Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд - Вероника Лесневская

— Прости… те, — окончательно сдается большой «зай». — Никита, — пожимает Адаму руку. Благо, тот не артачится. Принимает дружеский жест и поддерживает хрупкое перемирие.

Елена суматошно представляет всех нас мужу, успевая при этом еще раз отчитать его.

— Недосмотрела ты, мам, вот и подрались они, — делает вывод Макс. И вздыхает по-взрослому тяжело. Заставляет меня почувствовать вину и стыд. Особенно, когда задирает голову и укоризненно добавляет: — Мама, ты же доктор, первую помощь оказывать будешь?

Ксюша, услышав эти слова, достает белоснежный платочек из кармашка на юбке. Подзывает к себе Адама, заставляет присесть вместе с Василиской, а потом заботливо, но резко тычет скомканной тканью в его пострадавший нос. Туманов кривится от боли, откашливается, однако не ругает Ксюшу. Наоборот, благодарит «принцессу», а после — посылает мне лукавый взгляд снизу вверх.

— Конечно! Идемте в дом, я дам вам аптечку. Обработаете вашего мужа, как надо, — спохватывается Елена. А тот срывается в хохот от двусмысленной формулировки.

— О, я очень даже не против, — язвит сквозь смех. — Жена.

Нет, я скорее добью его!

* * *

Адам

— Разузнал он все, — шипит Агата, взмахивая рукой в сторону дивана. Слушаюсь и сажусь на край. — Продумал, — открывает аптечку, недовольно изучает содержимое, выбирает антисептик и ватные диски. — Не более получаса, — цитирует меня язвительно. — Придурок!

Устремляет взгляд на меня и, опомнившись, обрывает поток ругательств. Видимо, матерится теперь про себя.

Сканирует меня внимательно, останавливается на разбитом носу, к которому я холод прижимаю, вздыхает рвано. В агатовых глазах мелькает огонек сочувствия, но она насильно гасит его. И хмурит идеальные брови.

— Я жертва, между прочим, — хмыкаю в ответ. И беру очередную стопку салфеток. На столике возле меня уже гора использованных.

— Собственной глупости, — отчитывает, как школьника. Касается переносицы пальчиками, ощупывает аккуратно. И это даже приятно. Не сами прикосновения — они как раз боль вызывают противную. А забота женщины, которой ничего от меня не нужно. Непривычно.

Дополняют новую для меня атмосферу голоса тройняшек, что доносятся снизу, из гостиной. Елена выделила нам одну из комнат на втором этаже, а сама вызвалась присматривать за детьми.

Мы с Агатой остались наедине в замкнутом пространстве, и вряд ли наш тет-а-тет может привести к чему-то хорошему…

— Рубашку расстегни, — приказывает она холодно. И с внешним равнодушием важно смачивает ватные диски. Но выдает внутреннее волнение тем, что проливает антисептик.

— Вот женщины пошли, — тяну саркастично. — Все за вас делать надо. Но если ты так просишь… — изгибаю бровь и касаюсь пуговиц на воротнике.

Агата слегка давит на мой лоб пальцем, будто нормально трогать боится, и диктует, чтобы я показал ей лицо. Нависает надо мной так, что длинные смоляные волосы спадают плотной завесой, создавая иллюзию, будто закрывают нас от окружающего мира. Шикарные настолько, что провести ладонью по манящему шелку хочется. Но это будет последнее, что я сделаю в своей жизни.

— Чтобы сильнее не испачкать, — оправдывается Агата, а сама шумно дышит носом.

Хмыкнув, расстегиваю до середины, а чертовка смущенно опускает ресницы и на мгновение взгляд отводит. Да ладно? В свои двадцать шесть мать троих детей торса мужского смутилась? Странная.

Собравшись с духом, Агата подается ближе и начинает сосредоточенно стирать подтеки крови с моего лица. Торопится, спускается ниже. Горячие пальчики соскальзывают с ватного диска и касаются губы. Чертовка одергивает руку, словно ошпарилась. Признаться, это взаимно. Меня успела обжечь.

Секундный зрительный контакт — и я выдавливаю из себя кривую ухмылку, которая так ее бесит. Вот и сейчас действует безотказно. Наслаждаюсь тем, как Агата закипает. И… невероятно заводит меня. По щелчку. Кому я только хуже сделал?

— Не понимаю, почему он вообще напал на меня, — выведя Агату из равновесия, а заодно и себя, удобнее разваливаюсь на диване.

Игнорирую тот факт, что у меня брюки вдруг тесными стали от ее близости. Стараюсь не думать об этом. Зря дразнить себя. Ведь совершенно точно не опущусь до того, чтобы соблазнять такую серьезную женщину. Мне поиграть, а ей жить дальше. Влюбится в меня еще, на хрен надо.

— Он защищал своего сына, — как назло Агате приходится потянуться ко мне. И вновь между нами сгорает весь кислород.

— Мы ведь с тобой знаем, что мальчик ему неродной, — придерживаю ее за талию, стоит ей покачнуться. Агата импульсивно упирается коленом в диван между моих вальяжно разведенных ног. Опасно.

— Есть узы крепче кровных. У них семья. Счастливая, полноценная, разве ты не видишь? Он будет бороться за СВОЕГО сынишку до последнего вздоха. Твоего вздоха, судя по тому, что я видела в саду, — не упускает случая зацепить меня, а я цокаю предупреждающе. — Еще не поздно прекратить все это, Адам. Ты же сам видишь, плохая затея. Неправильная, — укладывает руки на мои плечи, упираясь запястьями. И в глаза заглядывает, ожидая отклика.

Она так близко, что чувствую ее дыхание. Сбивчивое, сладкое. Впитываю его, глотаю.

Ладони, выйдя из-под контроля, сами перемещаются с талии на упругие бедра, скользят вниз. К краю соблазнительного платья.

— То есть ему можно бороться за чужого ребенка, а мне за родного — нельзя? — продолжаю говорить как ни в чем не бывало, в то время как Агата застывает. — Дискриминация какая-то, — подытоживаю хрипло, потому что в этот момент пальцы нащупывают кружевную резинку.

Я готов взвыть от перевозбуждения. Чертовка в чулках? Это запрещенный прием. На хрена ей вообще чулки?

А-а-а, черт. Будь кто угодно… Абсолютно кто угодно на ее месте! И продолжение пошло бы совершенно по иному сценарию. Как фильме для взрослых. О-очень взрослых.

Но нет. Женщине с тройным табу не место в таком кино.

— Не передергивай, — Агата сбрасывает со своего идеального тела мои руки. И на том спасибо! Сам бы я не смог убрать. — Я другое имела ввиду, — одергивает платье, пряча край чулок. Но я успеваю лизнуть кружево взглядом.

Агата делает вид, будто ничего не произошло. Я дымлюсь весь, а она невозмутимо выпрямляется, неторопливо проводит по платью руками. От груди к бедрам. Дико хочу повторить этот путь, но только своими ладонями. И желательно без лишней ткани.

Так, мозги! Место, мать вашу!

Срочно вспомнить, зачем мы здесь!

— Плевать, — намеренно отталкиваю Агату словесной грубостью. — Материал я взял, — стараясь не привлекать лишнего внимания к натянувшимся брюкам, очень быстро достаю из кармана пакетик с застежкой, демонстрирую его содержимое. — Жвачки хватит же? — чертовка мрачнеет, но кивает. — Можем уходить.

— Не отступишь, значит, — каждый слог пропитан разочарованием, как смертельным ядом. И он меня отравляет, хотя мне должно быть все равно.

— Не в