Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

Я не слышал ни одного упрека по моему адресу. Господин Моле сказал мне, что нечего возразить против того, как все произошло.

Д’Аршиак»{1257}.

62

Императрица Александра Федоровна высоко ценила Софью Александровну Бобринскую, восхищаясь ее умом, красотой и тонкими дипломатическими способностями. Кроме того, она была приближенной императрицы и по праву родства: в 1821 году «графиня Прелесть Александровна», как называл ее Жуковский, переживший увлечение ею, вышла замуж за Алексея Алексеевича Бобринского, отец которого был внебрачным сыном Екатерины II и графа Григория Григорьевича Орлова. Таким образом, муж Софьи Александровны и Николай I были внуками императрицы Екатерины II.

63

S-t Jean Baptiste — Иоанн Креститель, чью голову потребовала у царя Ирода Саломея за свой танец.

64

Одно из имений Гончаровых в Рязанской губернии, находившееся в 10 верстах к югу от г. Зарайска.

65

Собственный дом Гончаровых на углу Большой Никитской улицы и Скарятинского переулка, в котором жил отец Натальи Николаевны и ее брат Сергей с женой, ожидавшей появления ребенка.

66

«Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном. Подлинное военно-судное дело 1837 г.» Издано в пользу фонда Пушкинского Лицейского Общества. — С.-Петербург: Типография А. В. Суворина (Эртелев пер., д. 13.). — 1900 г., 199 страниц.

67

Альфонс Лотар Дантес (1813–1884), младший брат Ж. Дантеса, обучавшийся в Страсбурге, о котором Дантес писал Луи Геккерну 26 ноября 1835 года: «А я был бы рад узнать твое мнение о нем, ибо почти не знаю его характера, поскольку с 15-летнего возраста мы росли отдельно»{1258}.

68

26 сентября 1836 года принц Оранский писал Николаю I: «Я должен сделать тебе, мой друг, один упрек, так как не желаю ничего таить против тебя. Как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном как с посланником или в любом другом качестве? Он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько было узнать таким путем, что ты думаешь о моих отношениях с твоей сестрой. Я полагал до сей поры, что мои домашние дела по крайней мере не осудит никто из близких Анны, которая знает всю истину»{1259}.

30 октября 1836 года Вильгельм Оранский (1792–1849), к 1840 г. ставший королем Нидерландов Вильгельмом II, а до того являвшийся долгое время регентом при больном отце (короле Вильгельме I Фредерике (1772–1843), короле Нидерландов с 1815 по 1840 г.), снова писал Николаю I: «Я должен тебе признаться, что был потрясен и огорчен содержанием депеши Геккерна, не будучи в состоянии ни объяснить ситуации, ни исправить твою ошибку; но теперь ты совершенно успокоил мою душу, и я тебя благодарю от глубины сердца… Я тебе обещаю то же самое, при сходных обстоятельствах»{1260}.

Совершенно очевидно, что этого Николай I Геккерну не забыл…

69

Дочери Смирновых, сестры-близнецы (названные именами дочерей Николая I, которых фрейлина Россет знала еще детьми): Александра (18.VI.1834–17.III.1837) и Ольга (18.VI.1834–13.XII.1893), автор «Записок А. О. Смирновой», которые вышли в 1895–1897 гг. после кончины Ольги Николаевны и являлись фальсификацией воспоминаний ее матери. В бытность Ольги фрейлиной двора одной из ее великосветских подруг была старшая дочь Натальи Николаевны — Маша Пушкина.

70

И. М. Виельгорский (1817–1839) — воспитанник Пажеского корпуса, был большим любителем и знатоком русской истории.

20 мая 1839 года Гоголь писал Балабиной из Италии: «Я провожу теперь бессонные ночи у одра больного, умирающего моего друга Иосифа Виельгорского. Я живу теперь его умирающими днями, ловлю минуты его»{1261}.

А через полмесяца, 5 июня, Гоголь извещал Александра Данилевского, своего товарища и земляка, о кончине 22-летнего Виельгорского: «Я похоронил на днях моего друга, которого мне судьба дала в то время, в ту эпоху жизни, когда друзья уже не даются»{1262}.

А. О. Смирнова (Россет) в своих воспоминаниях отмечала: «Наследник начал уже серьезно заниматься; к нему взяли в товарищи графчика Иосифа Виельгорского и (Александра Васильевича. — Авт.) Паткуля (которые с 1828 г. воспитывались вместе с великим князем Александром Николаевичем. — Авт.). Это товарищество было нужно, как шпоры для ленивой лошади. Вечером первый подходил тот, у которого были лучшие баллы, обыкновенно бедный Иосиф, который краснел и бледнел; что касается до Паткуля, тот никогда не помышлял о такой чести. Наследник не любил Виельгорского, хотя не чувствовал никакой зависти: его прекрасная душа и нежное сердце были далеки от недостойных чувств. Просто между ними не было симпатии. Виельгорский был слишком серьезен, вечно рылся в книгах, жаждал науки, как будто спеша жить, готовил запас навеки. Придворная жизнь была для него тягостна. Весной этого (1839. — Авт.) года он занемог, его послали в Рим на зиму, и там, на руках Елизаветы Григорьевны Чертковой и Гоголя, увял этот прекрасный цветок и скончался тихо, не жалея этого мира. Его мать (Луиза Карловна, урожденная Бирон. — Авт.) была уже в Марселе с дочерьми и сыном Михаилом (который, будучи хромым от рождения и заразившись тифом в Крымскую войну, также умер молодым, в возрасте 33 лет, в 1855 г., помогая раненым. — Авт.), когда Гоголь привез неутешного отца на пароходе. Графиня не хотела верить, когда наш консул ей сообщил это известие; она его схватила за ворот и закричала: „Вы лжете, это невозможно!“ Потом, не говоря ни слова, поехала в Петербург, уселась против портрета сына, покрытая длинным креповым вуалем, не плакала, а сидела, как каменный столб. Александр Николаевич Голицын и Матвей Юрьевич (Виельгорский, младший брат мужа. — Авт.) постоянно были при ней. Государя она приняла как нельзя хуже и упрекала его за смерть Иосифа, говоря, что они его не поняли и огорчили его юное сердце. Странно, что брат мой Иосиф очень подружился с покойным Иосифом; тот ему сообщал все свои беды и читал ему выписки из книг, все серьезное»{1263}.

71

Н. А. Полевой умер внезапно, 22 февраля 1846 года, в Петербурге, на 50-м году жизни. Его отпевали в Никольском соборе. Полевой лежал в гробу, согласно его воле, в том виде, в котором его настигла смерть, — в халате и небритый. Когда гроб выносили из собора, Фаддей Булгарин пожелал нести его вместе с другими. — «Полноте, — сказал ему актер П. А. Каратыгин, — зачем вам? Вы уже при жизни довольно его поносили»{1264}.