Третьего не дано - Дениза Алистер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эрвин положил ключи от машины на стол и взглянул на часы. Итак, он уходил. Он не собирался ждать, пока она сама его прогонит. Помнил ли он, что она сказала прошлой ночью? Злится ли на себя за то, что позволил ситуации выйти из-под контроля? Джоан подумала, что пропасть, разделяющая их, никогда еще не была столь глубокой.
Но она не могла позволить ему вот так уйти. Мучительной неопределенности следовало положить конец.
— Считаешь, это разумно?
Эрвин с недоумением взглянул на нее.
— Что подумает Саманта, если я после такого значительного события в моей жизни, как присуждение литературной премии года, вдруг вернусь в одиночестве и скажу, что ты решил сократить медовый месяц из-за неотложных дел? Она-то полагает, что мы приедем вместе, оба невероятно счастливые. Ты знаешь, что это так. Это ведь была твоя идея — дурачить ее.
Теперь он уже не казался безразличным. Джоан видела, как брови его сдвинулись, словно он обдумывал сказанное ею. Тогда она взяла чашку с кофе и села в одно из глубоких кожаных кресел.
— А твой собственный внезапный отъезд, ты полагаешь, ее не озадачил? — спросил Эрвин в свою очередь.
— Это совсем другое дело. Даже ты должен это понимать. — Джоан скрестила вытянутые ноги, отпила кофе и попыталась успокоиться. Она заметила, что чемодан Эрвина уже стоит наготове у двери. — Саманта — женщина, и очень хорошо знает, как важно хорошо выглядеть, особенно в столь торжественный день. Она едва могла дождаться, пока я покажу ей платье, которое купила для церемонии награждения. Так что она видела мое «исчезновение», как ты это называешь, в совершенно ином свете.
— И что ты предлагаешь? — процедил он сквозь зубы, засунув руки в карманы брюк.
— Ничего. — Джоан с трудом выдержала его колющий взгляд. — Я не собираюсь ничего предлагать, просто хочу, чтобы ты увидел, насколько абсурдно твое предложение. Для нас обоих. Ты, как всегда, самостоятельно принял решение и теперь пытаешься навязать его мне. Мы не можем и дальше вести эту игру ради блага Саманты. Это не принесет ничего хорошего никому из нас.
Казалось, Эрвин снова взвешивает ее слова. Прошло несколько минут прежде, чем он заговорил, и слова его звучали мягко, почти вкрадчиво:
— Однако ты ничего не имела против моей игры в любящего мужа, восхищенного твоим талантом, перед всеми теми людьми, что собрались вчера.
Джоан прикрыла глаза, стараясь не показать, что это замечание сильно задело ее. Она ведь прекрасно знала, что его вчерашнее поведение на публике было лишь лицедейством. Так почему завуалированное признание в том, что на самом деле он не испытывает ни любви, ни восхищения по отношению к ней, причинило ей такую боль?
Потому что она была дурой! Да, именно так — полной дурой, если в глубине души надеялась, что Эрвин продолжает чувствовать к ней хотя бы слабые отголоски прежней любви.
— И потом, я даже не мог вообразить, что ты все еще способна заставить меня потерять голову, как это случилось вчера ночью.
Эрвин в упор взглянул на нее, и лицо Джоан залилось краской.
— Но можешь не беспокоиться. Я заслужил этот урок. В следующий раз буду осмотрительней. Несколько дней назад ты будто ненароком обмолвилась, что все еще любишь меня. Просто удивительно, до чего доходит твое лицемерие. Когда ты призналась, что беременна, я все еще продолжал любить тебя. А вчера ночью ты наконец сказала мне правду в глаза: ты не любишь меня и никогда не любила! — Он бросил еще один нетерпеливый взгляд на часы. — Мне пора идти. И прежде чем ты обвинишь меня в трусости, я должен тебе сообщить, что через полчаса у меня важная встреча.
Увидев, как изменилось лицо Джоан, он добавил:
— Если не веришь мне, позвони в офис. Вчера я узнал, что представитель крупной голландской фирмы по продаже драгоценностей сейчас находится в Эдинбурге. Я связался с ним, и мы договорились сегодня встретиться. Возможно, нам удастся заключить сделку, и тогда, если все условия будут соблюдены, даже мама простит меня за то, что я оставил тебя одну. Когда освобожусь, я вызову Нолана, чтобы он отвез меня обратно в Каслстоув.
Он уже дошел до двери, но у порога обернулся и произнес:
— Поскольку тебя, кажется, беспокоит постоянная необходимость лгать, я скажу еще кое-что, над чем тебе следует подумать. Я не стану скрывать от матери, кто является отцом ее будущего внука. Том был для нее всем, и, я уверен, ее обрадует известие, что в один прекрасный день она сможет подержать на руках его ребенка. Итак, кто из нас сообщит ей об этом? И как мы сможем увязать эту новость с нашим столь благополучным браком? Ведь со стороны он выглядит именно таким. Я пошел на это не ради тебя и, видит бог, не ради себя, но только ради матери и твоего будущего ребенка.
Он прищурившись взглянул на Джоан:
— Трудная задача, не так ли? Думаю, что нужно поручить ее тебе. С твоей дьявольской изворотливостью будет несложно убедить мою мать в чем угодно.
Нет, она больше не позволит ему оскорблять ее! Она знала, что известие о ее беременности явилось для Эрвина страшным ударом, и переживала за него едва ли не сильнее, чем за себя. Но, ради всего святого, почему он не поверил тому, что она рассказала? Почему в его душе не пробудилось ни одного чувства к ней, за исключением ненависти?
Краска гнева залила лицо Джоан. И когда Эрвин уже потянулся к ручке двери, она вскочила и преградила ему путь.
— Да, я скажу ей правду! Ты не представляешь, каким это будет облегчением для меня — поговорить с кем-то, кто проявит ко мне снисхождение, выслушает от начала до конца и поверит мне. Ты ведь на это нее способен! Если бы ты когда-нибудь любил меня по-настоящему, ты бы это сделал!
Выкрикнув все это, Джоан бросилась в свою комнату, захлопнула за собой дверь, упала на кровать и уткнулась лицом в подушку, чтобы выплакать боль и гнев. Она услышала, как Эрвин постучал в дверь, и закричала: «Убирайся!»
Так он, судя по всему, и сделал.
Она отправилась в ванную, сполоснула лицо холодной водой и привела в порядок волосы. Когда она посмотрела на себя в зеркало, то подумала, что у нее вид неудачницы. Чтобы не дать отчаянию вновь завладеть ею, Джоан быстро осмотрела спальню и решила, что ей пора идти.
Думать о предстоящей поездке не хотелось. Эдинбургские улицы — это же настоящий лабиринт, а дороги в окрестностях города наверняка будут запружены машинами. Кроме того, раньше ей никогда не приходилось иметь дело с таким мощным автомобилем, как «ягуар».
Да и мысль о том, что ей нужно будет предстать перед Самантой веселой и довольной, внушала ужас.
Джоан попыталась улыбнуться. Нельзя быть такой мрачной. Это совсем не похоже на нее — по-детски капризничать или устраивать истерики, потеряв самообладание. Она подумала о Эрвине, который сейчас вел деловые переговоры и совершенно забыл о ней. Действительно, зачем вспоминать о какой-то «дьявольски изворотливой» лгунье?