Тирант Белый - Жуанот Мартурель

* *

Сочетание «высокого» и «низкого» наблюдается и во второй важнейшей линии романа — истории любви Тиранта к дочери императора Константинопольского Кармезине. С одной стороны, именно в этой области проявляется максимально утонченная куртуазность героя, чьи рассуждения о любви — верх красноречия и изысканного вкуса. В данном случае Мартурель прибегает к топике средневековой лирики (особенно когда речь идет об утонченных любовных переживаниях и страданиях), в частности к приемам и клише поэзии трубадуров, а также каталонских лириков XIV и XV веков. Так, любовь традиционно сравнивается с болезнью, с войной; сердце, страдающее без ответной любви, «становится холоднее, чем лед»; обыгрывается омонимичное звучание слов «1а шаг» и «Гашаг» — «море» и «любовь».

Однако традиционные мотивы средневековых жанров трактуются неоднозначно. Первая же встреча Тиранта с Кармезиной введена в подчеркнуто литературный контекст: Император проводит всех в залу, «где в изобилии были представлены искусные и изысканные росписи, изображавшие любовь Флуара и Бланшефлор, Фисбы и Пирама, Энея и Дидоны, Тристана и Изольды, королевы Геньевры и Ланселота и многих других» (с. 176). То, что знаменитые литературные герои не просто упомянуты, но представлены воочию искусно выписанными на стенах, крайне важно: это означает, что уже в самом начале второй важнейшей линии романа Мартурель заявляет о новом понимании художественного вымысла. Стенная живопись становится своего рода декорацией, указывающей, что любовь Тиранта и Кармезины (а также и других влюбленных «Тиранта Белого») должна восприниматься в известной мере как игра.

Впрямую «театрализация» высоких жанров выражена не только в том, что Тирант использует различные «речевые маски» из средневековой лирики или средневекового романа, но и в «разыгрывании» им метафор или аллегорических толкований любви. Так он поступил, например, когда Император и Принцесса посетили поле боя (как мы уже могли убедиться, этот эпизод в целом носит пародийный характер). Тирант не желает войти в замок, где находится Принцесса, пока та собственноручно не напишет ему «пропуск». Кармезина, еще не понимая затеянной игры, выполняет эту просьбу и изумляется, когда Тирант «поднимает страшный шум» и кричит, что Принцесса его пленила и не желает возвращать свободу. Она догадывается о тайном смысле разыгранной «интермедии», лишь когда Заскучавшая Вдова объясняет, что «тюрьма», в которую Кармезина заключила Тиранта, «вся в облачениях любви». Тогда Принцесса рвет написанный ею пропуск со словами: «Маршал, фортуне угодно было, чтобы вы попали в плен; но наступит время, и вы получите свободу» (с. 292).

Одновременно с разнообразным обыгрыванием куртуазных мотивов Мартурель вводит в любовную линию приемы «снижения». Это проявляется и в рассуждениях действующих лиц, и в их поступках. В первом случае куртуазные метафоры могут получать прозаическое и, чаще всего, комическое толкование (так, например, когда речь идет о любви-болезни, которая поразила Тиранта, едва он увидел Кармезину, герой отказывается прийти на обед в императорский дворец под предлогом, что у него болит голова; в другой раз, нимало не смущаясь, объясняет свою бледность, вызванную любовными переживаниями... несварением желудка!), во втором — используются элементы поэтики «сниженных» жанров, по преимуществу фаблио.

Особенно важно, что именно главный герой, весьма куртуазный в своих рассуждениях с Кармезиной и ее окружением, совершает поступки, характерные для персонажей «низких» жанров. Так, для признания в любви к Кармезине Тирант прибегает к остроумной проделке с зеркалом, которая вызывает возмущение искушенных в законах куртуазии придворных дам, но одновременно пробуждает особый интерес Принцессы к герою. В духе фаблио описано и несвоевременное посещение Тирантом Кармезины: с помощью Услады-Моей-Жизни он входит в покои Принцессы, когда та причесывается. Сниженный тон всему эпизоду задает уже первая реплика придворной девицы: «Эх, простофиля! Что же теперь спрашивать, чем занимается моя госпожа? Вот если бы пришли вы пораньше, то застали бы ее еще в постели» (с. 340). Далее следует совершенно фарсовая сцена, в которой Тиранта, весьма фривольно развлекавшегося с Принцессой на радость придворным девицам, забрасывают ворохом одежды, чтобы его не обнаружила внезапно пришедшая Императрица. В дальнейшем дело принимает еще более двусмысленный оборот. «Принцесса уселась на Тиранта, и стала причесываться. Императрица же села рядом с ней. Еще немного — и она бы устроилась прямо на голове Тиранта. Одному Богу ведомо, какой страх и позор пережил он в это время!» (с. 341). Несмотря на присутствие Императрицы, а затем и Императора, Кармезина и Тирант продолжают эротические игры: Принцесса незаметно расчесывает ему волосы под одеждой, а Тирант потихоньку отнимает у нее гребень. Сия «интермедия» завершается совсем не подобающим для куртуазного романа образом: когда августейшие родители удалились, так ничего и не заметив, Принцесса просит Тиранта поцеловать ее и отпустить поскорее, так как ее ждет Император. «Тирант не мог исполнить ее просьбы, поскольку девицы держали его за руки, чтобы он, продолжая игры и шутки с Принцессой, не испортил бы ей прическу. И когда Тирант увидел, что Принцесса уходит, а он не может руками к ней прикоснуться, то ногой приподнял ей юбку и туфлей дотронулся до запретного плода, а его нога оказалась как раз между ее бедер. Тогда Принцесса выбежала из комнаты и поспешила к Императору, а Заскучавшая Вдова через черный ход вывела Тиранта в сад» (с. 342). Приведенная сцена помещена в многозначительный контекст: она происходит накануне увеселительного турнира в Константинополе, того самого, на котором присутствует король Артур. В этом грандиозном всеобщем спектакле-карнавале участвуют любовные пары разных веков и разных культур (из средневековой рыцарской, из античной мифологии и из античных трагедий). Однако Мартурель разрушает традиционную «высокую» трактовку этих персонажей, помещая их в игровую атмосферу. Кармезина и Тирант также поданы неоднозначно уже благодаря предшествующей сцене с гребнем. К тому же Тирант появляется на турнире в весьма необычном для рыцаря наряде: туфля и штанина, «освященные» прикосновением к Кармезине, богато расшиты жемчугом, украшены рубинами и бриллиантами, но поножи и шпора отсутствуют. На шлеме его водружена чаша Святого Грааля, «подобная той, которую завоевал славный рыцарь Галеас», а поверх чаши красуется гребень Принцессы с девизом: «Нет такой добродетели, которой бы она не имела». Таким образом, основные подвиги Тиранта, связанные с установлением христианской утопии, представлены в неоднозначном и даже сниженном виде.

Последующие сцены, изображающие чувственную любовь Кармезины и Тиранта, также построены в духе фаблио. Причем Мартурель намеренно подчеркивает в них комические и эротические моменты. Тирант, хотя и не без угрызений совести, все-таки не отказывается от возможности тайком наблюдать за купанием возлюбленной. Совсем некуртуазно действует он и в эпизоде соблазнения Кармезины, которая, полагая, что рядом с ней в постели лежит Услада-Моей-Жизни, с удивлением обнаруживает, что та «поступает противно женской природе». Принцесса кричит, усугубляя комизм ситуации. Тирант же в довершение всего из-за поднятого переполоха прыгает с крыши и ломает себе ногу — беда, которая уж никак не могла бы приключиться с рыцарями Круглого стола! Более того, оказавшись не в состоянии и шевельнуться, несчастный нашел единственный «выход» из положения: услышав чужие голоса, прикинулся ни мало ни много вернувшейся с того света неприкаянной душой (благо дело было ночью), способной обретать видимую оболочку и говорить, чем весьма напугал своих родичей — виконта де Бранша и Ипполита.

Комические, фарсовые элементы в сфере любовных отношений усиливаются также благодаря трактовке образов придворных дам и девиц Кармезины. Их роль в романе чрезвычайно велика, и действуют они в духе персонажей «низких» жанров (нередко «заставляя» и друзей и наперсников Тиранта действовать некуртуазно). Наибольшее участие в развитии сюжета принимают Эстефания, Услада-Моей-Жизни и Заскучавшая Вдова. Эстефания, влюбленная в Диафеба, кузена Тиранта, оказывается куда решительнее своей госпожи. В линии этих двух влюбленных, являющейся сюжетной параллелью к отношениям Кармезины и Тиранта, развивается история счастливой бескорыстной любви, начинающейся тайным браком и заканчивающейся браком «законным». Сама же Эстефания оказывается одной из помощниц Тиранта, ибо своим примером доказывает преимущество чувственной любви.

Основную роль во всех «любовных проделках» Тиранта играет Услада-Моей-Жизни, чье имя говорит само за себя. Она не только и не столько его помощник — она вершит судьбу Тиранта, устраивает его счастье. Поэтому так естественно ее весьма вольное обращение с Маршалом Греческой империи. Намереваясь «уложить его в постель Принцессы», Услада сердится на рыцаря за нерешительность, покрикивает на него, когда тот начинает ей возражать; наконец, возмущенная поведением своего подопечного, который весь «дрожит от страха и стыда», вместо того чтобы, «как подобает храброму воину», вести любовную битву с Принцессой, решает проучить его и бросает одного в совершенно темной комнате. «Так он находился по ее милости с полчаса в одной рубашке и босиком. И он, как можно тише, звал ее, а она прекрасно его слышала, но отвечать не желала. Когда наконец она увидела, что он уже порядком замерз, то сжалилась над ним, подошла и сказала: