Добродетель и соблазн - Сьюзен Джонсон

– Как ты сказала? – спросил Ставр, присев на корточки поближе к Зое. – Ты что, понимаешь, что означает его гуканье?

Зоя просияла.

– Он говолит, что ты ему нлавишься. И мне тоже. Посмотли на меня, плавда, у меня класивые тапочки?

Ставр немедленно передал малыша на руки Татьяне.

– Я смотрю очень внимательно, крошка моя, – сказал он, широко улыбаясь. – У тебя прелестные розовые тапочки. Спорим, что ты очень быстро бегаешь в них.

– Быстлее тебя. – Она показала на его ноги. – Ты же не можешь быстло ходить.

Он рассмеялся:

– Я скоро смогу. Скажи мне, чем ты занималась, когда я был в отъезде?

Зоя тотчас же принялась подробно описывать все свои дела, продолжая перечисление, даже когда, по настоянию Татьяны, они перебрались в дом. Ставр чудовищно исхудал, и она приказала подать ему ужин.

Очень довольная столь внимательным слушателем, Зоя уселась рядом, и пока он ел, продолжала непрерывно болтать. А когда Ставр, несмотря на настояния Татьяны, больше не мог проглотить ни куска, Зоя потребовала, чтобы он пошел посмотреть ее игрушки. Она отвела Ставра в детскую, усадила его на пол и с эгоцентричной уверенностью детства, когда само собой разумеется, что любому должны быть интересны твои занятия, принялась раскладывать перед ним своих любимых кукол, объясняя, что может делать каждая из них, как их зовут, почему какая-то ей особенно нравится. Наконец Ставр познакомился со всей ее коллекцией игрушек. Тогда она побежала к Татьяне, сидевшей с младенцем на руках, погладила его по головке и произнесла, улыбаясь:

– А это мой малыш. – Повернувшись с радостной улыбкой к Ставру, она указала на него пальцем. – А ты… папа – тоже мой?

– Да, – не колеблясь ответил Ставр. – Я твой папа.

– Я и сама знаю, – заявила Зоя, её детская убежденность отмела в сторону остатки сдержанности, которая могла еще оставаться у Татьяны в этом отношении. – Оля сказала мне.

В очередной раз Татьяна удивленно вскинула брови. У Ольги, ее служанки, по-видимому, давно не оставалось сомнений на этот счет.

Ставр подмигнул Зое.

– Оля – очень догадливая девушка.

Зоя энергично закивала головой, а ее кудряшки запрыгали в знак согласия.

– Она знает, – девочка прикрыла губы ладошкой и прошептала, – эту тайну.

Ставр рассмеялся, и даже Татьяна не смогла сдержать улыбки, когда вспомнила, что в детстве ее самыми близкими друзьями были слуги.

– Иногда трудно хранить секреты, верно? – озорно спросил Ставр.

Зоя сжала губы и лишь кивнула в ответ.

– А вот я расскажу тебе то, что уже не секрет. Завтра мы поедем ко мне домой, и ты сможешь посмотреть моих пони. Тебе ведь хочется покататься на крошечной лошадке?

Зоя тут же забросала его вопросами о новом доме и о маленьких пони. Какого они цвета? Ее пони совсем малюсенький, потому что она сама еще невелика, а его? Есть ли у него кто-нибудь дома? Живут ли у него кошки, собачки и есть ли игрушки?

Ставр отвечал на все вопросы Зои с добрым юмором, терпеливо рассказывая, чем они будут заниматься и что увидят на следующий день. А потом он просто улегся рядом с ней на полу и составил ей компанию в играх, заставляя малышку смеяться до слез и поражая Татьяну своими фантазиями. Она была растрогана вниманием, которое Ставр уделял ее дочери. С какой чуткостью он относился к девочке, у которой фактически никогда не было отца! Как серьезно и терпеливо! Она была невероятно счастлива, что он вновь с ней рядом, дома.

Почувствовав ее взгляд, он поднял глаза. Повернувшись к ней над Зоиной головкой, он одними губами изобразил – я люблю тебя.

Она улыбнулась и в ответ беззвучно проговорила те же слова, охваченная буквально осязаемым ощущением счастья.

Тонкий голосок Зои разносился по освещенной свечами детской, тихое воркование младенца звучало в ответ на разглагольствования сестры. С улыбкой на губах Ставр снова склонился, чтобы выслушать, как Зоя разъясняет своей кукле, что красное платьице надевают только по праздникам.

Татьяну переполняли нежные чувства. Вся семья снова в сборе, любовь ее жизни вернулась, избежав смертельной опасности. Какое же это счастье!

Позже, когда в доме воцарилась тишина и дети уснули, Татьяна и Ставр, взявшись за руки, направились вниз по коридору в ее спальню. Он тяжело ступал, его хромота поздним вечером стала более заметной, но улыбка оставалась по-прежнему завораживающей.

– Я не говорил тебе, как я благодарен тебе за сына? – Он крепко сжал ее руку.

– Пожалуй, не больше тысячи раз.

Он хмыкнул.

– Я вижу, что был недостаточно уважителен.

Она рассмеялась и, остановившись перед дверью спальни, коснулась губами его щеки.

– Ты сможешь повторить это еще тысячу раз завтра. А сейчас я уложу тебя в постель. Ты выглядишь совершенно измученным.

Он взглянул вверх и вниз, словно ища опору в окружающей обстановке, а затем тихо вздохнул.

– Подумать только, мы отправляемся спать, как все нормальные люди.

– Чудеса действительно случаются, – прошептала она.

Он кивнул, притянул ее к себе и крепко обнял. И две родные души, еще совсем недавно пребывавшие в полной безнадежности, ощутили всю сладость самого обычного эпизода каждодневной жизни.

– Кстати, о чудесах, – пробормотал он, отступив на шаг, выражение его лица изменилось на ее глазах, став несколько смущенным. – Первым делом завтра утром я позову священника, который обвенчает нас.

Она удивленно вскинула брови – в его голосе появилась излишняя резкость.

– Если ты, конечно, согласна, – добавил он быстро, заметив настороженность в ее глазах.

– Почему ты заявил об этом таким образом? – Его резкий голос напомнил ей Игоря.

Он опустил глаза, а когда снова посмотрел на нее, то не смог встретить ее взгляда.

– Прости. Я не знаю почему.

Охваченный бурей чувств, причем отнюдь не добрых, он пытался разобраться в мотивах своего поведения. Может, страх. Или инстинкт собственника. Вероятно, он слишком долго был гетманом.

– Ты мог бы попросить или предложить, но не утверждать или сообщать мне о твоем решении. – После еще столь свежего в памяти несчастного первого замужества она с опаской относилась к диктаторским замашкам мужчин. – Как вдова, я обладаю определенной независимостью. И не желаю больше выслушивать приказы. Категорически не желаю.

– Я понимаю. Прости меня. Я, наверное, просто устал.

Она пристально взглянула на него и произнесла:

– Что ж, ладно.

Он вдруг с раздражением погрузился в неожиданные размышления.

Повисло неловкое молчание.

Хотя он и собирался сделать ее своей женой, на мгновение его охватило необъяснимое беспокойство, и ему вдруг захотелось отказаться от своего намерения. Женитьба всегда казалась ему далекой, возможно, даже маловероятной и весьма сомнительной перспективой, и после ее снисходительного «Что ж, ладно» все его прежние холостяцкие убеждения вспыхнули с новой силой.