Ореховый посох - Роберт Скотт

«Ты же подставился!» — сверкнуло у него в мозгу.

Этот покрытый боевыми шрамами серон был все еще слишком силен и злобен; даже смертельные раны не могли преградить ему путь к победе. Глаза Версена расширились от ужаса, когда он увидел стремительно приближавшийся к его лицу тяжелый сапог. Удар — и сознание его померкло. Теперь они оба оказались во власти Хадена.

Брексан очнулась и увидела, что солнце уже высоко. Пара серо-белых птиц в поднебесье, лениво махая крыльями, летела к морю. На густой высокой траве лежать было мягко; к тому же она хорошо защищала от холодного осеннего ветра, и Брексан наслаждалась последними теплыми лучами солнца. Неужели она столько времени провалялась без сознания? Но думать об этом не хотелось; на мгновение у нее даже возникла мысль: а не поспать ли еще? И вдруг она вспомнила: Версен, серон, страшная схватка...

Брексан резко села — слишком резко — и чуть снова не потеряла сознание от пронзительной боли в ребрах и сломанной скуле. Глаза, видимо, опять опухли — угол зрения как-то странно уменьшился, да и дышать приходилось поверхностно, нормально вздохнуть она вообще не могла, такая дикая была боль. Брексан даже глаза ненадолго закрыла, чтобы побороть приступ дурноты. Немного придя в себя, она осторожно перекатилась на бок и на четвереньках подползла к тому месту, где лежали Версен и серон. Сомнений быть не могло: Версен погиб. Лицо его превратилось в кровавое месиво, а горло серон разорвал ему голыми руками.

У Брексан брызнули слезы, когда она представила себе, как же Версен должен был страдать. Она ласково провела рукой по его спутанным густым волосам и тут же испуганно отдернула руку: с пальцев капала его кровь. А вокруг израненного тела собралась целая лужа крови, еще не успевшей впитаться в землю.

Брексан поспешно отвернулась, и ее несколько раз вывернуло наизнанку, а потом новый приступ боли заставил ее опять потерять сознание.

Она не скоро пришла в себя и еще, наверное, целый авен тупо просидела у тела Версена. Она была слишком слаба, слишком сильно изранена и слишком устала, чтобы собирать дрова для погребального костра, так что просто перевернула Версена на спину и сложила ему руки на груди. Своей рубахой она стерла у него с лица кровь и закрыла ему глаза. И после этого утратила последнюю надежду; ей стало совершенно безразлично, что с ней будет дальше.

Свернувшись в клубок рядом с изуродованным телом Версена, она, уже не сдерживаясь, горько плакала и, убитая горем, не сразу расслышала хриплые стоны серона, лежавшего неподалеку. Брексан была совершенно уверена, что он мертв, и до сих пор ни разу в его сторону даже не взглянула. Мгновенно перестав рыдать, она с трудом приподнялась с земли, встала на колени и опять на четвереньках, не обращая внимания на зверскую боль в сломанных ребрах, подползла к серону и медленно выдернула нож у него из груди. Из раны тут же потекла кровь. Да, он был еще жив.

Брексан зло прищурилась и ровным спокойным голосом сказала:

— У меня просто слов нет, до чего я рада снова видеть тебя живым. А ну, открывай глаза!

Она перешла на крик:

— Не слышишь, я с тобой разговариваю!

И подкрепила свое требование пинком, втайне надеясь, что в итоге ей тоже удастся переломать ему ребра.

— Ну что, дружок, не хочешь на меня смотреть? А мне вот очень хочется, чтобы ты видел, что я с тобой сейчас делать буду.

Опухшее лицо Брексан озарилось дьявольской усмешкой, когда она увидела, что серон слегка приоткрыл глаза, и ей тут же стало не по себе, потому что эти зверские, нечеловеческие глаза, глаза безжалостного убийцы, настоящего зверя, были того же цвета, что и у Версена: светло-зеленые. Брексан стряхнула с ресниц слезы, которых не смогла сдержать, вспомнив, как Версен смотрел на нее, когда они, точно голодные, предавались любви в прибрежных дюнах.

И холодная волна гнева вновь охватила ее; на этот раз Брексан не стала себя сдерживать, позволив жажде мщения пылать в полную силу.

— Ну что, ты хорошо меня видишь? Я хочу, чтобы ты меня запомнил, чтобы знал, кто делает это с тобой.

Она низко наклонилась над Хаденом и услышала грозное, но еле слышное ворчание. Серон был вполне жив — хотя, возможно, и не настолько, чтобы размышлять над иронией судьбы, подарившей ему такие же светло-зеленые глаза, как у Версена. Однако он явно сознавал, в каком ужасном положении оказался.

— Да уж, дела у тебя хуже некуда, дружок, — заметила Брексан. — Возможно, ты и до конца этого дня не доживешь. — Она принялась закатывать рукава рубахи. — Но, с другой стороны, вполне можешь и дожить, кто тебя знает.

Она дочиста вытерла лезвие ножа о штанину, засунула за уши непокорные пряди волос и принялась за дело.

КНИГА ПЯТАЯ

Ориндейл

В ДОМЕ АЛЕНА ДЖАСПЕРА

Снаружи дом Алена Джаспера обманчиво казался небольшим, и Ханна, переходя из комнаты в комнату, думала о том, благодаря какому волшебству под неказистой кровлей из щепы умещается целый лабиринт узких коридоров, винтовых лестниц и самым неожиданным образом размещенных комнат. Причем снаружи она видела только одну каминную трубу, хотя камины были во многих помещениях. Собственно, в этих теплых комнатах и она, и ее новые друзья в основном и проводили время: ночи в Миддл-Форке стали уже весьма прохладными вне зависимости от того, какая жара стояла в течение дня. Это напоминало Ханне раннюю осень в Колорадо, когда чудесные теплые дни сменяются пронзительно холодными ночами, возвещая близкую зиму.

В доме было огромное количество книг. Ален хранил у себя и книги, напечатанные тайком, и те, что остались с тех пор, когда на элдарнский трон взошел принц Марек, что случилось более девятисот двоелуний назад, и вскоре после этого запрещенные. Эта незаконная библиотека, состоявшая из нескольких тысяч томов, по размерам превосходила любую библиотеку среднего американского города, вот только книги у Алена стояли и лежали как попало.

Руководства для садоводов были всунуты на полку рядом с научными трактатами по вопросам психологии и философии; а всевозможные истории о великих элдарнских атлетах Ален попросту свалил в просторный деревянный сундук вместе с трудами древних диетологов. Легенды о рыбах-людоедах и прочих морских чудовищах стояли вперемешку с трудами, посвященными великолепным элдарнским витражам. И все же, несмотря на столь чудовищный беспорядок и отсутствие какой-либо системы хранения, Ален, этот пьяница-самоубийца, способен был почти мгновенно отыскать любой нужный ему том, будь то сведения о какой-то неведомой разновидности сыра или некий математический алгоритм, управляющий приливами и отливами в период двоелуния.