Имаджика - Клайв Баркер

После долгих улещиваний спасители Целестины наконец-то убедили ее покинуть лабиринт и подняться в вестибюль. Хотя, когда вошел Клем, она едва ли могла пошевелить пальцем от слабости, в ответ на его утешения и уговоры она решительно заявила, чтобы ее оставили в покое; она предпочтет остаться в подвале и встретить здесь свою смерть. Опыт работы с бездомными позволил Клему одолеть ее сопротивление. Он не спорил с ней, но и не уходил. Стоя на пороге, он говорил ей, что, наверное, она действительно права – нет никакого смысла портить себе глаза зрелищем палящего солнца. Через некоторое время она огрызнулась на эту фразу и заявила, что вовсе так не считает, а если б у него была хоть капелька благородства, он постарался бы хоть немного утешить ее в ее страданиях. Неужели он хочет сдохнуть, как животное, – в неволе и в темноте? Он признал свою ужасную ошибку и сказал, что если она хочет выбраться отсюда в окружающий мир, он сделает все, что может, чтобы ей помочь.

Успешно завершив эту тактическую операцию, он послал Понедельника подогнать машину Юдит к самому подъезду и принялся за трудное дело извлечения Целестины на свет божий. Деликатный момент возник при выходе из камеры, когда женщина, заметив Юдит, отказалась было от своего намерения покидать это место и заявила, что не желает иметь дело с этой сквернавкой. Юдит ничего не ответила, а Клем – сама тактичность – послал ее в машину за одеялами. Путешествие к лестнице продвигалось медленно, и несколько раз она просила его остановиться, яростно цепляясь за него и заявляя, что дрожит не от страха, а из-за того, что ее тело не привыкло к такой свободе, и что если кто-нибудь, а в особенности эта сквернавка, позволит себе отпустить какое-нибудь замечание по поводу этой дрожи, то он должен заставить ее замолчать.

Вот так, то держась за Клема, то, мгновение спустя, требуя, чтобы он не прикасался к ней, иногда совсем слабея, а в следующий миг поднимаясь со сверхъестественной энергией в мышцах, пленница Роксборо и покинула свою тюрьму после двухсотлетнего заточения и вышла навстречу дневному свету.

Но Башня еще не истощила запас своих сюрпризов. Проводя Целестину через вестибюль, он замер, устремив глаза на дверь – скорее не на дверь даже, а на льющийся сквозь нее солнечный свет. В нем золотились мириады мельчайших частичек: пыльца и семена деревьев и растений, пыль, занесенная сюда с шоссе. Хотя в воздухе не чувствовалось ни малейшего ветерка, в солнечном луче происходил причудливый танец.

– У нас посетитель, – сказал Клем.

– Здесь? – спросила Юдит.

– Вон там, впереди.

Она посмотрела на свет. Хотя ничего похожего на человеческий силуэт различить было нельзя, частицы двигались отнюдь не произвольно. В их танце заключался какой-то организующий принцип, и Клем, похоже, знал, как его зовут.

– Тэйлор, – сказал он голосом, хриплым от волнения. – Тэйлор здесь.

Он оглянулся на Понедельника, и тот, не нуждаясь в дополнительных просьбах, немедленно приблизился, чтобы поддержать Целестину. Она вновь была на грани потери сознания, но когда Клем направился к освещенной двери, она подняла голову и вместе со всеми стала смотреть ему вслед.

– Ведь это ты, правда? – сказал он тихо.

В ответ танец пылинок стал еще более оживленным.

– Я так и думал, – сказал Клем, остановившись в паре ярдов от границы солнечного пятна.

– Чего он хочет? – спросила Юдит. – Ты можешь понять его?

Клем оглянулся на нее. На лице его смешались благоговение и испуг.

– Он хочет, чтобы я впустил его, – ответил он. – Он хочет быть здесь. – Он похлопал себя по груди. – Внутри меня.

Юдит улыбнулась. Пока день принес не слишком много хороших новостей, но вот была одна из них – возможность союза, который никогда не казался ей осуществимым. Но Клем колебался, сохраняя дистанцию между собой и пятном.

– Я не уверен, смогу ли я, – сказал он.

– Но он же не сделает тебе больно, – сказала Юдит.

– Я знаю, – сказал Клем, оглядываясь на свет. Позолоченная пыль пришла в еще более лихорадочное движение. – Дело не в боли...

– Что же тогда?

Он покачал головой.

– У меня уже есть опыт, парень, – сказал Понедельник. – Просто закрой глаза и думай об Англии.

У Клема вырвался тихий смешок. Он по-прежнему смотрел на свет, когда Юдит привела последний аргумент.

– Ты любил его, – сказала она.

Смех застрял у Клема в горле, и в полной тишине, что за этим последовала, он прошептал:

– Я по-прежнему его люблю.

Он напоследок оглянулся на нее и улыбнулся. Потом он шагнул в свет.

Зрелище имело самый обыденный вид: человек шагнул в лучи солнечного света, льющегося сквозь стеклянную дверь. Но Юдит видела в нем значение, которое раньше никогда бы не открылось ей, и в памяти у нее всплыло предостережение Оскара. Когда они готовились к поездке в Изорддеррекс, он сказал ей, что она вернется на Землю изменившейся и увидит свой привычный мир новыми глазами. Теперь она убедилась в этом. Возможно, солнечный свет всегда был таким таинственным, а двери всегда намекали на переход, более значительный, нежели из одного помещения в другое, но раньше она не замечала этого, вплоть до настоящего момента.

Клем простоял под лучами секунд, наверное, тридцать, подставив свету свои открытые ладони. Потом он обернулся к ней, и она увидела, что Тэйлор уже в нем. Если бы ее попросили конкретно указать, в каких местах она ощущает его присутствие, она не смогла бы этого сделать. Лицо Клема не изменилось ни в чем, разве что в таких тонких нюансах – наклон головы, подвижность губ, – которые невозможно было зафиксировать глазом. Но Тэйлор был внутри него, вне всяких сомнений. А вместе с ним в Клеме появилась и спешка, которой не было еще минуту назад.

– Выведите отсюда Целестину, – сказал он Юдит и Понедельнику. – Там наверху происходит что-то ужасное.

Он стремительно двинулся к лестнице.

– Тебе нужна помощь? – спросила Юдит.

– Нет. Оставайся с ней. Она нуждается в тебе.

В ответ на это Целестина произнесла свои первые слова, с тех пор как она покинула камеру:

– Я в ней не нуждаюсь, – сказала она.

Клем немедленно развернулся и приблизился к женщине лицом к лицу так, что их носы разделяло расстояние не более дюйма.

– Знаете, леди, я нахожу, что мне трудно испытывать к вам симпатию, – отрезал он.

Юдит громко рассмеялась, услышав, как в голосе Клема явственно пробиваются раздражительные нотки Тэйлора. Она позабыла уже, насколько их характеры дополняли друг друга, пока болезнь не выпила из Тэя всю желчь и уксус.

– Мы сюда пришли из-за тебя, помни это, – сказал Тэй. – И ты бы до сих пор ковырялась бы в пупке у себя в подвале, если б Джуди не привела нас.