Жизнь после Пушкина. Наталья Николаевна и ее потомки [с иллюстрациями] - Татьяна Рожнова

57

Юрий Никитич Бартенев (1792–1866), с которым Пушкин был хорошо знаком.

58

В своем первом напечатанном стихотворении «К другу стихотворцу» 15-летний Пушкин ставил И. И. Дмитриева наравне с Ломоносовым и Державиным. Почти два десятилетия спустя, за пять лет до трагической дуэли, Пушкин писал Дмитриеву: «…Живите ж долго, милостивый государь! Переживите наше поколение, как мощные и стройные стихи Ваши переживут щедушные нынешние произведения». Невероятно, но слова Поэта оказались пророческими: Дмитриев действительно пережил Пушкина. Правда, стихи самого Пушкина пережили и Дмитриева, и его поколение.

59

Восторженную характеристику самой С. А. Бобринской оставил среди прочих современников и князь П. А. Вяземский, который в течение многих лет был постоянным посетителем ее светского салона в Петербурге:

«Графиня Софья Александровна Бобринская, урожденная графиня Самойлова, была женщина редкой любезности, спокойной, но неотразимой очаровательности. <…> Ей равно покорялись мужчины и женщины. Она была кроткой, миловидной, пленительной наружности. В глазах и улыбке ее были чувство, мысль и доброжелательная приветливость. Ясный, свежий, совершенно женственный ум ее был развит и освещен необыкновенною образованностью. Европейские литературы были ей знакомы, не исключая и русской. Жуковский <…> узнал ее, оценил, воспевал и остался с нею навсегда в самых дружеских сношениях. Императрица Александра Федоровна угадала ее по сочувствию и сблизилась с нею <…> Графиня мало показывалась в многолюдных обществах. Она среди общества, среди столиц жила какою-то отдельной жизнью — домашнею, келейною; занималась воспитанием сыновей своих (которых было трое: Александр, Владимир и Лев. — Авт.), чтением, умственной деятельностью, она, так сказать, издали и заочно следила за движением общественной жизни, но следила с участием и проницательностью. Салон ее был ежедневно открыт по вечерам. Тут находились немногие, но избранные <…> молодые люди <…> дипломаты, просвещенные путешественники <…> государственные люди. Граф Нессельрод занимал тут едва ли не первое место <…> Салон графини Бобринской был любимым приютом его»{1254}.

Один из сыновей Бобринской впоследствии вспоминал: «…Между ними (посетителями. — Авт.) выдавались гр. Нессельроде, гр. Гурьев, гр. Строгановы, В. А. Жуковский, Пушкин, кн. Вяземский, лорд Блоумфильд, гр. Фикельмон, Вильегорский и др»{1255}.

Частым посетителем этого салона был и Луи Геккерн, о котором Софи Бобринская писала мужу 22 октября 1834 г.: «Геккерн поднялся со смертельной болезни. Трепетали за его жизнь. Мозговая горячка подвергла его жизнь опасности. Он поправился, что радует всех его друзей»{1256}.

60

Императрица Александра Федоровна была шефом «Ея Императорскаго Величества Кавалергардскаго полка».

61

Об отношении виконта д’Аршиака к дуэли и реакции на нее в посольских кругах французской столицы повествует его письмо сотруднику французского посольства в Петербурге Жан-Жаку Флагаку (1816–1877):

«3 марта 1837 года. <…> Париж был весьма занят историей с Жоржем. По приезде я застал отца страшно возбужденным; он виделся с одним русским из посольства, Шписом (Василий Иванович Шпис, старший секретарь русского посольства в Париже. — Авт.), который не знал, как было дело, и тем не менее рассказывал и вследствие этого нес всякий вздор. Я был в русском посольстве (не у посланника) (граф Петр Петрович Пален (1778–1864), генерал-адъютант, русский посол в Париже. — Авт.), где рассказал, как было дело, и тогда все изменилось. Медем (граф Павел Иванович Медем (1800–1854), советник русского посольства в Париже. — Авт.) был чрезвычайно любезен со мной, передайте это его братьям; Шпис принес публичное покаяние, и все наладилось. Все газеты, каждая по-своему, рассказывали это дело. Я не думаю, чтобы мне следовало вмешиваться, в виду того, что моего имени не называли (я рассматриваю это как доказательство благосклонности ко мне корреспондентов); я полагал, что лучше заставить забыть эту историю, что теперь и сделано. Нет возможности думать дольше о чем-либо в этом чудесном городе. Я рассчитывал получить известия о Геккеренах. Брат Жоржа (Альфонс Дантес. — Авт.) приехал сюда, чтобы узнать о подробностях поединка.

Я не слышал ни одного упрека по моему адресу. Господин Моле сказал мне, что нечего возразить против того, как все произошло.

Д’Аршиак»{1257}.

62

Императрица Александра Федоровна высоко ценила Софью Александровну Бобринскую, восхищаясь ее умом, красотой и тонкими дипломатическими способностями. Кроме того, она была приближенной императрицы и по праву родства: в 1821 году «графиня Прелесть Александровна», как называл ее Жуковский, переживший увлечение ею, вышла замуж за Алексея Алексеевича Бобринского, отец которого был внебрачным сыном Екатерины II и графа Григория Григорьевича Орлова. Таким образом, муж Софьи Александровны и Николай I были внуками императрицы Екатерины II.

63

S-t Jean Baptiste — Иоанн Креститель, чью голову потребовала у царя Ирода Саломея за свой танец.

64

Одно из имений Гончаровых в Рязанской губернии, находившееся в 10 верстах к югу от г. Зарайска.

65

Собственный дом Гончаровых на углу Большой Никитской улицы и Скарятинского переулка, в котором жил отец Натальи Николаевны и ее брат Сергей с женой, ожидавшей появления ребенка.

66

«Дуэль Пушкина с Дантесом-Геккереном. Подлинное военно-судное дело 1837 г.» Издано в пользу фонда Пушкинского Лицейского Общества. — С.-Петербург: Типография А. В. Суворина (Эртелев пер., д. 13.). — 1900 г., 199 страниц.

67

Альфонс Лотар Дантес (1813–1884), младший брат Ж. Дантеса, обучавшийся в Страсбурге, о котором Дантес писал Луи Геккерну 26 ноября 1835 года: «А я был бы рад узнать твое мнение о нем, ибо почти не знаю его характера, поскольку с 15-летнего возраста мы росли отдельно»{1258}.

68

26 сентября 1836 года принц Оранский писал Николаю I: «Я должен сделать тебе, мой друг, один упрек, так как не желаю ничего таить против тебя. Как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном как с посланником или в любом другом качестве? Он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько было узнать таким путем, что ты думаешь о моих отношениях с твоей сестрой. Я полагал до сей поры, что мои домашние дела по крайней мере не осудит никто из близких Анны, которая знает всю истину»{1259}.