Пехота - Брест Мартин

— А Саныч про меня ничего не говорил? — пристает Скиртач к Золотому.

Золотой хранит молчание, улыбаясь.

— Леха, та все, забудь, тебя нам навечно подарили, — говорит Вася. — С концами. Будешь служить до Мартиновского дембеля.

— Ни фига, — возмущается Леха, — я с четвертой волны, у меня скоро дембель.

— Может, тебя комбат волевым решением перевел в пятую? — невинно интересуюсь я.

— Не может он так сделать, — неуверенно говорит Леха, потом поправляется. — Не должен.

— Это же армия, — успокаивает его Вася. — А в армии комбат может все.

Леха грустно кивает. Пацаны таскают ящики и мешки, мы лениво болтаем, узнавая последние новости из батальона. Вова-равист вернулся из отпуска с фингалом и не признается, что случилось. Наташа, наш начальник юридической службы и единственная девушка в батальоне, хочет приехать к нам на террикон, но комбат не пущает. Насос в скважине сдох, и в штабе нет воды. Бутилированную воду так и не привезли, зато обещают на днях кучу картошки, чуть ли не две тонны. Про УБД пока не слышно. Про ротацию тоже. Настал дембель четвертой волны, из батальона уходит примерно тридцать человек. При слове «дембель» Леха оживляется, но потом опять начинает грустить. Ко мне подходит Лундгрен с лотком яиц в руках. Ого, почти половина.

— Вот, — говорит он, — ваша пайка. Машина разгружена.

— Спасибо, — говорю я и принимаю картонный лоток, попытавшись тут же уронить его. — ОГ-9 куда дели?

— Разнесли, половина возле «Центрального», то есть «Чарли», половина — в нычке, — Лундгрен кивает в сторону кустов. — На завтра все в силе?

— В силе, дорогой, — киваю я. — Завтра едете домой. Лучше бы они поехали послезавтра.

Начальник группы helpdesk-а, владелец рекламного интернет-агентства и прокурор пили кофе. Обычный такой себе растворимый кофе из пластиковых стаканчиков, побелевших от кипятка и нещадно парящих.

Было утро, обычнейшее, с низкими холодными облаками, улепетывающими от грязного ветра, влажными боками дорогой машины, под которой грелся котенок, торопливо-смешливыми разговорами и вкусно закуриваемыми сигаретами. Рядом, свернувшись невообразимым калачиком, спала черная собака.

Обсуждался новый костюм прокурора. Прокурор бурчал, оглаживал себя по бокам, даже пытался смотреться в боковое зеркало здоровенного джипа, а начальник группы helpdesk-a и владелец рекламного агентства вовсю подкалывали, не стесняясь в выражениях, громко ржали с видом хозяев жизни, у которых все схвачено, за все заплачено, с начальством договорено и вообще — все в ажуре.

Из ворот особняка, возле которого стоял джип, вышел один из топ-менеджеров компании, которая, по сути, в этом регионе владела всеми основными активами, управляла жизнью людей и диктовала свою волю приезжим. Троица примолкла, владелец рекламной интернет-компании помахал рукой, типа «щас подойду», докурил, с видом местного феодала швырнул окурок на дорогу и улыбнулся.

Была весна, ранняя и этим мерзкая. Был запах — горящего угля, работающего дизеля и уныния. Был звук — ворчание собак, приглушенные голоса и далекие прилеты.

Начальник группы help…. Нет. Командир взвода обнялся с друзьями, поправил пм, залез в волонтерский, побитый осколками, пикап, нажал на кнопку стартера и со словами «ни хера себе, завелся» начал разворачиваться. Владелец рекламного интернет… Нет. Замначштаба махнул рукой на прощание и тяжело пошагал к топ-менеджеру… к начальнику штаба батальона, стоящему возле ржавых остатков зеленых ворот штаба.

Прокурор… Нет. Начмед бата последний раз огладил руками новую «горку», только позавчера купленную в Волновахе, взлохматил волосы и торопливо потопал мимо ворот по своим начмедовским делам.

На дороге, проходящей мимо главного офиса компании, которая владела почти всеми активами… на дороге, проходящей мимо штаба батальона, остались только маленький рассерженный котенок, невозмутимо спящая черная собака и курящая у столба арт-директор… то есть фельдшер батальона, забывшая снять резиновые перчатки. Рыжие волосы тот же ветер задувал под капюшон пиксельки, телефон не ловил интернет, солнце почти невидимкой скользило по низкому небу.

В километре восточней камуфлированный корч тяжело переваливался через горбы и ухабы по пути на ВОП. Дым струился в полуоткрытое грязное окно, в полудохлых колонках играла Тарабарова, грязные пальцы сжимали перемотанный скотчем руль, на позиции ждали владелец СТО и инкассатор…

Нет.

Лейтенант, командир роты и сержант мотопехотного взвода. В общем — хозяева жизни. Своей, своих людей, а иногда и тех, кто там — на дальнем конце баллистической кривой.

День одиннадцатый

Самое мерзкое в этой вашей армии — это документация, обстрел и просыпаться по будильнику. Будильник, живущий в телефоне, жужжал в кармане, я разлепил глаза и попытался проморгаться. Коммандера на месте не было. Ооох, где ж его носит? А, вижу, квадрика нема — полетел на обломки жигуля посмотреть, останки, так сказать, братской могилы. Странно. Почему смерть четырех человек ни капли меня не трогает? Вот вообще. Иногда даже радует. То есть… ну вот странно. Мы стреляем, ракета летит, летит… и попадает в машину. Взрыв. Кто-то умирает. Кто-то, кто только что был полным сил взрослым сильным мужиком, превращается в недышащий кусочек остывающего мяса. А мне все равно. Стал моральным уродом?

— Стал моральным уродом? — спрашиваю я вслух у самого себя.

К углу кунга прибито боковое зеркало от какого-то военного грузовика (прости, первая рота!), старое, треснувшее, с «поплывшей» амальгамой, и из него на меня смотрит коротко стриженный чувак с маленькими коричневыми глазами.

— Почему «стал»? Ты всегда был не очень, — весело комментирует появившийся с квадриком в руках Вася. Он уже «встат, умыт, одет и побрит», и даже в хорошем настроении. Ну, ладно, насчет «побрит» я соврал. Вася энергично топает по подсохшему террикону, пытаясь не выронить все летающее хозяйство.

— Усім чотири, тобі — п’ять, — бурчу я.

Ну, вот залезла же в голову какая-то хрень с утра. А утро прекрасное — тепло, солнечно, высохшая глина, смешанная со щебенкой, неравномерно заполняет мой мир. Кстати, кажись, немногочисленные кривые и хилые деревья цвести будут. Никогда бы не подумал.

— Николаич, — бурчу я, стараясь не менять интонации, — тут по закрытой СанСаныч звонил, сказал, чтоб ты собирался и летел в штаб, тебя сегодня на эшелон с нашими мертвыми бэхами, который на Житомир, посылают начальником караула. Обов’язки начкара я тебе ща распечатаю.

— Їбала жаба гадюку. Не бывать этому, найобуете вы меня, товарищ старший солдат, — Васю так просто не проведешь.

— Я младший сержант.

— Найобуете вы меня, товарищ солдат.

— Мля…

— А найобувать командира — то хуйова примета, товарищ младший солдат.

— Ого. Ты меня так щас и из армии уволишь нахер. Я пошел шмотки собирать? Ура, я еду домой?

— Размечтался. Служи, сынок, как я служил. Шо ты так рано подорвался?

— У тебя телефон звонил. — Ща я тебе отомщу, злочинний командир. Лишь бы ты телефон в кунге забыл — а ты забыл, к гадалке не ходи.

— О. Завтыкал. — Вася ставит квадрокоптер на землю и начинает рыться по карманам. Йессс. Попался, курчавенький. — Кто звонил?

— Жена твоя звонила, говорила, что ты вчера вечером ей смску не написал.

— Бля, — бледнеет Вася, — как это, не написал? Написал я все. Может не дошла… Мля. Все. Мне п.здец.

— Не грози младшему сержанту, Николаич, — смеюсь я, — не понижай підлеглих в званиях прям с утра. Хуйова примета.

— Йооопт… А ты безжалостен.

— Учусь у лучших.

— Кстаааати… — вдруг расплывается в подлой улыбке ротный и аккуратно ставит квадрик на ящик. — У меня две новости, хорошая и плохая.

— Иии?

— Тебе какую?

— Плохую, конечно.

— Президенту — тоже.

— Ээээ… Что значит «Президенту — тоже»?

— То и значит, что новости нужно узнавать в правильном порядке, — и Вася замолкает.