Блуждающая реальность - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Читайте современную «реалистическую» прозу, особенно рассказы Олгрена, Стайрона, Херба Голда, так называемых писателей «новой школы». А также левых писателей первого ряда 30-х годов – Дос Пассоса, Ричарда Райта и так далее. Начиная с Драйзера и Готорна – старайтесь придерживаться американских писателей, поскольку именно они (включая, разумеется, Хэмингуэя и Гертруду Стайн) развивали реалистичный диалог. Сюжет и характеристики персонажей попробуйте посмотреть у французских реалистов, например, у Флобера. И в любом случае внимательнейшим образом изучайте Джеймса Джойса – всего, от ранних рассказов до «Поминок».
Вопрос 8: Считаете ли Вы, что хорошая книга должна содержать в себе посыл или мораль? Прокомментируйте это.
Ни в коем случае! Идея, что в книге обязательно должны быть посыл или мораль, – буржуазная концепция. Во времена аристократии все понимали, что искусство не обязано ни поучать, ни делать лучше: оно достигает своей цели, если просто развлекает. На развлечение не стоит смотреть свысока. Струнные квартеты Моцарта ничему нас не учат. А покажите мне мораль и назидание, например, у позднего Бетховена! Музыка чиста; такой же может быть и литература; она становится чище, когда отказывается от претензии чему-то научить читателей или сделать их лучше. Писатель в моральном отношении ничем не лучше своих читателей – часто даже хуже. Какой морали он может их научить? Пусть предлагает то, что у него есть, – идеи.
Вопрос 9: Как Вы полагаете, до какой степени возможно понять из творчества писателя его собственные взгляды на религиозные, политические, этические проблемы?
Если он хорошо пишет – невозможно. Только плохой писатель вставляет в роман свое личное мнение. Верно, даже желая чему-то «научить», возможно написать хорошее произведение. Но сейчас я таких произведений не припоминаю (взять, например, Рэя Брэдбери. Читая его книги, невозможно понять, что думает обо всем этом он сам: автор исчезает полностью. Так и должно быть.) Одна из величайших ошибок литературной критики состоит в том, что из произведений автора будто бы можно извлечь его личные взгляды: Фрейд, например, повторяет эту грубую ошибку раз за разом. Успешный писатель способен принять любую точку зрения, необходимую для действия его героев: способностью освободить свою работу от личных предрассудков измеряется его мастерство.
Вопрос 10: Какой автор более всех повлиял на Вас в годы вашего становления? Были ли другие влиятельные факторы – среда, образование и т. п.?
Больше всех повлиял Ван Вогт. И Тони Бучер (не собственной прозой, а критикой). Еще интерес к японским романистам из Французского отделения Университета Токио, писавшим после Второй мировой войны. Также интерес к глубинной психологии и веществам, расширяющим сознание. И к «потоку сознания», как у Джеймса Джойса. А еще – но это я бы не рекомендовал начинающим писателям – собственные «нервные срывы», которые я пережил в девятнадцать, двадцать четыре и тридцать три года. Такого рода страдания сильно проясняют твое мировоззрение, но за счет комфорта: это может сделать тебя лучше как писателя, но слишком дорогой ценой.
Вопрос 11: Что Вы считаете величайшей слабостью современной научной фантастики?
Неспособность исследовать тонкие и сложные отношения между полами. Мужчины в отношениях с женщинами загоняют себя в самые чудовищные ловушки, но научная фантастика игнорирует эту фундаментальную сторону взрослой жизни – или же с ней не справляется. Поэтому она остается литературой для людей незрелых и привлекает в основном подростков и молодежь. Если бы фантастика исследовала отношения мужчины и женщины, то не теряла бы читателей, едва они повзрослеют. Фантастике придется этому научиться, или она всегда будет отставать, как сейчас. Единственное исключение – роман «Механическое пианино»; я советую каждому фанату научной фантастики и в особенности каждому начинающему писателю снова и снова изучать во всех подробностях эту великолепную книгу, в которой на первом плане находятся отношения главного героя и его жены.
Лунная табличка
(1969)
Проблемы здесь, на Земле, ни в коем случае не должны отнимать у полета «Аполлон-11» его славу. В XVII–XVIII веках схожие проблемы – бедность, отсутствие возможностей, даже голод – привели к колонизации Нового Света. Самые тяжкие общественные беды порой становятся стимулом к исследованию: человек неустанно ищет выход, стучится в любую дверь в надежде обрести дорогу, которая выведет его к чему-то иному и новому. Необходимо признать: полет на Луну стал – и навеки останется – факелом, освещающим безграничные возможности человека, его способность делать то, чего никто и никогда прежде не делал. Помня об этом, нам стоит оптимистичнее смотреть и на то, что мы можем сделать здесь, на Земле; это свидетельство нашей силы и упорства, а не того, что мы позабыли о земных целях. Кроме того, очень важно, что мы отправили на Луну человека: исследование соприродно человеку, это фактически инстинкт – или, по крайней мере, мощная внутренняя сила, которую невозможно отрицать. Полет на Луну был неизбежен и открыл нам новое измерение в нас самих.
Кто такой писатель-фантаст?
(1974)
Радость, с которой писатели-фантасты встречаются друг с другом лично, будь то на лекциях, конференциях или конвентах, указывает, что между ними, новичками и «старичками», есть нечто общее. Даже если идеи и мнения в произведениях двух фантастов друг с другом враждуют, между ними самими возникает мгновенное взаимопонимание. Казалось бы, противоположные темы и взгляды в книгах должны создавать барьер при встрече. Однако никакого барьера нет, и в группе писателей-фантастов тебя охватывает чувство воссоединения семьи или встречи старых друзей после долгой разлуки – словом, общения людей с одинаковым базовым взглядом на мир или хотя бы одинаковой структурой личности. Почти всегда это общение характеризуется взаимным уважением – не только к работе друг друга, но и друг к другу как к личностям. Мы связаны так, как связаны члены когда-то тесно спаянного народа, ныне рассеянного по свету и дорожащего каждой встречей. Ни в одной другой человеческой группе я такого не встречал: в нас есть нечто особенное – и эта особость связывает нас, а не разъединяет, как, например, так называемых «нью-йоркских литераторов» с их хронической завистью, ревностью и желчностью друг к другу. Насколько мне известно, такое товарищество, такое взаимопонимание среди людей искусства – явление уникальное; и, думается, оно что-то значит, что-то сообщает о нас.
Встречая нового автора, едва начавшего печататься, мы не чувствуем, что он угрожает нам или что-то у нас отнимает; странно сказать, но мы счастливы – и говорим ему об этом, и подбадриваем, одним словом, принимаем с распростертыми объятиями.
