Может быть, он? (СИ) - Лабрус Елена

То, что он хотел узнать — имя и контакты адвоката, что выиграла дело — он нашёл на первой же странице. Но, вникая в суть и прочитав треть пухлой папки, нашёл ещё кое-что интересное — детектива, что вёл расследование, но выступал в рамках гражданского иска как свидетель.

— Вот ты-то мне и нужен, — выдохнул Мир, и его данные тоже записал.

Дочитал дело до конца. И хотел оставить его на столе, среди кучи бумаг, что он, как генеральный директор, уже запросил и получил из разных департаментов, но потом посмотрел на дверь в приёмную… и пошёл к сейфу.

— Угу, не туда, — кивнул он у бронированной махины за фальшивой панелью стены.

Это был не тот сейф: не рабочий, а личный. У личного был замок, ключ от которого дал ему отец, у рабочего — шифр. В личном сейфе лежало пять миллионов, которые отец ему обещал.

Но, во-первых, Мир отказался от денег для уплаты долга. И дело было не в гордости, а в честности. Он согласился ради отца, а не ради денег. Это была чистая правда, и малодушно пачкать её подачкой — свести на нет искренность своего поступка плюс нарушить данное слово. Он сказал, что решит свои проблемы сам — и он решит, без денег отца. Единственное, что он попросил — аванс в счёт зарплаты.

А во-вторых, ключ от сейфа, что всё же навязал ему отец и повесил на шею, Мирослав всё равно благополучно потерял. Кажется, в аэропорту среди старых лавочек — там он видел его последний раз, и вспомнил про него только что.

Он убрал дело в рабочий сейф и просматривал список встреч, назначенных на понедельник, когда наконец позвонили с пункта охраны.

— Да, уже иду, — ответил он.

Глядя на себя в полированную дверцу шкафа, Мир расправил плечи, расстегнул, а потом по этикету всё же застегнул пиджак на верхнюю пуговицу. Чувствуя, как взволнованно заколотилось сердце, подхватил со стола упакованную в прозрачную подарочную бумагу «Лошадь» и вышел.

Она стояла у машины. И красивее женщины Мирослав в своей жизни не видел.

А сейчас — не видел и вообще ничего, кроме неё. Ветер, подхватив, играл её тёмными волосами, дразнил, тянул за платье, ласкал стройные ноги, вырывал из рук пряди, что она придерживала пальцами, чтобы не лезли в лицо.

Мир задержал дыхание, шагнув ей навстречу.

И она замерла на вдохе, увидев его.

Большего она не могла бы сказать и словами. На меньшее он был и несогласен.

В сердце кольнуло, по груди разлилось тепло.

— Привет, — подошёл он настолько близко, насколько позволяла массивная скульптура в шуршащей бумаге у него в руках.

Его мечта ткнулась в плечо, словно потеряла равновесие. Секунду колебалась, а потом обняла.

Он вдохнул её запах, потёрся щекой о волосы, прижался губами ко лбу.

По телу побежали мурашки.

Как же он соскучился. Как, твою мать, он скучал. Как долго её искал, ждал, верил, что найдёт, встретит. Как болезненно чувствовал её отсутствие, мучительно хотел видеть, слышать, обнимать, быть вместе. И не знал, что сказать. Как сказать.

— Прости, — выдохнул он.

Она подняла лицо и покачала головой:

— Ты ни в чём не виноват.

— Но я…

— Тс-с-с, — приложила она палец к губам. — А то я сейчас расплачусь, а мне нельзя: у меня тушь неводостойкая. К тому же мы уже опаздываем.

— Тут ехать три минуты.

— Тем более. Давай просто сделаем это, — улыбнулась она. — А потом поговорим.

Он мотнул головой, как стреноженный конь: опять это «поговорим» — безнадёжное, безжалостное. Казнь отложена, но не отменена. Но чёрт с ним — он не намерен сдаваться.

Глава 17

— Миро̀, дорогой! — всплеснула руками мама. Извинившись перед гостями, с которыми беседовала, она торопилась ему навстречу через всю «парадную» гостиную.

— С днём рождения! — обнял её Мир. — Ты с каждым годом всё моложе, — улыбнулся он.

— А ты говоришь это каждый год, — гортанным светским наигранным смехом, который появлялся у матери только в присутствии гостей, ответила она. И ничего не успела добавить.

— Это Кристина, моя девушка, мам. Крис, это моя мама Ирина Владимировна, — не оставил Мирослав шансов ни одной, ни другой, сразу обозначив, кто есть кто. — Это тебе. От нас, — отодвинулся он, чтобы уступить место мажордому и официанту. Людей обычно нанимали ради таких мероприятий и Мир попросил их помочь с подарками. Один держал цветы, заказанные Крис, другой — подарок, приготовленный Мирославом.

— С днём рождения, Ирина Владимировна! — очаровательно улыбнулась Кристина.

И мама, которая и на его девушек, и на его подарки обычно смотрела одинаково: холодно и свысока, вдруг не нашлась что ответить.

Что её так поразило? Что Мир вообще пришёл с девушкой? Необычная, но бесспорная красота Кристины? Уверенность и достоинство, с каким она держалась? Может, платье, переливающееся как нефтяное пятно, особенно красиво — рыжими искрами в цвет её волос? Или всё же, что он назвал её «моя девушка»? До этого «моей» он назвал девушку, представляя маме, лишь раз в жизни.

Мир не стал гадать. Да ему было и некогда.

— Давайте поставим это куда-нибудь, — повернулась Крис к подаркам, а потом скользнула взглядом вокруг. — Например, сюда, — показала она в центр зала. — Вместо вот этой славной птички.

Мамина гордость — мраморный павлин в стиле арт-деко с пышным хвостом, сидящий на высокой вазе-амфоре, в мгновение ока перекочевал в какой-то пыльный угол в другой комнате, а его место заняла блестящая металлом «Лошадь» Мирослава, а вокруг неё полукругом встали два букета со злаками, заказанные Крис, создав идеальную композицию.

Мама нервно икнула, потом сглотнула, потом попыталась что-нибудь сказать.

— Э-э-э…

— Потрясающе смотрится, не находите? — отступила Кристина, любуясь скульптурой.

— Совершенно потрясающе, — прозвучал рядом сильный мужской голос. — И куда лучше, чем «Пьющий павлин», — сказал отец.

— Бедный, он ещё и пьёт? — покачала головой Кристина Валерьевна. — Надеюсь, хоть не гуляет?

— Только когда в карты выигрывает, — тем же тоном ответил ей отец, а потом засмеялся и протянул руку. — Сергей Сергеевич Сарматов.

— О, вы… — понимающе кивнула Крис, пожимая его могучую ладонь.

— Да, отец, этого шалопая, — качнул он головой в сторону Мира, — который, кажется, назвал вас своей девушкой? Я же ничего не перепутал? — посмотрел он на сына.

— Ничего, — уверенно подтвердил Мир.

— Тогда рад, что дела не заставили меня пропустить этот чудесный вечер и позволили познакомиться. Дорогая, — повернулся он к матери, — великолепно выглядишь.

— Ты мне льстишь, — ещё не вполне придя в себя, улыбнулась она.

— У меня нет в этом нужды, и я могу отличить истинно прекрасное от всего остального, — скользнул он глазами по матери, лошади, а потом по Крис. — Можно тебя? — шепнул он Миру.

— Одну секундочку, — вмешалась мама. — Мирослав, я хотела тебе представить, — она обернулась. Наверное, где-то там должна была стоять девушка, которой надлежало составить Миру компанию на этот вечер и, если повезёт, дольше, но её не оказалось, и мать махнула рукой. — А впрочем, неважно.

— Я сейчас, — ободряюще сжал руку Крис Мирослав, уходя с отцом.

— Не волнуйся, — улыбнулась его Повелительница Павлинов, беря с подноса бокал с шампанским.

А он и не волновался. Девушка, что пришла на собеседование голой, и заставила его мать потерять дар речи, определённо справится с чем угодно.

— Да, представляете, он сам её сделал, своими руками, — уже гордо поясняла она кому из любопытствующих, пока Мир шёл за отцом к выходу.

Они вышли на улицу.

В большом круглом павильоне, с одной стороны от которого начинался сад, а с другой — был разбит цветник, уже разожгли камин и накрывали фуршетные столы.

Мир легко сбежал с крыльца и замер — у клумбы со злаками, в дальнем, самом сухом и солнечном месте сада, стояла женщина, которую Мир никак не ожидал здесь увидеть.

И он вряд ли ошибся, хоть она и стояла далеко.