Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А какую положительную мотивацию, какой тип личности я предполагаю, например, в Джордже Эффинджере[64], новом авторе, с которым впервые встретился в августе прошлого года? «Я знаю, что у тебя в голове!» – вот что я думаю, знакомясь с автором, едва опубликовавшим свой первый рассказ. Знаю: ты не хочешь славы, власти, состояния, первого места в списках бестселлеров – и тем не менее жаждешь писать фантастику, возможно, не можешь не писать. Один фантаст сказал мне как-то: «Я бы писал, даже если бы за это вообще не платили». Тщеславное желание увидеть на обложке свою фамилию? Нет, просто понимание, что ты сам это выбрал: в фантастику не толкнули тебя амбициозные родители, желающие, чтобы сын «чего-то добился» – стал доктором, или адвокатом, или подставьте любую другую славную, респектабельную, щедро оплачиваемую профессию. Он пришел сюда сам. Невозможно представить, чтобы мать сказала: «Надеюсь, мой сын, когда вырастет, станет писать фантастику!» Писателем-фантастом – и «старичком» вроде меня (двадцать два года в профессии), и новичком, едва продавшим первый рассказ, – движет внутреннее убеждение в ценности научной фантастики. Не обязательно вера, что он сам напишет Великий Американский Научно-Фантастический Роман и обессмертит свое имя: наши молодые авторы скромны, робки и непритязательны. Но само это дело для него важно и значительно. И он не видел бы этой ценности, если бы не читал книги других авторов, своих предшественников, и не обладал бы каким-то пониманием или ощущением того, что есть фантастика и чем она может быть.
Если он начнет писать и продаваться, на него будут смотреть свысока; люди станут спрашивать: «Ну а что-нибудь серьезное вы пишете?» – и этим показывать, что не разделяют таинственного убеждения в значимости научной фантастики. Он рискует скорее утратить статус, чем приобрести. Не среди коллег, разумеется, а среди тех, кто научную фантастику представляет себе по малобюджетным фильмам типа «Гигантские анчоусы пожирают Нью-Йорк». Он-то понимает, что это никакая не фантастика. Даже если сам он не обладает могучим талантом – не беда: фантастика – общее дело, оно строится слой за слоем, год за годом, всегда с оглядкой на тех, кто пришел раньше тебя. Если только ты не пишешь вестерны, тебе не удастся продать одну и ту же историю дважды, поменяв лишь название и имена героев. И читатель фантастики, при всех исключениях, прежде всего настаивает на одном: новые рассказы и романы не должны дублировать того, что уже было, и горе новичку, что не изучил классиков НФ начиная с 1930 года; прежде чем начать писать сам, он должен впитать их всех – и, как правило, так и делает. А потом – как я в 1951 году, когда опубликовал свой первый рассказ, – добавляет новый камень, новый кирпичик к грандиозному зданию, возведенному поколениями до него, находящемуся в общественной собственности всех читателей и писателей фантастики. В этом смысле фантастика должна быть авангардным жанром. Так и есть. И мне кажется, что главный мотив у многих из нас – у меня так точно – в том, чтобы положить свой камешек в эту огромную мозаику, чьи конечные очертания никому еще не видны. Можно сказать, писатель-фантаст появляется на свет, когда читает книгу другого фантаста, а потом говорит: «А дальше могло быть вот что…» – имея в виду, что эта книга, эта история, эта тема должна быть продолжена. Хайнлайн пишет то, что сам называет «историей будущего»; такова большая часть фантастики. И может быть, важнейший мотив для писателя-фантаста – желание «творить» историю, вкладывать в нее свой взгляд, свое восприятие того, «что было дальше» – после того, как умолкли предыдущие авторы. Как будто между нами – авторами, фанатами, редакторами – идет бесконечная беседа. Началась она очень давно (думаю, около 1900 года), к ней присоединялись новые голоса; большие лягушки в маленьком пруду и лягушки поменьше – все квакают одну возвышенную песнь, ибо каждый из нас ощущает непрерывность и возможность, право, моральную необходимость внести свой вклад в растущую «историю будущего».
Я вижу, как старшеклассники переходят от жадного чтения фантастики к робким попыткам писать, затем продают свои первые рассказы… дальше, быть может, они исчезнут или станут одними из многих, или кто-то из них сделается Тедом Старджоном, уникальным и мощным голосом в нашем хоре… но движет ими одно: желание сформулировать и выразить на бумаге нечто новое. «Об этом никто еще не думал!» – говорит фантаст, когда приходит идея; но это не просто единичная идея, зародившаяся у него в голове – это его вклад в огромный и все растущий корпус идей. В точных науках, когда экспериментальное исследование открывает какой-либо неизвестный прежде закон или принцип, исследователь понимает, что должен опубликовать результаты; зачем вообще открывать новые законы природы, если никому об этом не рассказывать? В этом родство между настоящим ученым и писателем-фантастом: раз уж он открыл что-то новое, его обязанность – моральная обязанность – опубликовать это на бумаге. И неважно, сделает ли публикация его богатым или бессмертным – дело вообще не в этом. Просто бессмысленно, например, выяснить в стерильных лабораторных условиях, что подопытные мыши, которых кормят одной консервированной макрелью, живут вдвое дольше контрольной группы – и сохранить эту новость в секрете. Мне кажется, мы в нашем деле движимы тем же мощным мотивом, что и настоящие ученые-исследователи: желанием познакомить людей с чем-то таким, чего они прежде не замечали. Все прочие факторы – необходимость зарабатывать на жизнь, желание впечатлить людей или стать «бессмертным» – здесь вторичны: приятные бонусы, не более того.
Быть может, в писателе-фантасте (здесь приведу в пример себя) мы видим повзрослевшего мальчика, который
