Трилогия Айс и Ангел - Susanne Beck

– Отлично! Только дайте мне взять бумажник, и я – в машине!

– Постой, Ангел, – заявила Пони, увидев, как я направилась к лестнице. – Мы сами присмотрим за Ниа, а ты останешься здесь.

Я медленно развернулась и подошла к ним: «Ты хочешь сказать, что я не могу поехать?» Амазонка вздохнула: «Ангел, я и спорить не буду. Не хочу тебя огорчать, но факты таковы, что… Пойми, с твоей… ммм… мастью тебе даже не надо писать на лбу «американский турист»… А их там любят примерно как мух на конской заднице.

– Отлично сказано, Пони, – с отвращением сказала Криттер, – спасибо за образность!

– Эй, я вообще-то серьезно. Так и есть, и ты сама это знаешь.

– А как насчет нее? – спросила я, ткнув пальцем в Криттер.

Пони нахмурилась: «С ней все в порядке».

– Да? И каким же образом? Она вроде бы тоже блондинка…

Пони снова вздохнула: «Криттер, объясни ей!»

– Да я бы объяснила, если бы знала, что именно…

– Чертовы блондинки! – пробормотала амазонка и через мгновение вскинула руки, признав свое поражение. – Блондинки!!! – все, что она произнесла. Забавно только, как это она смогла заставить обычное в общем-то слово прозвучать подобно самому изощренному ругательству.

Но ведь смогла же!

Так как все мои познания о Мексике основывались исключительно на воспоминаниях о медовом месяце и на эпизодах из «Лодки Любви», я ожидала увидеть сказочную страну, омытую ослепительно-синими карибскими водами. Как я ругала себя, спускаясь к машине, за то, что не подумала о купальнике!

Тем ощутимее была разница между моими грезами и реальностью. Сначала я удивилась, когда мы пересекали границу. Если честно, то я ожидала увидеть мрачных охранников, вооруженных до зубов и со свирепыми рычащими псами на поводках. Вместо этого – обычный турникет. Автоматический. И ни души вокруг. Вероятно, в этой части Мексики никого не интересовало, что вы ввозите с собой, скорей уж – что вывозите.

Второе потрясение ожидало меня почти сразу после пересечения границы. Причем, потрясение такого рода, что мне вдруг захотелось развернуться обратно. Вместо белых песчаных берегов и красивых загорелых тел передо мной открылась картина, достойная Тимоти Лери: буйство красок, слишком резкие звуки, улочки, по которым практически невозможно проехать на машине, множество убогих лавчонок и торговцев со своим нехитрым скарбом, – одно и то же, куда ни глянь. Темнокожие мужчины в поношенной одежде на ломаном английском пытались любым способом соблазнить ничего не подозревающих американских туристов расстаться со своими кровными долларами. Кстати сказать, Пони оказалась совершенно права. Со светлыми волосами и белой кожей я, словно магнит, притягивала к себе внимание всех этих торговцев, независимо от того, как быстро я пыталась идти. Меня прижимали, тянули, подталкивали, как бы незаметно я ни старалась проскользнуть. В конце концов, у меня сложилось впечатление, что я не только забыла одеться и иду в чем мать родила, так еще и прицепила к груди табличку со светящейся надписью: «простофиля». Предел наступил в тот момент, когда два продавца, пытаясь всучить мне пончо якобы ручной работы, сделанные скорее всего где-нибудь в Тайване, схватили меня за руки и принялись играть в перетягивание каната, причем канатом им служила я. Рио положила этому конец ее собственным, особым способом запугивания особей противоположного пола. Она словно превратилась в мощный таран, таща нас через рыночную площадь, стряхивая с меня цепляющихся торговцев и что-то при этом вопя на испанском. Когда же мы, наконец, благополучно преодолели запутанный лабиринт киосков, лавочек и лавчонок всех мастей, мне показалось, что мы попали из огня да в полымя. Глядя вокруг, я чувствовала себя зажравшимся американским обывателем, не знающим реальной жизни. Ничем не прикрытая бедность, нищета в ее абсолютном проявлении смотрела на меня слепыми окнами полуразрушенных лачуг, глазами оборванных, полуодетых, босых людей. Я вдруг ощутила свою вину за то, что столько дней провела, жалея себя в то же самое время, когда эти люди могли только мечтать о такой жизни, как вела я. Непрошенные слезы были готовы вот-вот прорваться наружу, и я быстро опустила голову, чтобы не привлекать внимания к своему состоянию. «Пошли!» – раздался рядом голос Пони, и она потащила меня вниз по узкому переулку: «Прямо за углом есть аптека. Нам туда». Нищие заполняли улицы – язвы и шрамы на лицах и телах, некоторые стояли совсем близко с аптекой, в которую мы направлялись. Лекарства были здесь, за стеклом, но… как лекарства могли помочь этим несчастным, если им не на что их купить? Слезы слепили меня, и, если бы не Пони, я бы упала. Я немного повернула голову и, сквозь туман, застилающий глаза, увидела Ниа. Она выглядела испуганной. Это место явно вызывало у нее отвращение, и молодая женщина судорожно вцепилась в Рио, которая на этот раз даже не пыталась высвободиться. «Мы должны помочь им», – прошептала я Криттер, сострадательно поддерживающей меня за талию. – «Нельзя оставить их вот так, здесь… Кто-то же должен что-то сделать».

– Мы помогли бы, Ангел, если бы это было в наших силах. Но, боюсь, в мире просто не хватит денег, чтобы всё исправить. Мы делаем то, что можем, хотя этого всегда недостаточно.

– Боже! – только и ответила я, содрогаясь.

Сама аптека была чистой, прохладной и удивительно современной. Женщина за прилавком приятно улыбнулась, когда мы зашли, и с энтузиазмом приветствовала Рио, очевидно, помня ее прошлое посещение. Тщательно накрашенная, в чистой, выглаженной одежде, она выглядела здесь, среди бьющей в глаза нищеты, столь же неуместно, как электронные часы, висящие высоко на ветвях дерева. Мне захотелось спросить у этой женщины, откуда у нее берется смелость так хорошо одеваться и сытно есть, когда рядом – прямо за дверью – люди страдают и умирают от голода и болезней. Но какой-то части меня не хватило решимости, что ли, и я стояла молча, проклиная себя и чувствуя свою вину остро, как никогда в жизни.

Сделка была завершена очень быстро, и даже прежде, чем я успела сообразить, что это, в моих руках оказалась коробка с лекарствами. Пони, Криттер и Рио тоже нагрузились такими же коробками. Рио вышла первой, а затем сделала то, чего я не забуду, даже если мне суждено прожить еще лет сто.

Она остановилась.

Осторожно поставила коробку на землю.

А потом… потом вдруг позвала несчастных, что так и толпились недалеко от аптеки. Они подходили ближе и ближе, с робкими улыбками, со слезами в глазах, и я, наконец-то, за все время пребывания в этом городе, увидела настоящие человеческие лица. Понимаете, они стекались к ней, словно к Спасителю, протягивая грязные, дрожащие руки, стараясь коснуться ее лица, волос или краешка одежды. Эта громадина, эта суровая женщина, которая могла бы убить одним хорошим ударом, называла каждого по имени, обнимая одних, целуя в обветренные щеки других, пожимая руки третьим. И хотя я не понимала ни слова, в своем сердце я точно знала, что являюсь свидетелем истинного чуда. Когда же Рио поприветствовала всех, она встала на колени, раскрыла коробку и начала раздавать только что купленные лекарства людям, собравшимся вокруг нас. Казалось, она абсолютно точно знала, кому что необходимо, каждый ее жест сопровождался добрым словом или теплой улыбкой. Не было никакой толчеи, никакой борьбы; все терпеливо ждали, чтобы получить то, что она для них приготовила. Когда первая коробка была опустошена, пришла очередь остальных. Мы помогали раздавать лекарства тем, кто в них более всего нуждался, выслушивая в ответ нехитрые слова благодарности. На мой взгляд, я не была достойна такого отношения к себе, но принимала тепло, льющееся из сердец, от имени Рио. Мы уже почти закончили, когда я почувствовала, как кто-то дернул меня за штанину. Я посмотрела вниз и увидела улыбающуюся маленькую девочку. Я присела на корточки, чтобы ей было удобно, и попыталась спросить, в чем она нуждается. Ее тонкие ручонки обвились вокруг моей шеи, маленькое тело крепко прижалось к моему, и она нежно поцеловала меня в щеку. «Спасибо», – вдруг прошептала она на ломаном английском языке, и застенчиво отбежала к матери, стоящей неподалеку. Хорошо, что Рио поддержала меня в этот момент!