Взрослая дочь молодого человека: Пьесы - Виктор Славкин

Звонок в дверь. Люся идет открывать. Возвращается сИвченко — красивым сорокапятилетним мужчиной, одетым по европейской моде, неброско, по — джентльменски. В меру солиден, в меру спортивен, в меру холен.

Ивченко (с порога). Здорово, чуваки!

Люся. Во дает! Слова помнит…

Ивченко. Подготовился к встрече друзей!

Прокоп. Здорово, чувак!

Бэмс. Раздевайся… Давай плащ повешу… Портфель сюда.

Люся (оглядывая Ивченко). Какой ты…

Ивченко. Какой?

Люся. Моложавый.

Ивченко. А что, разве нам много лет?

Прокоп. Ты вроде нас постарше был. Ты вроде до института уже поработать успел.

Люся. Так что лет нам всем по — разному.

Ивченко. А Бэмс все такой же молодец. Только кок на голове поредел.

Бэмс. Остатки прежней роскоши…

Прокоп. Мы еще ого — го!

Люся. Да уж молчи…

Ивченко. Кстати, откуда тогда это словечко «Бэмс» взялось?

Прокоп. «Бэмс и — нет старушки!» Помнишь?

Ивченко. Какая старушка?

Люся. Опять вы о возрасте! (Ивченко.) А у тебя что за прозвище тогда было?

Прокоп. Ивченко! Прозвище у него было — Ивченко. Я Прокопьев, меня, значит, Прокоп. А он Ивченко, и все. Факультетского деятеля не больно-то прозовешь…

Люся. Ну что ж, Ивченко, прошу к столу.

Ивченко. Как живешь, Прокоп?

Прокоп. В Челябинске.

Ивченко. Неплохо.

Прокоп. Жить можно. Не Москва, конечно… До главного дослужился. Сын растет… вырос… школу кончает… вот в институт… этим летом… собираем его…

Ивченко. У меня там, в портфеле бутылки. Джин английский. А это тоник. Джин под тоник идет. «Бифитер» — обычная можжевеловка.

Выпивают. Пауза.

Люся. А твой джин ничего. Где ты его достаешь?

Ивченко. В Париже.

Прокоп. В Париже?! Ни фи — га!

Ивченко. Я недавно туда на симпозиум летал.

Люся. Часто за границу ездишь?

Ивченко. Бывает.

Прокоп. А я еще нигде не был.

Ивченко. Не горюй! Скоро все поедем в Кембриджи, в Сорбонны…

Бэмс. Все?

Ивченко. Что — все?

Бэмс. Поедем все?

Люся. Ну… многие.

Прокоп. Все будет в порядке, спасибо разрядке.

Ивченко (выпивает рюмку). А там ни капли в рот не брал. Грех пить в Париже. Да и не хочется.

Прокоп. А я бы в Париже все бистро так раз, раз — и все быстро бы обежал.

Ивченко. Такая атмосфера на улицах… непринужденно, развинченно… В метро девушка сидит, Баха пилит по нотам на виолончели, перед ней сковородка для денег… Бросил франк в сковородку — помог молодому дарованию, приятно.

Бэмс. Я шесть с половиной лет тому назад в Болгарию оформился. На отдых. На Златых Пясцах жил. Хорошо отдохнул! В отеле «Сирень». (Ивченко.) Не знаешь?

Ивченко. Не помню…

Бэмс. У немцев там шезлонг удобный, матрас надувной разноцветный, рулетка прямо на пляже… А у нас море Черное, небо синее, а кругом сплошной золотой песок! Кофе за границей дороже, чем у нас.

Прокоп. Дороже?! Во деятели! А говорят, у них там все дешевле.

Ивченко. Да брось ты, Прокоп! Возьми Америку, иди поешь в хороший ресторан — штанов не хватит.

Люся. Джинсов.

Прокоп. А я себе джинсы справил. Ага, за двадцатку. Можайская фабрика, между прочим, под носом у вас производит. Фирма «Ну, погоди!».

Бэмс. Выпьем за Прокоповы джинсы, чтоб хорошо носились.

Прокоп. Эх, парни, хорошо в отпуске! Никаких начальников, никаких подчиненных, забываешь, где будни, где выходные…

Ивченко. Счастливый!

Прокоп. Завтра крематорий осматривать поеду.

Люся. Прокоп в своем репертуаре!

Прокоп. Крематорий у вас новый в Москве открылся. Неужели ни разу не были?

Ивченко. Как-то не торопимся.

Прокоп. Ну москвичи, ну народ!.. Никакого любопытства. Вы поэтому и в Третьяковку не ходите — успеется, мол, всегда под боком. Я на вас прямо удивляюсь. Заелись! Да ваш крематорий — чудо архитектуры!

Бэмс. А ты откуда знаешь?

Прокоп. Соседняя фирма печи конструировала.

Бэмс. Серьезно? А-ха-ха!..

Прокоп. А чего ты смеешься?

Бэмс. Значит, мы все в твоей челябинской печечке греться будем?

Прокоп. Нет, товарищи, надо сказать, мы не справились. Не дожали мы эти чертовы печки. Мартены — пожалуйста! А эти не смогли. Там секрет какой-то.

Бэмс. Какой секрет!.. Бэмс — и нет старушки!

Пауза.

В Нью-Орлеане, когда хоронят, джаз играет…

Прокоп (запевает). «Падн ми бойз…»

Ивченко (Бэмсу). А ты и сейчас «падн ми бойз»?

Бэмс. Так…

Прокоп. Он «чу», а я «ча»… У нас всегда так: он «чу», я «ча»… Как он «чу», так я «ча»!!!

Бэмс. Заткнись!

Прокоп. Молчу, чувачок!

Ивченко. Во времена были! Смешно вспомнить… На джаз как быки на красное кидались.

Люся. А наш Ивченко впереди всех.

Ивченко. Не волнуйся, помню. Не лучшая страница моей биографии.

Бэмс. За биографию!

Люся. Бэмс, сократись!

Прокоп. Да пусть пьет, Люсь! Такой день.

Люся. Что день, что день?.. Завтра, между прочим, на работу.

Прокоп. Какая, к черту, работа — завтра суббота! Во — стихи!

Люся. Все равно ему больше не надо — я его знаю.

Ивченко. Действительно, черт с ней, с работой!

Люся. У нас строгий начальник.

Прокоп. А для меня эти времена — праздник! Лучшие пять лет моей жизни. Чего-то нам все хотелось, чего-то мы всегда придумывали… Вот взять эту «Чучу» нашу, мы же ее ночами репетировали! Я свое второе «ча» аж во сне кричал, а Бэмс, чтоб хрипеть, как Армстронг…

Бэмс. …Пять пачек мороженого перед выступлением съедал!

Ивченко. Ах, какой тогда вечер факультетский был! Прямо настоящий мюзик — холл! Два фиолетовых луча под верх сцены пустили, там чемодан висит белый, чемодан опускается, барабаннная дробь, выстрел — бац! — из чемодана Снегурочка, полный свет — это наша Люська! Потом — бац! бац! — Снегурочкин наряд к черту срывает и — в купальничке. Скандал!

Люся. Ой, ты рассказываешь, можно подумать, прямо стриптиз!

Ивченко. Вспомните, мы коленки наших девочек только на физкультуре и видели. (Люсе.) И как ты в этот чемодан уместилась?

Люся. Я тогда тоненькая была. По два батона в день съедала, а была тоненькая. А сейчас не жру ни черта — и все мало. А поесть я люблю. Макарончиков по-флотски, и мордой в подушку — наутро хорошо выглядишь.

Ивченко. Что назавтра на факультете творилось!.. Один я знаю.

Люся. Постойте, постойте, ничего не рассказывайте без меня. (Убегает на кухню.)

Прокоп (запевает). «У московских студентов горячая кровь…»

Ивченко. Ну хорошо, двадцать лет прошло… Вот ты, Прокоп, скажи мне: почему нельзя было показать вашу «Чучу» перед выступлением?

Прокоп. Да, вам покажешь… Вы бы нас все равно не пропустили.

Ивченко. Почему? Нашли бы рубрику — «Их нравы» или «Дядя Сэм рисует сам». Шикарно бы прошло!

Люся (возвращается из кухни с картошкой). У Бэмса на собрании один спрашивает: «Зачем тебе усы?» А Бэмс: «Ты очки носишь, а я усы».

Прокоп. Бэмсику нашему тогда попало…

Бэмс. Одного из ваших я на всю жизнь запомнил. Аспирант какой-то. Прорабатывал нас. Даже не его самого, а глаза запомнил — прозрачные такие, немигающие, прямо в душу смотрел, крючок. «Диплом вам дадут, но будете вы инженер без допуска. А вы, — говорит, — знаете, что такое инженер без допуска?» Я тогда не знал, что это такое, но понял: что-то очень страшное. Это значит, все вроде допущены, а я вроде нет… К чему?!

Ивченко. Пугал.

Бэмс. И ты знаешь, испугал. Я потом всю жизнь старался, но к чему-то меня так и не допустили.

Ивченко. А где ты работаешь?

Бэмс. Не имеет значения…

Ивченко. Ну а все-таки?

Бэмс. Знаешь, что такое стасорокарублевый инженер? Плюс, правда, прогрессивка. Технадзор. Все строят, а я надзираю.

Ивченко. Надо что-то для тебя придумать.