Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— У тебя, сынок, от песен рот тесен. А ну-ка, спой еще!

Чуньхун хлопнул в ладоши и запел на тот же мотив:

Сквозь горные кручиПробьются лучи,И небо вдруг станет алей.Снег легкий, летучий,Как облако чист,Пушист, будто пух лебедей.Цветы белой сливыС небес опадут,Сравняют канавы и рвы.Тропинок извивы —Опасный маршрут,На льду не сверни головы!

Опускались сумерки. Зажгли свечи, и Симэнь осушил штрафной кубок.

— Раз нет зятя, вам, господин Вэнь, придется игру завершить, — сказал Боцзюэ.

Сюцай взял кости. Выпала единица. Вэнь призадумался, огляделся. На стене висела парная надпись золотом, гласившая:

«Пух ив ложится на мосту под вечер,Снег зимних слив приход весны сулит».

Сюцай Вэнь выпалил вторую строку.

— Нет, сударь, такое не пойдет! — возражал Боцзюэ. — Не ваши эти строки, не от души сказаны. Вам штрафную!

Чуньхун наполнил кубок, но сюцаю было не до вина. Он сидел в кресле и клевал носом. Потом встал и откланялся. Боцзюэ попытался его удержать.

— Зачем человека неволить?! — заметил Симэнь. — Люди образованные столько не пьют. — Симэнь обернулся к Хуатуну: — Ступай проводи учителя на покой.

И сюцай Вэнь, ни слова не говоря, удалился.

— Да, Куйсюань нынче что-то сплоховал, — говорил Боцзюэ. — Много ли выпил и уж раскис.

Долго они еще пировали. Наконец Боцзюэ поднялся.

— Тьма кромешная на дворе, — говорил он. — И выпил я порядком. Не забудь, брат, вели Дайаню пораньше письмо отнести.

— Я ж ему уже передал, ты разве не видел? — говорил Симэнь. — Завтра с утра отправлю.

Боцзюэ отдернул занавеску. Погода стояла пасмурная, идти было скользко. Боцзюэ обернулся и попросил фонарь.

— Мы с Чжэн Чунем вместе пойдем, — сказал он.

Симэнь наградил Чжэн Чуня пятью цянями серебра и положил в коробку медовых слив.

— Сестре Айюэ от меня передай, — наказал Симэнь и пошутил над Боцзюэ: — А тебе с младшим братом поваднее будет.

— Лишнего не болтай! — урезонил его Боцзюэ. — Мы с ним пойдем как отец с сыном. А с негодницей Айюэ у меня особый разговор будет.

Циньтун проводил их за ворота. Симэнь обождал, пока уберут посуду, потом, опираясь на несшего фонарь Лайаня, вышел через боковую дверь в сад и направился к покоям Пань Цзиньлянь. Калитка оказалась запертой, и Симэнь незаметно добрался до флигеля Ли Пинъэр. На стук вышла Сючунь. Лайань удалился, а Симэнь прошел в гостиную и стал глядеть на портрет покойной.

— Жертвы ставили? — спросил он.

— Только что, батюшка, — отвечала вышедшая кормилица Жуи.

Симэнь прошел в спальню и уселся в кресло. Инчунь подала ему чай, и Симэнь велел горничной раздеть его. Жуи сразу смекнула, что он собирается остаться на ночлег и, поспешно разобрав постель, согрела ее грелкой. Сючунь заперла за собой боковую дверь, и обе горничные легли в гостиной на скамейках.

Симэнь попросил еще чаю. Горничные поняли его намерения и сказали Жуи. Та вошла в спальню и, раздевшись, скользнула под одеяло. Возбуждаемый вином, Симэнь принял снадобье и приспособил подпругу. Жуи лежала на кане навзничь, задрав кверху что есть мочи ноги, и забавлялась, размахивая и шлепая ими. Кончик ее языка был холоден, как лед. Когда потекло семя, она начала непрерывно и громко стенать.

В полночной тишине ее голос летел далеко и был слышен в нескольких соседних комнатах. Симэнь Цинь залюбовался белым и нежным, как вата, телом Жуи. Он обнял ее, велел присесть на корточки и под одеялом поиграть на свирели. Жуи беспрекословно повиновалась.

— Дорогая! — говорил Симэнь. — Белизной и нежностью ты нисколько не уступаешь своей покойной хозяйке. Когда я обнимаю тебя, мне кажется, я ласкаю ее. Служи мне от души, и я тебя не оставлю.

— Что вы говорите, батюшка! — шептала Жуи. — Как можно равнять небо с землею?! Не губите рабу вашу! Какое может быть сравнение моей покойной матушки с ничтожной вдовой?! Я лишилась мужа, и вы, батюшка, рано или поздно бросите дурную неотесанную бабу. Если б вы хоть изредка обращали на меня свой милостивый взор, я бы считала себя самой счастливой на свете.

— А сколько тебе лет? — спросил Симэнь.

— Я родилась в год зайца, — отвечала она. — Тридцать один сравнялся.[1163]

— Стало быть, на год моложе меня.

Симэнь убедился, что она за словом в карман не полезет и в любви знает толк. Утром Жуи встала пораньше, подала Симэню чулки и туфли, приготовила таз с водой для умывания и гребень. Словом, старалась как только могла сама услужить хозяину, а Инчунь и Сючунь отправила подальше. Потом она попросила у Симэня белого шелку на одеяние для траура по хозяйке, и он ни в чем ей не отказывал. Слуга был тотчас же послан в лавку за тремя кусками шелка.

— Вот возьми! — говорил Симэнь. — И пусть каждая из вас сошьет себе по накидке.

После двух или трех встреч Жуи настолько увлекла Симэня, что он тайком от Юэнян одаривал ее и серебром, и нарядами, и головными украшениями. Чего он только ей не подносил!

Слух скоро дошел и до Пань Цзиньлянь, и она немедля отправилась в дальние покои к Юэнян.

— Сестрица! — начала Цзиньлянь. — И ты не поговоришь с ним как следует? Он же, бесстыдник проклятый, как вор проник в покои Шестой и спал с Жуи. Будто голодный, на всякую дрянь набрасывается. Всех, негодяй, подбирает. А потом чадо выродит, чьим наследником считать, а? Дай ей только потачку, она как Лайванова баба осмелеет — на шею сядет.

— Почему всякий раз вы меня посылаете? — спрашивала Юэнян. — И когда он с Лайвановой женой путался, вы меня подговорили, а сами как ни в чем не бывало в стороне остались. Вам ничего не было, а на меня все шишки посыпались. Нет уж, я теперь умнее буду. Если вам надо, идите и сами ему говорите. А я в такие дела не вмешиваюсь.

Цзиньлянь ничего ей на это не ответила и ушла к себе.

Симэнь встал рано. На рассвете он отправил Дайаня с письмом к акцизному Цяню, а сам попозже отбыл в управу. Когда он вернулся, Пинъань доложил ему о прибытии посыльного от Чжая.

— Чего ж вчера не приходил? — вручая письмо, спросил Симэнь.

— Отвозил письмо военному губернатору господину Хоу, там и задержался, — отвечал посыльный и, получив письмо, удалился.

Симэнь позавтракал и направился в дом напротив поглядеть, как отвешивается серебро и увязываются тюки к отплытию на юг.

Двадцать четвертого после сожжения жертвенных денег в путь отправились пятеро — Хань Даого, Цуй Бэнь, Лайбао и молодые слуги Жунхай и Ху Сю. Симэнь поручил им передать письмо Мяо Цину, в котором благодарил своего друга за щедрые подношения.

Прошло еще дня два, и Симэнь закончил визиты ко всем почтившим покойную Пинъэр. Как-то во время завтрака в дальних покоях к Симэню обратилась Юэнян.

— Первого будет день рождения дочки свата Цяо, — говорила она. — Надо бы кое-какие подарки послать. И после кончины Гуаньгэ нельзя же родню забывать. Как говорится, раз породнился, потом не чуждайся.

— А как же?! Конечно, пошлем! — заключил Симэнь и наказал Лайсину купить двух жареных гусей, пару свиных ножек, четырех кур, двух копченых уток и блюдо лапши долголетия, а также полный наряд из узорного атласа, пару расшитых золотом платков и коробку искусственных цветов. Подарки вместе с перечнем были отнесены Ван Цзином.

Отдав распоряжения, Симэнь направился в дальний кабинет в гроте Весны. К нему вошел Дайань, воротившийся с ответом.

— Прочитав ваше письмо, господин Цянь написал послание и отправил со мной и сыном Хуана Четвертого своего посыльного в Дунчан к его превосходительству Лэю, — докладывал Дайань. — Тот изъявил желание пересмотреть дело сам и приказал правителю Туну прислать в его распоряжение все материалы и арестованных. После допросов их всех, включая и шурина Сунь Вэньсяна, за отсутствием состава преступления освободили, приговорив к уплате десяти лянов серебра за погребение и семидесяти палкам. После этого мы поспешили в таможенное управление, доложили господину Цяню и, получив ответ, пустились в обратный путь.

Симэнь, обрадованный расторопностью Дайаня, распечатал пакет, в котором было и письмо инспектора Лэя акцизному Цяню, которое гласило:

«Дело пересмотрено в соответствии с Вашим разъяснением. Коль скоро Фэн Второй первым сам избил своего сына, а в драке последнего с Сунь Вэньсяном пострадали оба, принимая во внимание то обстоятельство, что смерть Фэна младшего наступила после установленного в подобных случаях срока, требовать смертной казни Сунь Вэньсяну было бы крайне несправедливо. Приговариваю Сунь Вэньсяна к уплате Фэну Второму десяти лянов на погребение, о чем и довожу до Вашего сведения.

С поклоном Лэй Циюань».

Симэнь остался доволен.

— А где шурин Хуана Четвертого? — спросил он Дайаня.