Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков Том 2 - Андрей Болотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Особливого примечания было достойно, что в промысле сем упражнялись наиболее не тутошние жители, а приезжие издалека и проживающие тут нарочно для сего долгое время, и что продолжалось сие многие годы, покуда селение сие слишком уже тем ославилось. Тогда, оставив, переехали они совсем в другие места, на большой же дороге лежащие, где никто об них еще не ведал, и не пристают и поныне еще таким же образом обманывать неосторожных и зажиточных проезжих.
Выкормив лошадей и дав им гораздо отдохнуть, продолжали мы в следующее утро путь свои далее и выехали из селения сего не рано, а дождавшись уже света.
Опасность от воров, гнездившихся в сих местах, внушила нам сию предосторожность. К тому ж как расстояние оттуда до Москвы было уже не велико, то и надеялись приехать еще очень рано, однако в том изрядно обманулись.
Дорога чем ближе была к Москве, тем становилась хуже, а лошади мои отчасу слабее, и нам везде в сей цепь была такая неудача, какой со мною никогда еще не случалось. Одна лошадь хромала и не могла вовсе почти иттить, а другая так разбилась, что стала в пень и мы, часа два стоючи в грязи, не могли ее с места сдвинуть.
Признаться надобно, что минуты сии были для меня очень неприятны и я, позабыв тогда всю свею философию и все утешительные размышления, мучился только досадою и прискорбием душевным.
Однако попавший мне на глаза, и тогда еще стоявший четырехугольный невысокий столб с находящимися на нем на чугунных, в него вставленных, досках надписьми, служивший памятником бывшим в старину в Москве стрелецким бунтам и означавшим место, где они, казненные, были зарыты, обратил все мое внимание к себе, и преселив мысли мои в тогдашние смутные времена, подал повод к размышлениям многим и особым.
Наконец показалась нам Москва, сия древняя столища и обиталище наших государей, и величественным и торжественным видом своим привлекла все мое внимание к себе.
Утро случилось тогда ясное, и я, по всегдашнему обыкновению своему, не мог зрением на бесчисленный сонм высоких башен и блестящих куполов и глав храмных довольно налюбоваться.
Признаюсь, что вид великого города сего с сей стороны мне в особливости всегда приятен и едва ли не самый лучший. Душа, при воззрении на таковое обширное обиталище бесчисленного множества смертных, чувствует нечто особливое, и в каком бы расположении до того ни была, но вдруг поражается им сильно и охотно вдается в размышления различные.
А всходствие того и я, как ни раздосадован был дурнотою дороги, но не мог преминуть, чтоб при первом и лучшем узрении сего великого обиталища не велеть остановиться и до тех пор стоял, покуда глаза мои насытились зрением, а мысли и душа напоились удовольствием довольным.
Вскоре после того при подъезде к селению, известному под именем Разстани, занимался я паки помышлениями о том, чем место сие было достопамятно и от чего получило название сие.
Две дороги из Москвы расходились в сем месте в разные стороны: одна на Кошеру, другая в Серпухов; обе были большие, обе многолюдные, и до сего места обыкновенно провожаемы бывали отъезжающие вдаль родственники и друзья московскими жителями.
«О, сколько нежных и от искреннего сердца проистекающих слез, — говорил я сам себе: — пролито на сих местах чувствительными и любящими друг друга душами! Сколько вздохов испущено из сердец, и сколько людей видели друзей своих в последний раз и расставались с ними на век в местах здешних!
«Не один раз, может быть, иную чадолюбивую мать, отпускавшую единородного сына своего на службу или на войну, в обмороке и в слезах утопающую отвозили из мест сих обратно в Москву».
«Не один раз, может быть, иная, выданная в замужество в отдаленные места и отъезжая туда, расставалась здесь в последний раз с милыми родными своими и орошала землю слезами, из глаз ее текущими; и не один раз расставались здесь и любовники счастливые и несчастные, и провожали зрением милых друзей своих, покуда холмы сии скрывали повозки их от зрения оных!…»
Чем ближе подъезжали мы потом к городу, тем видимые окрестности и места подавали мне множайшие поводы к размышлениям и побуждали не один раз самому себе говорить:
«О, чего и чего не происходило в древние и притекшие времена на полях, путях и холмах сих! и сколь многим происшествиям были вы, все видимые мною места, свидетелями безмолвными. Не один раз все вы обременяемы были бесчисленными ополчениями народов чуждых и своих, и по холмам сим раздавался гул от шума, производимого ими и бесчисленными конями их!
«Не один раз видели вы на себе несметные орды татар самых, приходивших из стран дальних, и приводивших праотцов жителей мест сих в страх и ужас.
«Не один раз влекомы были самые обладатели града сего в плен к себе варварами сими, и со вздохами и слезами взирали в последний раз на любезную родину свою!
«Сколько раз происходили на самых сих местах битвы и сражения страшные, и земля сия обагряема и напояема была кровию праотцев наших и народов чуждых и иноплеменных!
«Колико прахов и сотлевающих костей лежать сокрытыми в недрах ваших, живших некогда людей и на местах сих жертвовавших жизнию за отечество!
«Колико погибших в несчастные времена, когда свирепствовала язва в местах здешних.
«Сколько раз езжали цари и государи наши в самые древние времена и новейшие, по местам сим и по самой дороге этой, взад и вперед, бывая в любимом ими обиталище сельском, отстоящем отсюда вблизи, и достопамятным на век рождением в нем нашего Петра Великого.
«Колико раз тешились они на полях сих звериною и птичьею ловлею; сколько раз проезжал по местам сим оный великий и беспримерный монарх, преобразивший так чудно Россию и сделавший ее известною во всем свете; утешался он некогда, как во время юности своей входил с сей стороны и по самому путю сему с триумфом в Москву, овладев Азовом и ведя с собою пленными врагов предков своих!…»
В сих и подобных сену размышлениях и не видал я, как доехали мы до самой заставы и въехали наконец в Москву.
Но как письмо мое достигло до своих пределов, то дозвольте мне повествование о дальнейшем моем путешествии предоставить письму будущему, а теперешнее кончить, сказав вам, что я есмь ваш и прочее.
(Ноябр. 23 1807 г.).
Письмо 144–е.
Любезный приятель! В предследовавшем письме описал я вам путешествие мое от дома до Москвы. Отпустите мне, если наскучил и отяготел я вас своими разглагольствиями. А теперь опишу вам пребывание мое в Москве и езду дальнейшую, но стану пересказывать уже все короче.
Как в Москве не располагался я в сей раз долго медлить, то приехав в оную спешил я поправить скорее все надобности, какие имел, дабы скорее отправиться в дальнейший путь.
