черствого хлеба из муки грубого помола. Отказываться от еды Ролан не стал. Не в том он сейчас положении, чтобы устраивать голодовку. Васек предупреждал, что в первые сутки в карцер может пожаловать «спецназ», чтобы выписать горчичников на весь срок пребывания. Возможно, таких планов пока нет, но если начать качать права, то они могут и появиться. Да и есть хотелось…

Дверь в камеру открылась только в одиннадцать часов ночи. Один контролер поставил Ролана в позу «ку» и вывел в коридор, другой отстегнул от стены полок.

Увы, лежак был голый, без матраса и одеяла. Ролану пришло сжаться в комок, чтобы хоть как-то согреться. И еще он постарался максимально расслабить тело, представляя, что в груди у него находится жаркая печка, через которую проходит, нагреваясь, кровь. Ему не раз приходилось бывать в карцере, и он знал, что рано или поздно этот кошмар закончится и он окажется в нормальной камере. И еще его согревала мысль, что бригадир получил достойный ответ. Может, Олег будет наказывать его при малейшей возможности, но лучше стоять в полный рост в холодном карцере, чем жить на коленях в теплой камере. К тому же завтра Ролану не нужно будет выходить на работу…

Но утром его ждала другая беда. Еще до подъема дверь в камеру вдруг открылась; один контролер сыпанул под лежак хлорки из ведра, а другой залил ее водой. Пока Ролан соображал, что произошло, дверь закрылась.

Ролану приходилось сталкиваться с таким проявлением человеческой подлости еще в армии, когда за случайный выстрел в карауле он угодил на гауптвахту. Он помнил, как страдал от резкой вони, закрывая нос и рот солдатской курткой. Ролан задыхался, а размокшая хлорка так и оставалась на полу, выбрасывая в пространство ядовитые пары.

И сейчас у него закружилась голова; нутро чуть не вывернулось наизнанку, в ноздри, казалось, вонзилось по ножу. Но Ролан уже знал, что делать. Он сорвал с окна куртку, впуская в камеру свежий ночной воздух, намочил ее под краном и, как половой тряпкой, стал собирать ею раскисшую хлорку, причем делал это почти на ощупь. Слизистые глаз и горла разъело ядовитыми испарениями, нос распух, но все же хлорка была слита в зловонную дырку. Ролан постирал куртку и даже после этого еще долго лил в отхожее место воду.

Окно он занавесил мокрой курткой, лег на полок, но вскоре появились контролеры.

– Чем это у тебя воняет? – насмешливо спросил один.

– Жуть какая-то, – пряча в кулак ухмылку, добавил второй.

– Да черти какие-то приходили, хлорку рассыпали.

– Черти, говоришь? Ну-ну…

Ролан ожидал очередной подлости, но за весь день ничего страшного не произошло. Если не считать, что этот день ему пришлось провести стоя на ногах или сидя на корточках. И рацион был более чем скудный – хлеб да вода.

Ночью он лег спать, а рано утром снова появились контролеры, и вчерашний кошмар повторился. Ролану снова пришлось собирать хлорку мокрой курткой и топить ее в канализации.

Надзиратели были уже другие, но и эти, злорадно посмеиваясь, изображали удивление.

– И кто же здесь так навонял? – спросил один.

– Фу, какая гадость! – зажимая нос, хихикнул другой.

На этот раз Ролан сказал, что в камеру залетели какие-то петухи. Дескать, прокукарекать хотели, чтобы рассвело, но не смогли, и тогда просто нагадили, чтобы разбудить его.

Сравнение с петухами надзирателям не понравилось, и снова Ролан провел весь день в ожидании подвоха, но в этот раз обошлось. Если не считать, что весь день его тошнило и рвало, и еще поддон выбило.

А рано утром после короткой ночи снова открылась дверь. На этот раз Ролан не стал дожидаться, когда надзиратели насыплют хлорки, и встал в проходе со сжатыми кулаками. С третьего раза его точно добьют: организм и так едва живой от обезвоживания. Лучше шум поднять, чем отравиться насмерть.

Надзиратель был один, без напарника, и ведра с хлоркой у него не было. Голова у него, как у Карлсона, зауженная кверху, уши как у эльфа, слегка заостренные; глаза как у суслика, страдающего от запора.

– Эй, ты чего? – шарахнулся назад контролер.

Его испугал грозный вид Ролана, а он действительно собирался наброситься на того с кулаками. Остановило его только то, что у надзирателя не было хлорки.

– А ты чего?

– Тсс! – оглянувшись, контролер приложил палец к полным обветренным губам. – В камеру давай!

Он сам зашел в карцер вслед за ним, прикрыл за собой дверь, но не захлопнул – оставил узкую щель, возле которой и встал. Из кармана он достал мобильный телефон, протянул Ролану.

– Тебе передали, но я его у тебя заберу. Неприятности мне, знаешь ли, не нужны, – едва слышно прошептал он. – Но у тебя целый час.

Удивительно, но в карцере не было видеокамеры, и Ролан мог разговаривать по телефону, не опасаясь быть замеченным. Надзиратель с большими глазами не в счет – его купили, он никому ничего не расскажет, потому что не враг самому себе.

Контролер ушел, а Ролан сел на полок. Прежде чем набрать заветный номер, он вскрыл телефон, насколько это было возможно без специального инструмента, и осмотрел внутренности – мало ли, вдруг там установлена радиопрокладка, с помощью которой можно прослушивать разговор. Впрочем, шпионить можно было и без этого, через сотового оператора, но организовать прослушку зэка было довольно хлопотно и дорого. «Клопа» он не нашел, но все-таки, услышав голос Авроры, по имени называть ее не стал.

– Ну, наконец-то! – закричала Аврора в трубку, когда узнала его голос.

– Ты знаешь, у меня такой чувство, как будто я в космосе, а ты на Земле. Мне до тебя бесконечно далеко, – сказал он. – Но ты все равно рядом. Ты во мне. И я даже вижу тебя…

– У тебя много времени?

– Целый час. Но ты должна мне переслать свое фото. И свое, и его…

– Его?! Ну да, я сама думала, что тебе это нужно…

– Да, и еще нужно знать, как он относится к Моисееву. Может, он какой-то не такой…

– Кажется, я тебя поняла… Зачем тебе это?

– Ну, ходят слухи… Пока только слухи, толком пока ничего не ясно. Но я обязательно найду его… фотографию. И твою тоже хочу поскорее найти…

– Сначала его.

– Думаешь, нужно?

– Мне бы не хотелось, но, боюсь, выхода нет. Со всех сторон окружили… Ты даже не представляешь, как все плохо… – Аврора вдруг всхлипнула, и у Ролана перехватило дыхание. – Я его ненавижу. Помнишь море, помнишь, как ты спас от волны моего сына? Так вот они снова на берегу, оба. Их снова может унести в море, в любой момент. Ты меня понимаешь?

Аврора понимала, что их могут прослушать, поэтому старалась не называть вещи своими именами, но Ролан все понял. Ее дети в опасности, и только он может их спасти. Если убьет Корчакова.

– Это он во всем виноват. Ты даже не представляешь, какая он мразь! – почти рыдала она.