Метаморфозы - Публий Назон

        Был этот случай потом любимым на небе рассказом.

190 За указанье четы Киферея[163] ответила местью

        И уязвила того, кто их тайную страсть обнаружил,

        Страстью такой же. К чему, о рожденный от Гипериона,[164]

        Ныне тебе красота, и румянец, и свет лучезарный?

        Ты, опаляющий всю огнем пламенеющим землю,

195 Новым огнем запылал; ты, все долженствующий видеть,

        На Левкотою[165] глядишь: не на мир, а на девушку только

        Взор направляешь теперь; и то по восточному небу

        Раньше восходишь, а то и поздний погружаешься в воды, —

        Залюбовавшись красой, удлиняешь ты зимние ночи.

200 Часто тебя не видать, — переходит душевная мука

        В очи твои; затемнен, сердца устрашаешь ты смертных.

        И хоть не застит твой лик луна, которая ближе

        К землям, — ты побледнел: у тебя от любви эта бледность.

        Любишь ее лишь одну. Тебя ни Климена, ни Рода[166]

205 Уж не пленят, ни красавица мать Цирцеи Ээйской,[167]

        Ни твоего, — хоть ее ты отверг, — так желавшая ложа

        Клития[168], в сердце как раз в то время носившая рану

        Тяжкую. Многих одна Левкотоя затмила соперниц,

        Дочь Эвриномы, красы того дальнего края, откуда

210 Благоуханья везут. Когда ж дочь взрослою стала, —

        Как ее мать — остальных, так она свою мать победила.

        Ахеменеевых царь городов[169] был отец ее, Орхам,

        Происходил в поколенье седьмом он от древнего Бела[170].

        Солнечных коней луга под небом лежат гесперийским.

215 Пищей — амброзия им, не трава; их усталые члены

        После работы дневной для трудов она вновь подкрепляет.

        Вот, между тем как они луговины небесные щиплют

        И исполняется ночь, бог входит в желанную спальню,

        Матери образ приняв, Эвриномы, и там Левкотою

220 Видит, как та при огне — а с нею двенадцать служанок —

        Тонкую пряжу ведет, точеным крутя веретенцем.

        По-матерински, войдя, целует он милую дочку, —

        «Тайное дело у нас, — говорит, — уйдите, служанки,

        Право у матери есть с глазу на глаз беседовать с дочкой».

        Повиновались. А бог, без свидетелей в спальне оставшись, —

225 «Я — тот самый, — сказал, — кто длящийся год измеряет,

        Зрящий все и которым земля становится зряча, —

        Око мира. Поверь, тебя я люблю!» Испугалась

        Девушка; веретено и гребень из рук ослабевших

230 Выпали; страх — ее украшал, и бог не помедлил,

        Истинный принял он вид и блеск возвратил свой обычный.

        Дева же, хоть и была нежданным испугана видом,

        Блеску его покорясь, без жалоб стерпела насилье.

        В Клитии ж — зависть кипит: давно необузданной страстью

235 К Солнцу пылала она, на любовницу гневаясь бога,

        Всем рассказала про грех и, расславив, отцу объявила.

        Немилосерден отец и грозен: молящую слезно,

        Руки простершую вверх к сиянию Солнца, — «Он силой

        Взял против воли любовь!» — говорившую в горе, жестокий

240 В землю глубоко зарыл и холм насыпал песчаный.

        Гелиос быстро тот холм рассеял лучами и выход

        Сделал тебе, чтоб могла ты выставить лик погребенный.

        Но не могла уже ты, задавленной грузом песчаным,

        Нимфа, поднять головы и трупом лежала бескровным.

245 И ничего, говорят, крылатых коней управитель

        В мире печальней не зрел, — один лишь пожар Фаэтона.

        Силой лучей между тем оживить охладелое тело

        Все же пытается бог — вернуть теплоту, коль возможно!

        Но увидав, что судьба противится этим попыткам,

250 Нектаром он окропил благовонным и тело и место

        И, неутешен, сказал: «Ты все же достигнешь эфира».

        Вскоре же тело ее, напитано нектаром неба,

        Все растеклось, и его благовоние в землю проникло;

        Благоуханный росток, пройдя понемногу корнями

255 В почве, поднялся и вот сквозь холм вершиной пробился.

        К Клитии, — пусть оправдать тоску он и мог бы любовью,

        А донесенье тоской, — с тех пор уже света даятель

        Не подходил, перестав предаваться с ней играм Венеры.

        Чахнуть стала она, любви до безумья предавшись,

260 Нимф перестала терпеть, дни и ночи под небом открытым

        Сидя на голой земле; неприбрана, простоволоса,

        Девять Клития дней ни воды, ни еды не касалась,

        Голод лишь чистой росой да потоками слез утоляла.

        Не привставала с земли, на лик проезжавшего бога

265 Только смотрела, за ним головой неизменно вращая.

        И, говорят, к земле приросла, из окраски двоякой

        Смертная бледность ее претворилась в бескровные листья,

        Все же и алость при ней. В цветок, фиалке подобный,

        Вдруг превратилось лицо. И так, хоть держится корнем,

270 Вертится Солнцу вослед и любовь, изменясь, сохраняет».

        Кончила, и овладел удивительный случай вниманьем.

        Кто отрицает его, а кто утверждает, что в силах

        Все настоящих богов, — но что Вакха меж них не бывало!

        Все к Алкитое тогда обратились, лишь сестры замолкли.

275 Та, челноком проводя по нитям пред нею стоящей

        Пряжи, — «Смолчу, — говорит, — о любви пастуха, всем известной,

        Дафниса с Иды, кого, рассердясь на соперницу, нимфа

        Сделала камнем: вот как сжигает влюбленных страданье!

        Не расскажу и о том, как природы закон был нарушен,

280 И двуединый бывал то мужчиной, то женщиной Ситон.

        Также тебя, о алмаз, младенцу Юпитеру верный,

        Бывший Цельмий, и вас, порожденные ливнем куреты,[171]

        Ты, о Кротон со Смилакой,[172] в цветы превращенные древле, —

        Всех обойду, — и сердца забавной потешу новинкой.

285 Славой известна дурной, почему, отчего расслабляет

        Нас Салмакиды[173] струя и томит нам негою тело, —

        Знайте. Причина темна: но источника мощь знаменита.

        Тот, что Меркурию был богиней рожден Кифереей,

        Мальчик[174] наядами был в идейских вскормлен пещерах.

290 Было лицо у него, в котором легко узнавались

        Сразу и мать и отец; и носил он родителей имя.

        Вот, как только ему пятнадцать исполнилось, горы

        Бросил родимые он и, оставив кормилицу Иду,

        По неизвестным местам близ рек блуждать неизвестных

295 Стал, на утеху себе умеряя труды любознаньем.

        В грады ликийские раз он зашел и к соседям ликийцев,

        Карам. Он озеро там увидал, чьи воды прозрачны

        Были до самого дна. А рядом — ни трости болотной,

        Ни камыша с заостренным концом, ни бесплодной осоки.

300 В озере видно насквозь. Края же озерные свежим

        Дерном одеты кругом и зеленою вечно травою.

        Нимфа в том месте жила, но совсем не охотница; лука

        Не напрягала, ни с кем состязаться она не хотела

        В беге, одна меж наяд неизвестная резвой Диане.

305 Часто — ходила молва — говорили ей будто бы сестры:

        «Дрот, Салмакида, возьми иль колчан, расписанный ярко,

        Перемежи свой досуг трудами суровой охоты!»

        Дрот она все ж не берет, ни колчан, расписанный ярко,

        Перемежить свой досуг трудами не хочет охоты.

310 То родниковой водой обливает прекрасные члены,

        Или же гребнем своим киторским[175] волосы чешет;

        Что ей подходит к лицу, глядясь, у воды вопрошает;

        То, свой девический стан окутав прозрачным покровом,

        Или на нежной листве, иль на нежных покоится травах,

315 То собирает цветы. Однажды цветы собирала

        И увидала его и огнем загорелась желанья.

        Быстро к нему подошла Салмакида, — однако не прежде,

        Чем приосанилась, свой осмотрела убор, выраженьем

        Новым смягчила черты и действительно стала красивой.

320 И начала говорить: «О мальчик прекраснейший, верю,

        Ты из богов; а ежели бог, Купидон ты наверно!