В огне - Александр Афанасьев

Тогда-то они и увидели то, что увидели. В Хамадане была гимназия, да не простая, а техническая, чтобы одаренные дети уже с раннего возраста готовились стать инженерами, уважаемыми в обществе людьми. Гимназия эта – большое четырехэтажное просторное здание – стояла на одной из главных улиц Хамадана, и как раз около нее собралась толпа, чтобы насладиться зрелищем. Учителя – кого нашли – уже висели вниз головами, подвешенные за ноги на вторых-третьих этажах школы, некоторым вдобавок выпустили кишки. А детей решили наказать иначе, за то, что они учились в гимназии, а не в медресе. Они бы и рады были не видеть этого, да так получилось, что увидели. Перед школой, на крыльцо вытащили парту, поставили ее, чтобы видно было всем. К этой парте подводили детей, видимо, кого смогли найти и схватить из учеников, и палач отрубал каждому ребенку кисть правой руки, чтобы не смели идти против Аллаха и брать в руки учебник, а не Коран.

Это они запомнили навсегда. И уже не сомневались, что следует делать с этими выродками, когда начнется. Нет здесь невиновных, и все здесь, кто взял в руки автомат и нацепил на голову повязку, заслуживают одного – смерти на виселице и адских мук.

Иначе – нельзя.

Через полчаса Бес и Араб нашли место, где можно немного поспать, – задний двор давно сгоревшего и разграбленного торгового центра. Он имел выезд в две стороны, а в критической ситуации можно было уйти пешком через сам торговый центр. Бросили жребий – выиграл Араб. Бес выбрался с автоматом в кузов, чтобы иметь свободу маневра, а Араб поднял все стекла в кабине и мгновенно, как это умеют делать только солдаты, заснул. А перед сном он попросил Господа, как смог попросил, чтобы не приснилась ему опять окровавленная парта и горка детских кистей возле нее…

– Араб…

Араб моментально открыл глаза, рука сомкнулась на обтянутой резиной рукояти пистолета, которую он модифицировал под свою руку.

– Твоя очередь…

– Премного благодарен…

– Смотри не обосрись… – пробурчал Бес, залезая в машину.

Араб взял автомат, забрался в неудобный ребристый кузов, положил оружие рядом с собой и замер. Он не мог залечь на дне кузова, потому что должен был постоянно смотреть, нет ли вокруг опасности, да и лежа он мог просто заснуть. Поэтому он прислонился к задней стенке кабины и замер. Лучшая маскировка, какую он может себе позволить, – то, что не двигается, обычно воспринимается глазом как неживое.

Неживое…

На дежурстве можно было поразмышлять – это помогало не заснуть. Араб давно не был на своей земле, на каменистой земле средиземноморского побережья. Он давно не видел казаков, не видел друзей… да и какие там друзья, больше половины погибло в те страшные дни бейрутской трагедии. Тогда казалось, что они победили зло, пулями и виселицами загнали его в преисподнюю, отняли жизни у его носителей, чтобы они не могли дальше размножаться и плодить зло. Откуда же оно тогда появилось вновь?

Чего хотят эти люди? Как можно оправдать горку отрубленных детских рук на пороге школы? Чем это можно оправдать? Но Араба больше всего изумляла не жестокость прячущегося под черной маской палача – с ним все понятно, исправит лишь виселица, а те люди, которые стояли и смотрели на все это.

Неужели они полагали это нормальным? Неужели они полагали, что есть в этой жизни нечто такое, что оправдает лишение ребенка кисти руки? Неужели Коран может служить этому оправданием?

02 августа 2002 года

Санкт-Петербург

Люди бывают разные…

Но когда происходит такое, больно всем. Я не знаю ни одного человека, которому бы не было больно в такой ситуации.

И ему тоже было больно.

Он не знал, что принимаемое им за простую человеческую подлость является результатом сложнейшей, многоходовой операции, на которую затрачено полтора года и больше пяти миллионов фунтов стерлингов. Он не знал, что к опасной черте его подводили неторопливо и исподволь, тщательно просчитывая каждый шаг, останавливаясь, если ощущали сопротивление, прекращая работу, когда чувствовали внимание контрразведки, но снова возвращаясь раз за разом. Да если бы даже и знал – что бы это изменило? Ему было просто очень больно.

Клетка с кехликом…

Самодельная проволочная клетка с горбатой, уродливой певчей птичкой, очень распространенной в этом регионе мира. Иногда эта птица принималась, нет, не петь – орать. Сэр Джеффри Ровен, один из корифеев Секретной разведывательной службы, не понимал, как можно терпеть крики этой отвратительной птицы, да еще и получать удовольствие от этого. Это было решительно выше всяческого понимания.

Распахнутое настежь окно, ветер, доносящий даже сюда звуки и запахи гомонящего восточного базара, расположившегося в паре сотен метров от них и отделенного от них целым поясом безопасности, вооруженными патрулями и техническими средствами охраны. Потемневшие от времени, стоящие стройными рядами на полках, научные фолианты – и Коран на столе. Доктор изучал Коран, он делал свою работу обстоятельно и добросовестно. С тем экспериментальным материалом, который у него сейчас был в наличии, знать Коран и хадисы просто необходимо, и не только знать, но и умело применять их. Коран здесь заучивают наизусть в медресе, истины и философские сентенции Корана вбиты в подкорку, в подсознание. Младенец с детства слышит зов азанчи, слышит слова молитвы, с которой обращается к Аллаху его отец. Стоит только активизировать эти образы, придать им нужную направленность – и дело сделано. Доктор умел это делать. Доктор был профессионалом в своем деле – равно как сэр Джеффри в своем. И они были нужны друг другу: доктор был нужен сэру Джеффри для выполнения особых, исключительной сложности операций, а сэр Джеффри был нужен доктору для того, чтобы британская Секретная разведслужба покрывала его эксперименты над людьми и поставляла подопытный материал. Хотя здесь, в этой нищей и забытой Аллахом стране, подопытного материала было хоть отбавляй, и раздобыть его проблем не составляло: пошел и купил на базаре раба.

– Вы хотите сказать, что можете работать с ЛЮБЫМ человеком?

Доктор покачал головой:

– Вы утрируете, сэр, я такого не говорил. Безусловно, любого или практически любого можно подвести к черте. Но люди разные, и объем работы для каждого конкретного объекта может отличаться в разы. Подчеркиваю – в разы! Причем для тех объектов, которых вы мне указываете, этот объем чаще бывает крайне высоким.

– Увы. На вершины власти пробиваются не самые худшие, кто бы что ни говорил.

– Это так. Более того, я могу назвать вам нескольких человек, с кем мы работать не сможем. С сильным и самодостаточным индивидом, к тому же с таким, кто с детства привык контролировать и подавлять свои эмоции, подчинять личные чувства нормам и понятиям общества, например, понятию о долге, установить и поддерживать контакт более-менее продолжительное время невозможно.

– То есть чем слабее в психологическом плане объект, тем лучше?

– Безусловно. Дверкой, приоткрывающей нам мир в сознание и подсознание человека, дающей нам возможность манипулировать им, а то и прямо управлять на расстоянии, являются эмоции. Именно эмоции выводят человека из состояния психологической стабильности и толкают его на поступки, которые он потом сам не может понять и объяснить другим людям. Бывает понятие «нашло». В данном случае это «нашло» делаем мы. Если можем. Если человека с детства учат подавлять эмоции, не придавать им значения, не потворствовать им – работа усложняется в геометрической прогрессии. Есть люди – их немного, но они есть, – работать с которыми я просто не возьмусь.

– Например, с самураями?

Доктор поморщился:

– Не совсем. Вы немного превратно понимаете Японию и японскую систему воспитания, сэр. Самураев воспитывают жестко, и даже жестоко, но в личном плане. Вся жизнь самурая направлена на служение – служение высшей силе, олицетворяющейся в сегуне, господине. Это оставляет возможности для работы, поскольку в подсознание этих людей закладывается установка на подчинение. Именно через это, через манипулирование понятием долга и служения, можно добиться всего. То же самое – с немцами, немцы вообще любят иерархическую структуру, им комфортно действовать в четко определенной ситуации и с четко отданными приказами. Гораздо сложнее работать с русскими.

– Вот как?

– Да. Иногда у меня закрадывается подозрение, что русские – это какая-то иная ветвь человеческого развития, которую мы пока не можем постичь. Вы знаете, что русские занимают первое место в мире по сложному программированию?