Муранча - Руслан Мельников

— Заплатить?! — вытаращил глаза Илья.

— Ага. Плата: полный автоматный рожок с рыла. Типа, за защиту. Потом вообще дорогу перекрыли, гады. Говорят, никого принять больше не можем, места, мол, мало. Ну а народ все равно попер буром. Ворошиловцы стрелять начали. Первые ряды положили. Задние ломанулись обратно. Кто с оружием был — те ввязались в перестрелку. Вон, слышь, до сих пор стреляют.

Действительно, в глубине туннеля еще раздавались редкие выстрелы.

— Бред какой-то, — пробормотал Илья. — Муранча по метро идет, а люди друг друга мочат!

— Так потому и мочат, что муранча идет, — как о чем-то само собой разумеющемся сказал Бульба.

«Ох, и прав же был Тютя, когда говорил о разобщенности людишек, — в который раз уже подумал Илья, — тысячу раз прав».

— У тебя автомат откуда? — Он кивнул на калаш сельмашевца.

— Этот, что ли? — Бульба глянул на оружие у себя в руках с таким видом, будто только что его увидел. — Так это Ашотика с Шолоховской автомат. Мы с ним вместе шли, с Ашотом-то. Протолкались, считай, к самому заслону ворошиловских.

— И чего? Его застрелили?

— Какое там! Затоптали, когда народ назад ломанулся. Я еле-еле калаш успел из-под ног выдернуть. А самого Ашота уже — никак.

Бульба тряхнул головой.

— Все, что в рожке было, по ворошиловским высадил, продолжал он. — А автомат не бросил, потому что дорогу им прокладывать удобно.

— Какую дорогу? Куда дорогу? — Илья хохотнул. Нехороший нервный смех снова распирал его изнутри и рвался наружу. — Куда ты теперь бежишь с этим автоматом, Бульба? Зачем?

— Так все бегут, и я бегу, — буркнул сельмашевец. — Дурак я, что ли, под ворошиловские пули подставляться?

— Думаешь, лучше в пасть к муранче?

— Слушай, Колдун, — поморщился Бульба. Выглядел он совсем неважно. Лицо — растерянное, глаза потухшие, кончики усов обвисли. — Я уже ничего не думаю, ничего не знаю и ничего не понимаю. И хочу только одного: чтобы поскорее все закончилось. Хоть как-нибудь.

— Р-раступись! Дорогу! — донесся из глубины туннеля чей-то властный голос. Сквозь толпу пробивалась группка вооруженных людей. Кажется, те самые автоматчики с Театральной, которые навели порядок на станции. Сбившись плотной кучкой и выстроившись клином, они уверенно и без лишних церемоний расчищали путь прикладами. И толпа расступалась.

— Эй, ты, с автоматом! — Луч фонаря уперся в лицо Бульбе. — Пойдешь с нами на Ворошиловскую. Поможешь прорваться через заслон.

«А ведь они уже в курсе происходящего, — отметил Илья. — Расспросили кого надо, отсеяли лишнее, выяснили, что вовсе не муранча преграждает дорогу и не с мутантами идет бой в туннеле».

— Никуда я не пойду. — Бульба демонстративно бросил автомат под ноги. — Хватит уже, находился!

Всем своим видом он показывал: хоть бейте, хоть стреляйте, но я остаюсь здесь. Похоже, совсем спекся Бульба…

— Я пойду! — Илья, схватив калаш сельмашевца, протолкался к автоматчикам. Все лучше, чем дожидаться в паникующем человеческом стаде прихода муранчи. — Только у меня патронов нет.

Ему протянули магазин. Предупредили:

— Полрожка. Экономь.

Они шли по туннелю, готовые в любой момент вступить в бой. Толпа уже схлынула, стало просторнее. Но вот идти легче не стало. Впереди вповалку, друг на друге, лежали люди. Под обувью хлюпали темные лужи, ноги скользили. В туннеле стоял запах крови и пороха. А еще — едва уловимый, но такой узнаваемый и такой отвратный запашок страха, отчаяния, ненависти и смерти. В тишине редко и гулко стонали раненые и умирающие.

Однако стрельбы больше не было. Рассредоточившись по туннелю, перешагивая через неподвижные и еще шевелящиеся тела, отряд автоматчиков с Театральной осторожно приближался к пограничному блокпосту Ворошиловской. Это был внешний блокпост, вынесенный далеко в туннель. Насколько знал Илья, ближе к станции располагался еще один такой же. Может быть, ворошиловцы отступили туда?

Они беспрепятственно подошли к заграждению на бросок гранаты. Свет фонарей выхватил из темноты бетонные блоки и массивный шлагбаум над рельсами. На блокпосту по-прежнему было тихо.

— Че-то я не пойму, — озадаченно пробормотал кто-то из автоматчиков. — Это ворошиловцы тут всех перестреляли или ворошиловцев завалили?

— Если бы ворошиловцы перестреляли, они бы и нас уже встретили, — резонно заметил командир отряда — невысокий крепыш с бритым затылком.

— Да ушли уже ваши ворошиловцы, — вдруг послышался из-за выщербленной пулями плиты чей-то негромкий уставший голос.

Пара автоматчиков во главе с командиром бесшумными тенями скользнули вперед и с оружием наизготовку заглянули за плиту. Следом подтянулись остальные. Илья подошел тоже.

На блокпосту валялось с полдесятка трупов в справном обмундировании и добротной снаряге — явно ворошиловские «погранцы». Среди мертвых сидел какой-то дедок с охотничьей двустволкой. Этот, судя по всему, был из беженцев.

— Ушли, говоришь? — Командир отряда посветил в темноту туннеля.

— Ушли-ушли, — вздохнул дед. — Да не бойся ты, никто в засаде не прячется.

Дед был ранен. Правая голень туго перетянута широким солдатским ремнем. Простреленная в районе икры штанина — мокрая, разбухшая от крови. Возле старого растоптанного берца лежит пустой шприц-тюбик из-под промедола. Обезболивающее, видимо, уже подействовало: несмотря на ранение, дедок держался хорошо.

— Не понимаю. — Командир тряхнул головой. — Ворошиловцы положили столько народа, разогнали беженцев, а потом так вот запросто взяли и ушли?

— Взяли и ушли, — флегматично кивнул старик. — У них на станции с «синими» что-то не заладилось.

— А ты откуда знаешь?

— Да так… — дед хмыкнул, — порасспрашивал тут одного подранка ворошиловского.

— Это которого? — Командир завертел головой. — Где он?

— Не важно. — Старик отмахнулся. — Он больше не разговаривает.

— И что он тебе рассказать успел?

— Что жукоеды пытаются захватить переход между ветками.

— Зачем?

— А взорвать хотят. Завалить проход, чтобы никто с красной ветки к ним прорваться не смог. Ни люди, ни муранча. Вот ворошиловцы к переходу все силы и стянули.

— Ишь твари какие, а! — недобро усмехнулся командир. — Как других к себе не пускать — это пожалуйста, а как им самим путь к отступлению перекрывают — сразу забегали, блин, засуетились.

— Зря скалишься, — покачал головой дед. — Если «синие» завалят переход — всей нашей ветке кранты. Надо на Ворошиловскую скорее идти. Я бы и сам уже там был, только ходок из меня теперь никудышный. Видишь. — Старик кивнул на окровавленную ногу. — Влепил пулю какой-то стрелок, мать его, ворошиловский…

— Так, вы двое, — командир повернулся к своим подчиненным, — взяли деда. Ты и ты — возвращайтесь к «Театралке» и зовите людей. Скажите — путь свободен. Остальные — за мной.

Путь действительно был свободен. Второй блокпост ворошиловцев не охранялся вообще. На станции и подступах к ней было полно народу, и царил хаос.

Илью снова поглотило безумное и бездумное людское море. Едва очутившись на Ворошиловской, он сразу потерял своих спутников. Впрочем, Илья не особенно-то и старался их держаться.

На Ворошиловской оказалось еще теснее и шумнее, чем на «Театралке». Железнодорожные пути, широкие платформы, выложенный декоративной плиткой огромный гулкий зал, неприметные служебные помещения и какие-то ходы с распахнутыми дверьми — все было забито людьми. На рельсах стояли аж целых три дрезины, намертво застрявшие в толпе. Украшенные барельефами колонны с роскошными капителями высились над многоголовой человеческой массой как неподвижные утесы в волне прибоя, На колоннах горело несколько светильников и даже пара электрических ламп. Никто, казалось, здесь не думал о том, чтобы экономить электричество.

До сегодняшнего дня Ворошиловская и следующая за ней Буденовская считались «элитными» станциями. Именно над ними проходила центральная улица города Большая Садовая и располагались самые солидные учреждения. И именно сюда в свое время эвакуировались высшие чиновники областной администрации, мэрии и полпредства Президента, а также руководство областного УВД, УФСБ и штаб Северо-Кавказского военного округа.

Здесь был чистый воздух, вода, еда, электроэнергия, имелось достаточно оружия и боеприпасов. Спецходы от Буденовской и Ворошиловской вели к секретным бункерам и складам. В этом царстве галстуков и погон царил жесткий порядок и строгая иерархия.

Но сейчас хаос ворвался и сюда. Многочисленные беженцы смешались с перепуганными хозяевами станции, лакеями и вымуштрованной охраной, которая оказалась не в силах справиться со стремительно нарастающим всеобщим безумием. Людской поток захлестнул Ворошиловскую, выплеснулся на Буденовскую, уткнулся в гермоворота, закрывавшие путь на открытую эстакаду Вокзальной, отхлынул из тупика обратно, закрутился гудящим водоворотом. Беженцев становилось все больше, места — меньше, паника — истеричнее.