Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

108

Предположение, будто облеченным консульской властью патрицианским трибунам было предоставлено неограниченное полновластие, а плебейским — только военное полновластие, не только вызывает немало вопросов, на которые нельзя дать никакого ответа, — как, например, что произошло бы в том юридически возможном случае, если бы были выбраны только одни плебеи, — но главным образом противоречит основному положению римского государственного права, что imperium, т. е. предоставленное гражданину право повелевать от имени общины, качественно неделимо и вообще не подлежит никаким другим ограничениям, кроме территориальных. Существовала сфера гражданского права и существовала сфера военного права; в этой последней не имели действия ни апелляции, ни другие гражданские постановления. Были и такие должностные лица, как, например, проконсулы, которые могли отправлять свои обязанности только в последней из названных сфер; но в строгом юридическом смысле не было ни одного должностного лица только с судебной властью, точно так же как не было ни одного должностного лица с военным полновластием. Проконсул, точно так же как и консул, был в своем округе и высшим военным начальником и высшим судьей; он имел право открывать процесс не только между негражданами и солдатами, но и между гражданами. Даже когда с учреждением преторской должности появляется понятие о пределах власти для magistratus majores, то это понятие имеет скорее фактическое, чем юридическое, значение: хотя городской претор был прежде всего верховным судьей, но он также мог — по крайней мере в некоторых определенных случаях — созывать центурии и мог командовать армией. Консулу принадлежали в городе главным образом высшая администрация и высшее начальство над армией, но он также действовал в качестве верховного судьи в делах об эмансипации и усыновлении; стало быть, и здесь строго соблюдалась с обеих сторон качественная неделимость высшей должности. Таким образом, оказывается, что как военная, так и судебная должностная власть, или — выражаясь без тех абстракций, которые были чужды римскому праву того времени, — безусловная должностная власть принадлежала потенциально плебейским консулярным трибунам наравне с патрицианскими. Впрочем, возможно, как предполагает Беккер (Handbuch, 2, 2, 137), что по тем же причинам, по которым впоследствии была учреждена долго остававшаяся в руках патрициев преторская должность рядом с доступным для всех сословий консулатом, и плебейские члены консулярного трибуната были фактически устранены от судопроизводства, и таким образом консулярный трибунат подготовил позднейшее разделение компетенции между консулами и преторами.

109

Когда защитники аристократии говорят, что она настаивала на исключении плебеев из религиозных соображений, они извращают основной характер римской религии и переносят в древность теперешнюю вражду между церковью и государством. Допущение негражданина к исполнению гражданско-религиозных обрядов, конечно, было бы грехом в глазах правоверного римлянина; но ни один из самых строгих блюстителей истинной веры никогда не сомневался в том, что зависевшее единственно от государства принятие новых членов в гражданскую общину влекло за собой и полное религиозное равноправие. Все эти колебания совести, сами по себе не допускающие сомнения в своей искренности, исчезли бы со своевременным допущением всех плебеев в состав патрициата. В защиту аристократии можно сказать только то, что, пропустив при упразднении царской власти удобную минуту для такой реформы, она потом и сама уже не была в состоянии наверстать потерянное.

110

Вопрос о том, придавалось ли когда-либо в среде патрициев важное политическое значение отличию таких курульных семейств от остальных, не может быть с достоверностью решен ни в отрицательном, ни в утвердительном смысле; мы почти ничего не знаем о том, действительно ли еще существовали в ту эпоху патрицианские фамилии, не принадлежавшие к числу курульных.

111

Рассказы о бедности консулов этой эпохи, играющие столь видную роль в нравоучительных анекдотических сочинениях позднейшего времени, основаны большею частью на превратном понимании, с одной стороны, старинной хозяйственной бережливости, очень хорошо совмещавшейся со значительным достатком, с другой стороны, старинного прекрасного обыкновения хоронить заслуженных людей на копеечные сборы; это обыкновение не имело ничего общего с похоронами нищих. Этот ошибочный взгляд отчасти был последствием и той легкомысленной манеры объяснять прозвища, которая внесла в римскую историю столько пошлостей (Serranus).

112

Достаточно сличить списки консулов до и после 412 г. [342 г.], чтобы убедиться в существовании вышеупомянутого закона об избрании в консульскую должность одного и того же лица: до этого года одно и то же лицо часто снова избиралось в консулы, в особенности по прошествии трех или четырех лет, а после этого года так же часто встречаются перерывы в десять лет и еще больше. Однако исключения встречаются нередко, в особенности в эпоху тяжелых войн 434—443 гг. [320—311 гг.]. Напротив того, строго соблюдалось запрещение занимать одновременно несколько должностей. Нельзя с достоверностью указать ни одного примера, чтобы в одном лице соединялись две из трех ординарных курульных (Liv., 39, 39, 4) должностей (консула, претора и курульного эдила), но встречается соединение в одном лице других должностей, например должности курульного эдила с должностью начальника конницы (Liv., 23, 24, 30), претуры с цензорством (fast. Cap. a 501), претуры с диктатурой (Liv., 8, 12), консулата с диктатурой (Liv., 8, 12).

113

Вследствие этого отправлявшиеся в сенат депеши адресовались «консулам, преторам, народным трибунам и сенату» (Cicero, Ad. Fam., 15, 2 и в других местах).

114

Как это право, так и подобные ему права по отношению к спискам всадников и граждан не были предоставлены цензорам формальным образом и по закону, но фактически искони входили в область их компетенции. Право гражданства давалось общиной, а не цензором; но кого цензор переводил в списки граждан на худшее место или кого он совсем не вносил в списки, тот хотя и не утрачивал своих гражданских прав, но не мог ими пользоваться до составления нового писка. Точно то же можно сказать и о сенате: сенатор, не внесенный цензором в список, переставал быть членом сената, пока этот список оставался в силе, причем случалось, что председательствовавшее должностное лицо отвергало этот вновь составленный список и восстанавливало старый. Отсюда видно, что в этих случаях все зависело не столько от того, какие права были предоставлены законом цензору, сколько от того, каким авторитетом пользовался цензор у тех должностных лиц, которые должны были вызывать сенаторов по составленному им списку. Поэтому понятно, что это право мало-помалу росло и что вслед за упрочившимся влиянием знати такие исключения из списков сделались чем-то вроде судебных решений и уважались наравне с этими последними. На составление сенаторских списков без сомнения имело существенное влияние то постановление Овиниевого плебисцита, что цензоры должны выбирать в сенаторы «лучших людей из всех классов».

115

Γιάρον ὀ Δεινμένεοζ καὶ οι Συρακόσιοι, τοῖ Δὶ Τύρ ν ἀπὸ Κὔμαζ.

116

Гекатей (ум. после 257 [497 г.]) и Геродот (270 — после 345 [484 — после 409 гг.]) знали Атрию только как дельту реки По с омывающим ее морем (O. Müller, Etrusker, I, стр. 140; Geogr. Graeci min., ed C. Müller, I, стр. 23). Название Адриатического моря в более обширном смысле встречается в первый раз у так называемого Скилакса около 418 г. от основания Рима [336 г.].

117

Pleraque Gallia duas res industriosissime persequitur: rem militarem et argute loqui [Cato, Orig. I II, fr. 2, Jordan].

118

Сведущие лингвисты в последнее время утверждали, что между кельтами и италиками существует более близкое племенное родство, чем между италиками и эллинами, — другими словами, что та отрасль великого племени, от которой произошли западные и южные европейские народы индо-германского корня, сначала разделилась на греков и итало-кельтов, а эти последние гораздо позже снова разделились на италиков и кельтов. С географической точки зрения эта гипотеза легко может быть допущена, и находящиеся в наших руках исторические данные также могут быть с нею согласованы, так как то, что до сих пор считалось греко-италийской цивилизацией, могло бы считаться за цивилизацию греко-кельто-италийскую; но о той культурной ступени, на которой стояли кельты, нам ничего неизвестно. Лингвистические исследования об этом предмете еще далеко не дошли до того, чтобы их выводы могли быть занесены в древнейшую историю народов.