Дмитрий Донской. Зори над Русью - Михаил Александрович Рапов

Или порыв ветра забил рот Владимира снегом, или тревога сдавила горло, только захлебнулся он, замолчал, а Ольгердович докончил:

— И обещал Ягайло на зов Мамая прийти!

Весной новое звено легло в общую цепь.

Смущенно переступая ногами в растоптанных лаптях, мужик украдкой косился на пол.

«Конешно, ростепель, а все же невежество, наследил в хоромах у князя, натекло с лаптей».

Дмитрий Иванович поднялся с лавки, шагнул к мужику, тяжелый, плечистый. Мужик невольно попятился, но князю было не до мокрых лаптей.

— Ты кто? — спросил он.

— Гонец. Я же тебе о том сразу сказал.

— Откуда?

— Из Рязанской земли. Деревня наша порубежная, на полдень от Рязани, а дальше степь. Узнали мы, что Мамай заповедал улусам своим, дабы ни един земли не пахал, а были бы готовы на русские хлеба. Узнали и раздумались, на миру решили меня к тебе послать. Грамотку пономарь писал, из псалтыря листок вырвал, не обессудь, хартии нам достать было негде, дело наше смердье.

— Почему ко мне пришел? Почему не в Рязань, к своему князю Олегу? Туда ближе.

— Далече от нас до Олега. Продался он Мамаю. Боярина Епифана Кореева к безбожному Мамаю и к нечестивому Ягайле посылал он, чтоб сговориться, чтоб, значит, вместе на Русь идти. Олег, конешно, себя бережет, его татары сколько раз били, а нам, смердам, каково? Улусы ордынские на русские хлебы придут, они не посмотрят, что Олег с ними заодно, нас ограбят, нас в рабство уведут. Олег свою шкуру спасает, а до нашей ему дела нет.

— Или я больше о смердах пекусь? — спросил Дмитрий Иванович.

— Кто тебя знает, княже, мы далече живем, и о том нам не ведомо, но знаем мы, что ты Бегича на Воже разбил, что татар на Русь не пускаешь, заступись и ныне. Вся надежа на рати твои.

— Ратей моих мало. Вон вы в грамоте пишете: «…Со всей степи идут к Мамаю силы». Мало княжеской рати, надо бы ополчение мужицкое поднимать, да кони ваши для битвы не гожи, а в пешей рати что толку, не устоять ей против конных орд.

— Есть толк, княже, в смердьей рати. От даней, от поборов царских обнищали мы. А набеги! Арапша после Пьяны у нас разбойничал, Бегич на Вожу шел — тож грабил, Бегича ты побил — Мамай в отместку Рязанскую землю зорил. Невтерпеж стало. Подними мужиков, княже, крепко будем стоять!

Забыв о недавнем смущении, мужик шагнул вперед, в лаптях хлюпнула вода, но сейчас он даже не заметил этого.

— Да лучше я в битве помру, чем эдак жить!

Не заметил мужик, что за спиной у него отворилась дверь, и замолк, лишь услыхав слова:

— Мечи я привез, Митрий Иванович, от мастера Демьяна. Куды складывать прикажешь? Все подклети забиты.

— Вовремя пришел, Фома, — ответил князь, — дай этому человеку меч.

— Ему? — Фома с сомнением покачал головой. — Смерду булатный меч?

— Булатный! — Мужик, как подкошенный, упал перед князем на колени, стукнул лбом об пол…

Снова заскрипела дверь.

— Здравствуй, Дмитрий Иванович! Фомка, как жив?

— Семка!

— Он самый! Кольчуги я привез, а добыл их откуда, ты, княже, и не поверишь. У Фомкиной тещи в гостях был.

— Ты, Семка, што меня морочишь? Нет у меня тещи!

— Ой ли? А боярыню Паучиху забыл?

— Дак нешто ты у Паучихи кольчуги достал?

— У нее! Крутилась, крутилась она, как лиса, а податься некуда, кузнецы у нее новые, к паучьей хватке непривычные, потому злые. От кузнецов и вызнал, что у нее полны анбары кольчуг для Ягайлы припасены. Пугнул, а боярыня Москвой пугана. Задешево отдала.

20. У ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ

— Теги! Теги! Теги! — ласково звала старуха, рассыпая зерно. С торжественной важностью через болотце к ней шагали журавли.

— Эй, бабка!

Старуха прикрыла ладонью глаза от солнца, разглядывая подъезжавшего всадника. Журавли застыли, тревожно подняв подрезанные крылья.

— Ты пошто журавлей по–гусиному кличешь?

Старуха разглядела наконец ухмылку, поняла: шутит. А всадник продолжал:

— Ты бы гусей завела. Гусятина слаще журавлятины.

— И–и, касатик, куды нам до гусей. На гусей у нас казны не напасено, вот журавлями и пробавляемся. Мы и на старом месте тоже журавельков держали.

— На каком старом месте?

— А мы, кормилец, из Тверского княжества. Пригнаны мы. И деревня наша прозывается Гнилые Выселки. Значит, выселены мы на это место. Смекаешь?

— Смекаю, баушка. Ты мне лучше скажи, мужики сейчас дома?

— Только што с сенокоса вернулись. Роса–те повысохла, они и пришли.

— Вот и ладно, што пришли.

Всадник поехал в деревню, а старуха принялась манить журавлей. «Видела я его. Где, не припомню, а видела…» — Так раздумывала она, высыпая из передника остатки зерна, и поскорее заковыляла в деревню. Там уже