Синдзи-кун. Тетралогия (СИ) - Хонихоев Виталий

– О, какое научное название придумали. – говорит Читосе, быстро натягивая шортики. Я тоже воспользовался ситуацией и натянул трусы, начал поиски штанов и футболки.

– Угу. Это Акира теорию вывела. Она говорит, что эффект импринтинга выражается в «накапливающемся кумулятивном влечении к объекту» и может быть нейтрализован в результате «сексуальной трансмутации».

– Чего?! – поперхнулась Читосе: – она головой об учебник Фрейда ударилась?

– Ого! – с уважением смотрит Майко на Читосе: – ты знаешь, что это такое?

– Все знают – отмахивается Читосе: – это основы. Это Фрейд в его самом незамутненном и примитивном виде. Фрейдисты только про сублимацию и трансмутацию и говорят.

– Я вот не знаю. – я нашел штаны и уже натянул их, ищу футболку, но не мог не поинтересоваться что такое обсуждают эти двое – потому что китайцы говорят что спросить стыдно один раз, а не знать стыдно всю жизнь. Действительно, не помню я про сублимацию.

– Знаешь. – говорит Читосе: – просто или забыл уже или не придаешь значения. Все знают. Фрейд же говорил, что сексуальное влечение может быть преображено в полезную деятельность, если такое влечение по каким‑ибо причинам неприемлемо для реципиента.

– А. Точно, вспомнил. – говорю я, натягивая футболку. На ум сразу же приходит Адриано Челентано в фильме «Укрощения строптивого», где он дрова колол, чтобы к Орнелле Мути в койку не запрыгнуть. На мой взгляд – лишняя трата энергии, да еще и на пустом месте. Надо было сразу прыгать в койку к Орнелле Мути! Вот кто настоящая итальянская красотка.

– Все, пошли, маньяк сам себя не поймает и голову сам себе не открутит. – поторапливает нас Майко.

Когда мы зашли в комнату для брифингов, Иошико уже настроила большой экран и подключила видеомагнитофон.

– В общем так. – ставит нас в курс дела Майко: – Йо и я на всякий случай прошлись по магазинам интимных товаров. Йо давно хотела, а ее не пускают, так как несовершеннолетняя и побаивается она туда одна ходить. Говорит, что извращенцы на нее там смотрят. А она хотела анальный хвостик такой…

– Майко‑сан! – кричит Иошико краснея до самых корней волос: – я же просила вас!

– Что? Ах, да… не, не хотела она такой вот анальный хвостик, типа металлической основы и заячьего хвостика. Совсем не хотела, угу. – кивает Майко.

– Мне кажется, ей больше лисий подошел бы. – задумчиво говорит Читосе: – она ж лисичка.

– Лисий будет между ног путаться, когда…

– Кьяя! – пищит Иошико и убегает из комнаты. Наступает неловкая тишина.

– И надо тебе, Майко, ребенка смущать. – осуждающе качает головой Читосе: – она ж невинная как снег.

– Пусть привыкает – лыбится Майко: – а то расслабились…

– Продолжай уже. – говорю я, отнимая ладонь от лица. Потому что только что делал «рука‑лицо». Потому что Майко в своем репертуаре и даже самый суровый брифинг превратит в балаган и цирк. С конями и клоунами.

– Так вот. – серьезнеет Майко: – нашли мы вот такое… – она берет пульт и нажимает на кнопку. Экран включается и мы видим на нем – девушку‑обрубка, такую же как и Шестьдесят Восьмая, но черты лица отличаются, это не она. Девушка лежит на хирургическом столе совершенно голая и плачет, беззвучно, слезы стекают по щекам. Машинально я думаю, что когда плачешь вот так вот – лежа на спине, то слезы будут затекать тебе в уши и очень неудобно без рук, не вытереть. Хотя, наверное, это меньшая из ее неприятностей. В поле зрения камеры входит худощавый человек в медицинском халате, с маской на лице и очками, закрывающими глаза. Он протягивает руку и начинает ощупывать тело девушки‑обрубка, лежащее перед ним. В его движениях нет сексуального влечения, он делает это буднично и деловито, так, как повар тычет двумя пальцами в стейк, проверяя степень свежести мяса. Сзади сдавленно охает Читосе. Человек в медицинском халате ощупывает всю ее, сжимает небольшие груди, пальпирует живот, потом – открывает небольшую банку и запускает туда два пальца, нанося какой‑то гель.

– Я… я не могу смотреть! Извините. – сгибается Читосе и убегает из комнаты. Смотрю на Майко. Ее лицо серьезно, она смотрит на меня и поднимает бровь. Зрелище на экране не из приятных, но мы тут не для развлечений. Перевожу взгляд на экран. Человек нанес смазку на пальцы и начинает проникать в девушку, так же – без сексуального подтекста в действиях, так, словно машину проверяет. Наверно так же двигаются рабочие на фабрике по производству секс‑кукол, проверяя их качество – проверяют, в порядке ли рабочие отверстия, все ли сделано по нормативам и стандартам. Девушка на экране открывает рот и кричит. Вернее – пытается. Изо рта раздается не то стон, не то хрип, но не крик. Ее сотрясают рыдания. Человек в медицинском халате обращает на это внимания не больше, чем мясник на бойне – на мычание коровы. То есть – никакого. Он делает свое дело. Мы с Майко смотрим кассету до конца.

– Какой‑то подвал. – говорю я: – подвал большой, камера иногда показывала, что есть место за пределами освещения лампами. И еще – точно ясно, что этот ублюдок – не один. Кто‑то же держал камеру и снимал это все. Она двигалась. Это не штатив.

– Я тебе больше скажу. – говорит Майко: – я знаю этот подвал. Вот, смотри. – она перематывает кассету, останавливает фильм и тычет в экран пальцем: – вот.

Я смотрю на экран. На экране застыло распяленное в крике лицо жертвы, искаженное болью и отчаянием. Долго ли человек может пребывать в таком состоянии? Как скоро у нее прекратится воля к жизни и она просто сдастся? Как долго живут такие вот… девочки‑куклы? И… разве это жизнь?

– Да не туда смотришь – вон на колонне, смотри – действительно для того, чтобы запечатлеть лицо девушки крупным планом, сбоку – оператору пришлось наклонить камеру и стало видно бетонную колонну за пределами небольшого освещенного пятачка. На бетонной колоне – несколько иероглифов, нанесенных с помощью трафарета. Завод мостовых и бетонных конструкций Сейтеки.

– Это же заброшенный бетонный завод. – говорю я: – где мы Читосе обменивали.

– Он самый. – с мрачным удовлетворением кивает Майко: – попался, ублюдок.

– Я с вами. – раздается от дверей. Мы оглядываемся. У дверей стоят все еще красная Иошико и все еще бледная Читосе. У Читосе на бедрах – ее пистолеты, она уже вся в черном. Кто из них собирается с нами – я не спрашиваю, и так все ясно.

– Вряд ли он все еще там. – говорю я, вставая: – вряд ли у него там постоянное логово. Мы там в прошлый раз были, какие‑то бездомные собираются, не самое удобное место для этого. Мы скорее так – следы поискать.

– Я все равно с вами! – говорит Иошико. Читосе только смотрит на меня. Я вздыхаю. Действительно, как без них?

– Хорошо. – говорю я: – только будете сзади ходить. Следы не затаптываем, не мусорим, если что‑то находим – не подбираем, сперва показываем мне.

– Ай‑ай, тайчо! – вытягивается в струнку Иошико, прикладывая ладонь к виску.

– Развели тут… – бормочет Читосе себе под нос: – детский сад.

Нам понадобилось меньше десяти минут, чтобы собраться. Времени на самом деле не было, таилась надежда, что этот больной ублюдок все еще на месте, что там же и его жертва, что она еще жива и каждая сэкономленная секунда могла означать разницу между жизнью и смертью. Я еще помнил, как быстро восстановился Джун Огненный Хлыст, следовательно я могу восстановить и эту девушку, только вот, возможно придется сперва срезать концы культей, чтобы дать возможность организму регенерировать. Что именно произойдет, если я не буду срезать кожаные лоскуты – я и проверять не буду. Все возможно, например, что конечности все равно будут прорастать сквозь них, разрывая уже зажившие ткани и причиняя боль, сильную боль. Или например – не будет регенерировать, приняв уже установившийся гомеостаз в организме за норму. Нет, такой хоккей нам не нужен, сперва – отсеку те ткани, которые зажили, которые сформировались в культи.

Так думаю я, садясь в желтую «Субару» Майко – у нее только спереди полноразмерные сиденья, а сзади – такая, скамейка что ли. Коленки упираются в спину впереди сидящего пассажира, через спинку кресла. Впрочем, не до комфорта сейчас, пусть длинноногая Читосе и водитель Майко сидят впереди, а мы с Иошико – втиснемся сзади.