Петля для сыщика - Алексей Макеев

тележку, на которой стоял красивый фарфоровый чайник и тонкого фарфора чашечки, а также вазочки со сладостями. Горничная ловко и быстро накрыла скатерть стола салфетками и расставила на них и чашечки, и вазочки, и чайник, а потом, посмотрев на хозяйку, удалилась, когда та ей молча кивнула.

— Поухаживайте за мной, а заодно налейте чаю и себе, — попросила Гурова Анастасия Георгиевна. — Мне не очень удобно все делать самой. Руки могут подвести. Тяжелее ложки ничего не поднимают, — пожаловалась она и улыбнулась. — К тому же мне будет приятно, что за мной ухаживает симпатичный мужчина. Только не наливайте мне полную чашку, — предостерегла она, когда Гуров взялся разливать чай.

Лев Иванович вежливо улыбнулся и, разлив чай, попробовал его.

— Очень интересный вкус и красивый цвет у этого напитка, — отметил он.

— Это сорт цимэньского красного чая. Называется «Ци Мэнь Ху Ча» или «Кимун». Чувствуете его вкус с оттенками сухофруктов и меда, сухого вина и корицы?

Лев Иванович снова отпил глоток ароматного чая и кивнул.

— Такой чай — редкость у нас в России, и стоит он весьма дорого. Впрочем, вам это не интересно, поэтому я продолжу рассказывать о Марине, — тон Нарышкиной снова стал деловым. — Катенька, или Китти, как звали ее все домашние, познакомилась с Петром Олеговичем, когда училась в театральном. Она всегда мечтала стать великой актрисой. Но… когда она вышла замуж, с мечтой пришлось расстаться. Работа ее мужа предполагала зарубежные командировки, и Кате пришлось выбирать — или ее театральная карьера, или семья. Она выбрала семью, хотя и весьма переживала по этому поводу. Наверное, именно эти переживания и привели потом к обострению.

Гуров слушал Анастасию Георгиевну очень внимательно. Он понимал, что не будь эта информация важной, Нарышкина вряд ли стала бы распространяться о ней. Все-таки для того, чтобы признаться чужому человеку, что твоя сестра была шизофреничкой, нужны веские основания.

— Марине было пять лет, когда Катя покончила с собой. Я предлагала Петру Олеговичу взять в дом медсестру или специальную прислугу, чтобы она наблюдала за Катей хотя бы на то время, когда он отсутствовал. Но он не захотел. Сказал, что в доме есть няня Мариночки и она присмотрит и за Катей. Но скажите мне, как одна няня, приставленная к очень подвижному ребенку, а Мариночка росла очень активной, могла одновременно уследить еще и за взрослой больной женщиной?! Вот и случилось то, что случилось, — с досадой закончила Нарышкина.

— А как она покончила с собой? — спросил Лев Иванович.

— Она отравилась. Вернее, она выпила много таблеток снотворного и не проснулась утром. Няня этого, конечно же, не знала и, как обычно утром, вошла вместе с Мариной к ней в спальню, чтобы пожелать доброго утра. Бедный ребенок! Это был такой для нее шок — увидеть свою любимую мамочку мертвой! После этого случая Марина и стала всего бояться.

— В каком смысле — всего бояться? — решил уточнить Гуров.

— Нет, это не выражалось в фобиях, если вы так подумали, — стала пояснять Анастасия Георгиевна. — Скорее это была безотчетная боязнь сделать что-то не то и не так, боязнь не справиться с каким-то заданием. Это была какая-то болезненная неуверенность в себе. Особенно это проявилось в школе. Марина постоянно сомневалась, что она правильно ответит на вопрос учительницы или решит задачу… ну, вы меня поняли, — посмотрела она на Гурова, и тот кивнул.

— Да, я все понял. Ее показывали психиатру или психологу?

— Нет, — Нарышкина поджала губы. — Ее отец считал, что это вполне нормально для девочки — сомневаться в своих способностях и действиях. Особенно в подростковом возрасте. Тем более что это не помешало Марине окончить гимназию с серебряной медалью. Но я его предупреждала…

Анастасия Георгиевна заволновалась и, чтобы хоть как-то успокоиться, взяла в руку чашечку с чаем и осторожно поднесла ее к губам. Отпила пару глотков, тяжело вздохнула и продолжила:

— Я предупреждала моего зятя, что добром это не закончится. Я разговаривала с разными специалистами — и с психологами, и с психиатрами. Шизофрения вполне может передаваться по наследству, особенно если у ребенка есть к ней предрасположенность.

— У Марины она была — такая предрасположенность?

— Я надеялась, что нет. Но потом… — женщина как-то растерянно посмотрела на Льва Ивановича. — Потом, когда у нее начались все эти страхи, я стала за нее бояться. Нам с мужем Бог детей не дал, и я любила… люблю Мариночку, как собственную дочь. Да и она… Она очень добрая и ласковая девочка. Я даже не хочу говорить слово «была» в ее адрес. Надеюсь, всем сердцем надеюсь, что с ней все хорошо.

— Так что же с ней все-таки случилось? Как она пропала и что этому предшествовало? — Гуров прямо-таки засыпал Нарышкину вопросами.

— Это случилось две недели назад. Но если быть точным, то три недели назад. Сразу после того, как Марина познакомила меня со своим молодым человеком.

— С Тихоновым Артемом?

— Да, так он представился. Но они пробыли у меня совсем недолго — всего полчаса, и затем ушли, — вздохнула Нарышкина. — Я даже толком не успела расспросить, кем молодой человек работает…

— Он окончил семинарию, — ответил Лев Иванович.

— Да? Как интересно! Мариночка решила связать свою жизнь с будущим священником! То-то он показался мне немного… старомодным, что ли. Непохожим на современную молодежь.

Нарышкина замолчала и, задумавшись, опустила голову.

— Анастасия Георгиевна, давайте вернемся к Марине и к ее исчезновению, — предложил Гуров, когда молчание затянулось.

— Да-да, конечно же. Так вот, три недели назад, на второй день после того, как она познакомила меня с женихом, Марина приехала ко мне снова. Она была возбужденная, на щеках красные пятна, — продолжила рассказывать Нарышкина. — Я стала расспрашивать ее о работе, о будущей свадьбе…

— Простите меня, Анастасия Георгиевна, что перебиваю. А где работала Марина?

— Она работала в музыкальной школе. Преподавала игру на фортепиано. Если нужно, я потом скажу, в какой именно школе.

— Да, конечно, обязательно, — ответил Гуров.

— Так вот, я ее расспрашиваю, а она мне или отвечает рассеянно и невпопад, или вовсе не слышит, что я ей говорю. Я даже рассердилась на нее немного и спрашиваю, что случилось. А она в ответ просит у меня взаймы денег. Причем не какую-нибудь маленькую сумму, а триста тысяч. Спрашиваю ее — на что они ей? Говорит — на свадьбу не хватает, а у отца просить не хочет. Но чувствую, что она скрывает что-то и обманывает меня, говоря, что на свадьбу.

— Почему вы так подумали? Может, действительно не хватало?

— У Марины есть свой счет в банке. Ее отец открыл его на ее имя, когда она окончила девятый класс. Туда он поместил часть денег, которые достались Марине в наследство от умершей матери, и потом еще клал туда каждый месяц некую сумму. Мариночка и так