Тень Серафима - Наталья Сергеевна Корнева

пока служащий не опомнится. Но сейчас ничего не попишешь – отказать он не мог. Инквизиция проявляла пытливый интерес к действиям своих адептов и строго контролировала каждого. Поэтому всякий гражданин мог попросить номер фибулы, чтобы сообщить в городское отделение, если возникли хоть какие-то сомнения в правомерности действий святой службы.

Надо же, какие сознательные работники городского вокзала: бдят, не зная отдыха! Мало им как будто повседневных забот. Местные инквизиторы, несомненно, заинтересуются фактом нелегального использования служебных полномочий давно умершего собрата и начнут, а вернее, возобновят старое расследование.

Этого только не хватало.

Ювелир грустно покачал головой, выходя на привокзальную площадь, и глубоко вдохнул тяжелый влажный воздух. Придется, видимо, распрощаться с приметной фибулой, не раз выручавшей в трудную минуту. И так тянул до последнего: однажды она уже засветилась здесь, в Ледуме, когда ему вот так же потребовалось незаконно добыть некоторые сведения. Большим риском было вновь использовать ее. Мало того, что проявил неосмотрительность, необоснованную беспечность, так вдобавок снова ничего не выяснил.

Как-то несчастливо начинается дело с шерлом.

Себастьян с сожалением отцепил фибулу и незаметно выбросил в одну из больших урн для мусора. Вряд ли кто-нибудь найдет ее здесь.

Дождь наконец прекратился, и наступило практически полное безветрие. Это было очень кстати: в Ледум как раз прибывал крупный торговый дирижабль. Сигарообразный воздушный корабль величаво плыл в сером небе – зримый символ прогресса и развития воздухоплавания. Зависнув над местом посадки, дирижабль начал медленно терять высоту. Снижался он практически вертикально – сразу видно, команда опытная. Ожидавшие внизу работники вокзала готовились принять и привязать к причальным мачтам сброшенные канаты, чтобы потом притянуть воздушное судно как можно ближе к земле для разгрузки и последующей погрузки товара.

Наблюдение за исполинским кораблем, легко и изящно парящим в небесах, естественным образом умиротворяло. Себастьян, как мальчишка, любил дирижабли и воздушные путешествия. Медлительность и плавность хода расслабляли беспокойный ум. Длительные перелеты измерялись неделями, за это время сильф успевал полностью восстановиться и напитаться своей стихией – энергией чистого воздуха за пределами городов.

Себастьян любовался синхронными, слаженными действиями людей, прокручивая в голове и без жалости отбрасывая варианты дальнейших действий. Все они оказались непригодными.

Время шло, а дело только запутывалось и усложнялось.

Глава 9,

в которой раскрываются сомнительные прелести долгой заклятой дружбы

Узкая дверь камеры отворилась беззвучно.

Одинокий посетитель вошел внутрь и нарочито неторопливо, против своего обыкновения, начал спускаться по выточенным в камне многочисленным ступеням, с завидной методичностью ставя ногу на каждую. Гулкое эхо немедленно увязалось следом, прыгая по лестнице, дурачась и беспорядочно отражаясь от поверхностей пола и стен. Сама камера была просторной, теплой и сухой, но уж очень темной – с единственным крохотным решетчатым оконцем в углу под самым потолком.

Тишина, царящая здесь двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, разбилась, разделилась на до и после: вошедший без жалости резал ее ножами каблуков, как переспевшую, готовую вот-вот треснуть дыню.

Свернувшийся на нарах узник лениво пошевелился, расправил ноги и встал – чтобы немедленно растянуться ниц. Но почему-то в этом движении совсем не ощущалось смирения, страха или хотя бы почтительности: не преклонение, а скорее гимнастическое упражнение, выполненное, однако, с завораживающей грацией.

Мужчина выглядел аскетично: из одежды – только пара коротких, до колена, потертых штанов. Крепкое жилистое тело оставалось почти неприкрытым, правильной формы мускулы мягко перекатывались под кожей. Длинные темные волосы, щедро сбрызнутые ранней, неяркой серостью седины, были туго заплетены в причудливые, но подчеркнуто аккуратные узлы косицы.

Широкую спину заключенного полностью покрывала татуировка: затейливый узор тянулся от левого плеча до поясницы. При внимательном рассмотрении сложная вязь отдельных черт складывалась в оскалившего пасть вервольфа – ритуальный, имеющий сакральный смысл рисунок.

Этого матерого, впечатляющего мощью волчару укрывало нежное кружево причудливо сплетающихся шрамов различного происхождения: были здесь и небольшие отметины от пуль, и четкие узкие следы лезвий, и зажившие рваные раны от когтей или клыков, и рубцы от неудачных падений.

А поверх всего этого великолепия – змеящиеся длинные метки, которые оставил кнут.

– Да по тебе часы можно сверять, Эдвард… лорд Эдвард, – поправился мужчина быстро, но без излишней поспешности: знал, что последует за дерзостью, и попросту не желал лишний раз напрашиваться на неприятности. Голос узника был спокоен и глубок, однако не лишен некоторой язвительности и природной резкости звучания.

– А ты все ждешь, что однажды я не приду, Шарло? – ласково улыбнулся в ответ правитель, сложив руки на груди. Он наконец спустился и остановился прямо перед заключенным, по-прежнему неподвижно распростертым на полу.

Эхо затихло.

– А как же. Все надеюсь, милорд, что рано или поздно кто-то свернет тебе шею. – Узник встал на колени, не рискуя поднимать глаза выше ног правителя. Его запястья были скованы сразу двумя парами кандалов: одни обыкновенные – тяжеленные железные кольца, скрепленные прочной массивной цепью, – и пара тонких и изящных браслетов-наручников на блестящей серебряной цепочке. Причем вторые доставляли куда больше неудобств и проблем, сделанные из пресловутого сплава «Люкс», лишающего мага силы. – Но надежда, похоже, действительно глупое чувство.

– Ты бессовестно лжешь, Шарло, – возразил лорд Эдвард, со странным удовлетворением разглядывая пленника и продолжая неприятно улыбаться, улыбкой жестокой и такой острой, что ей можно было вскрыть горло, как бритвой. – Мои визиты – единственное, что осталось в твоей реальности, в твоем жалком существовании. Ты ждешь их с нетерпением и считаешь томительные часы, а может, и минуты, чтобы не свихнуться окончательно в этом каменном мешке, во тьме и одиночестве. Убежден, за прошедшие долгие годы ты успел полюбить меня, ведь один только я проведываю тебя здесь, как заботливая бабушка, каждые две недели.

– Так жаждешь моей любви? – в тон усмехнулся Карл, не обращая внимание на оскорбительную привычку правителя называть его уменьшительно-ласкательным вариантом имени. В свою очередь, узник и сам частенько опускал высокое титулование, так что в этой игре они были квиты. – Тогда дело совсем плохо. Впрочем, ненависть и вправду сложно бывает отличить от любви.

– Если отнять мое блестящее общество, твоя жизнь станет совершенно пустым, мучительным бременем. Я ведь обещал тебе ад на земле. Не знаю, как он выглядит на самом деле, если вообще существует, но мне кажется, это что-то подобное.

– Уж кто-кто, а ты совершенно точно узнаешь, как выглядит ад, – зловеще посулил узник. – Не сомневайся, однажды кто-нибудь отправит тебя туда на экскурсию в один конец.

– И почему те, кто ненавидит, всегда желают смерти? – Лорд Эдвард в недоумении качнул головой. – Смерть – всего лишь миг, который зачастую