Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

Одна тельняшка от моря и осталась.

— Любите наши места? — неожиданно сердито спросил он.

Друзья заверили, что любят.

— Ну, то-то… — опять смягчился пасечник. — Я вот всякое повидал… И смерть, и все… Оно уж насмотришься до злобы, что и умереть не страшно… А это вот страшно: чтобы умереть, а не увидеть напоследок, где родился, где вырос… Ясно? А? Кажется, вдохнуть бы вот это в последний раз, — он оглянулся на деревья, — а тогда уж и прощайте, братцы!..

Пасечник помолчал немного.

— Оно вроде завоевал право жить, где проще: хоть направо, хоть налево плыви — за любым ветром… А я шел раз в штыковую, поклялся: буду жив — на четвереньках приползу в эти края. Отсюда — ни шагу. Ясно? То-то, путешественники! Правильно: пишите, путешествуйте — тут, братцы, красота, как нигде такой! Верно говорю?

— Верно, — подтвердил Петька.

Скоро ложки их застучали по дну миски. Друзьям не хотелось выглядеть обжорами, но Саша приказал:

— Чтобы до тютельки. — И облизал свою ложку. — Путешествие — дело серьезное… Только как же это вы без оружия?

Петька чуточку поколебался и вытащил из мешка штык.

Лицо пасечника Саши стало на мгновение грустным, когда он коснулся пальцами граненой стали штыка. Коснулся осторожно, как будто чего-то хрупкого. Потом усмехнулся опять, одобрительно крякнул, возвращая Петьке его оружие.

— Штык — это дело. Ребята вы, я вижу, отчаянные. Ну, и что попалось вам интересного в наших краях?

Настроение блаженного покоя, которому друзья невольно поддались от сытного ужина и яркого солнца над стихшим в безветрии лесом, тут же улетучилось.

— Есть тут… — заспешил было Петька. Но раб божий начальник штаба решил взять ответственные переговоры на себя.

— Видели мы здесь камень… — сказал раб божий начальник штаба Никита. — Там… — Показал в тайгу. — Вроде могилы. Написано: «Здесь покоится…», по-старинному написано. А яма рядом. Разрыл кто, что ли?

Пасечник Саша усмехнулся.

— Тут, братцы, история путаная… — Расправив широкую грудь под тельняшкой, лег на спину. Разъяснил: — После приема пищи полагается мертвый час… Располагайтесь. История эта темная… Правда — не правда, где анекдот, где сказка — не поймешь. Но раз уж ваше дело собирать всякую всячину — пишите. Может, и распутаете что…

Друзья остались сидеть, как сидели. Никита на всякий случай достал тетрадь.

Глядя в синее небо над соснами, Саша продолжал:

— Было это, если что было, еще до нас с вами… Тут, чтобы понятней, наша деревня, слышали небось, называется Кедрачи, рядом хутор — Савеловки, там дальше в лес — вам это назад — Засули, в аккурат у Чертова болота, где раньше Мусейка начиналась, а по реке назад — Гуменки. Так вот в Засулях барином был француз какой-то, тут у нас, в Кедрачах и на хуторе, — полковник бывший с дочкой, а Гуменки — тоже полковничьи были, но там его сын, одним словом, жил, — чертей им в хвост и гриву… Так вот все это правда, а уж где правда, где неправда дальше — это сами разбирайтесь… Дыма без огня не бывает… Француз этот все в Москве да Петрограде жил, — так, хлипкий французишко, одно название, что барин… Но, говорят, когда революция началась, дал наш французик деру, так сказать, в свое имение, в Засули то есть… Ну, и вдруг слух пошел — французик наш разбогател где-то… Революция ж к нам не сразу, а потом пришла. Ну, и слух — это уже после… Было тут два дела враз. Первое — французика нашего нашли мертвым у себя, связанного, глаза выколоты, словом, помученным крепко нашли… И будто бы кто-то видел полковника с сыном на лошадях с вечера… Словом, тут кутерьма уже быстро пошла — не до судов и следствий… Дела одно за другим, а люди все это в кучу сваливают. Утром нашли француза мертвым, а днем здесь полковничья дочка отравилась. Наши-то в деревне — красные уже близко — за топоры было взялись, но, такое дело, дочь у полковника отравилась — пожалели отцовские вроде чувства…

Хоронить самоубийцу по-старому нельзя на общем кладбище. Тем же днем вырыли полковник с сыном могилу в тайге, камень этот кузнец полковнику вытесал… Не по обязанности уже, а из жалости опять…

Словом, через день, как здесь крестьяне власть взяли, уже ни полковника тут, ни сына. Дочь они, считалось, ночью захоронили.

Это видели — телегу опять же… Ну и вот — лет десять прошло тому — наш Прокопка (есть здесь такой) надоумился раскопать ту могилу. Прокопка этот сына родного раскопает — посмотреть…

Друзья напряглись в тревожном ожидании.

— И оказалось, — продолжал пасечник, — нет там никакого гроба. Куда уж они ее — в другом месте, что ли, захоронили? А там, значит, ящики с книгами. Семь ящиков да смоленые все. Полковник этот давно упаковывался, а взять с собой вряд ли что успел. Девку-то он либо в речку, либо в болото какое бросил, а это схоронил, гад… Культура, что ли?.. Так вот это уже опять точно: книги в ящиках… Три или четыре ящика с книгами были, а в других одежда разная…

Петька уставился на Никиту. А Никита, не отрываясь, глядел на пасечника. Благо, тот не замечал, какое впечатление производит его рассказ.

— Это… — заикнувшись, спросил Никита. — Тот Прокопка, который потом книгами печь топил? Нам бабушка рассказывала…

Пасечник Саша даже сел от негодования.

— Это Прокопка да чтобы кусочек бумажки выбросил?! Да он хворостины лишней в огонь не сунет!.. Да он — этот скобарь — он из чужого огня себе полешко выхватит!.. Это такой гад, братцы… Людям — кому война, кому голодуха, а он тут один во всей деревне как сыр в масле катался: корова с телкой каждый год, два поросенка во дворе, куры, утки, забор вокруг в два метра! Одни бабы в деревне и остались — найди-ка на Прокопку управу!.. Еще старый хрыч девок мордовал!.. Женился, видишь ты!.. На эвакуированной, гад, на молодухе, из блокады!..

— И где же теперь… книги?.. — осторожно спросил Никита.

— Книги-то?.. Да у него ж, у Прокопки, — успокаиваясь, разъяснил пасечник. — У него там склад на чердаке… Там небось комбайн сыщешь! Да по сараям еще всякого… Я вот, погодите, братцы, расхожусь малость. Мне сейчас тяжело это — драться. Месяц, другой еще, а там я наведу порядок! Я этого кулака заставлю работать — Прокопку этого, и председателя заставлю! Тут, братцы, закипит еще! А то бабы в поле, а мироеды — по дворам! Растащили колхоз! В хлебах, да чтобы без хлеба! Развелось, как до революции!.. Я этих гадов знаю! Которые так всякое время на смертях умели наживаться! Я вот только расхожусь! — Пасечник в ярости ударил себя широкими ладонями по протезам. Глухо отозвалось на удар пустое дерево.

— Саша… — вдруг позвал чей-то голос.

Друзья оглянулись.

Над ними стояла молодая женщина с руками, сложенными под передником, в платке до бровей. На друзей она поглядела неприветливо.

— У-х… — все еще горячась, проворчал пасечник. И объяснил с гордостью: — Это моя жена. Ясно? Всю войну ждала в невестах. Да потом еще — пока по госпиталям. Ясно?

Друзья кивнули: ясно.

— Что за ребята? — сердито опросила жена.

— Это? Это, Любаш, путешественники! Края наши изучают!..

Любаша недоверчиво оглядела путешественников.

— Ты бы меньше волновался, Саш… Успеется — все сделаешь… И так с зари до зари… Нельзя тебе сейчас…

— Душа вон, Любаш, как подумаю… — ворчливо оправдался пасечник, опираясь своими могучими руками на руки жены, чтобы встать, и немножко смущаясь собственной беспомощности.

Друзья начали прощаться.

В засаде

Дом Прокопки стоял обособленно от хутора, так что, затаившись в кустах, друзья оказались прямо перед ним.

Все видел Петька: и такие никудышные дома, как сопляковская усадьба, и ворота с коньками, и навесы в половину двора, и высокие ограды вокруг дворов, но такую крепость, как Прокопкин дом, видел впервые.

Главное дело, какую ограду ни городи, а дом должен глядеть своими окнами на улицу. Здесь же дом был спрятан за высоким забором так, что виднелась одна лишь крыша его… Крыша с ходом на чердак и с лестницей, приткнутой к самому ходу. Потом крыша сарая — тоже с ходом и лестницей. Забор тянулся метров на пятьдесят в одну сторону и метров на пятьдесят — в другую, по квадрату. Поверх забора — в два ряда колючая проволока, ворота на замке, калитка, наверное, тоже, в две трети двора — навес, а что там, под этим навесом, не углядишь.

Рассказ пасечника Саши оборвал надежды друзей на сокровища, но вместе с тем его сообщение о книгах подтверждало, что путешественники на верном пути.

Тогда, в лесу, чернобородый смеялся над Проней: «Что ж, он верующий, что ли, был — дурак этот, что библии доверился?..»

Еще одним узелком увязывались в ниточку их очень разрозненные сведения о цели собственного путешествия.

Правда, найти старую, никому не нужную библию — заслуга маленькая. Но искать следовало, наверное, не библию… Там, в книгах, могло оказаться что-нибудь посущественнее… Ну, что-нибудь такое, чего не углядел Прокопка…