Герой по принуждению. Трилогия (СИ) - Александр Абердин

Михалычу очень хотелось продлить минуты своего прежнего, человеческого существования и именно поэтому он не стал возвращаться в Москву, а решил встретить Новый год в Нью‑Йорке, где кроме Айрис и Гельмута никто не знал о его истинной сущности. Быть существом высшей расы было весьма неплохо, но слишком уж непривычно и ответственно. Подумав о том, что одна праздничная ночь ничего не решает, ему захотелось провести ее в шумной толпе мужчин и женщин, для которых он был совершенно обычным и ничем не примечательным человеком.

В половине первого ночи, когда уже наступил новый, одна тысяча девятьсот девяносто седьмой год, Михалыч окончательно смирился с тем, что он стал для всех тех людей, которые знали о его истинной сущности, ‑ Создателем Алексом, не Защитником Мироздания, это была всего лишь его должность, а именно Создателем, что являлось его биологической сущностью. Об этом ему объявили за пять минут до наступления Нового года три сестры Айрис, которые присоединились к ним в зале ресторана. И это была еще одна неожиданность для него. Напропалую ухаживая за Айрис, он даже не представлял себе, что его подругами мечтают стать все четыре дочери Великого Маниту. Тихая и застенчивая красавица Сидония, жарко целуя его, что называется, под бой курантов, сказала ему негромко, но очень страстно:

‑ Алекс, мы все очень любим тебя! Выбери нас, Создатель Алекс, сделай нас своими подругами и мы пойдем за тобой даже в абсолютную пустоту, где тебе суждено сотворить свою собственную Вселенную...

Что это могло означать, Алекс еще не знал, но отчего‑то, вдруг, отчетливо понял, что Сидония сказала ему очень важные слова. Сердце его сразу же застучало так громко и сильно, что, казалось, оно было способно расколоть землю пополам и он тотчас понял, ‑ такова его судьба, быть Создателем и восседать на золотом троне в окружении четырех дочерей Великого Маниту. Посмотрев на них долгим и пронзительным взглядом, полным любви и обожания, он ответил им:

‑ Да, мои возлюбленные, я принимаю этот дар Господа Бога и никогда не покину вас.

Они стояли на открытой террасе и в этот момент в ночное небо ударили яркие огни праздничного фейерверка, но выше над ними, небо вдруг озарилось какими‑то дивными, радужными огнями. Похоже, что все остальные люди их не увидели, но эти яркие сполохи отлично видел Создатель Алекс, дочери Великого Маниту и Гельмут Фишер, который подошел к ним с подносом, на котором стояло семь бокалов с шампанским. Глядя на эти танцующие радуги, он воскликнул:

‑ Создатель Алекс, это знамение Божье!

Айрис кивнула ему головой и подтвердила:

‑ Да, милорд, так оно и есть.

Гельмут повернулся к дверям, ведущим в ресторан и жестом позвал кого‑то. На террасу, с робкой улыбкой, вышла молодая, смуглая брюнетка в темно‑фиолетов платье, та самая, из‑за которой он пару часов назад покинул своего нового босса и его очаровательную секретаршу, которая пребывала в этой незавидной должности крайне непродолжительное время.

Все это время он находился неподалеку и даже видел, как в зал ресторана вошли три ослепительные красавицы, так похожие на Айрис. О чем Гельмут говорил с этой дамой, Алекс не слышал, но, как только она вышла на террасу, сразу же почувствовал её огромное желание встретиться с настоящим чудом, проникнуть в самую большую тайну и стать сопричастной тому, о чем, полунамеками, поведал ей этот восторженный молодой, рыжеволосый парень.

Алекс слегка отстранил от себя Сидонию, но только для того, чтобы обнять её за талию одной рукой, а второй привлечь к Айрис и крепко прижать эту волшебную девушку к себе. Регина и Эллис, которые одарили его своими поцелуями несколькими минутами раньше, но не просили ни о чем, а только излучали волну обожания, тесно прижались к сестрам и обвили его шею своими руками. Гельмут, глядя на Создателя Алекса просящими глазами только открыл было рот, чтобы попросить его о чем‑либо, как он сам, упреждая его просьбу, благосклонно кивнул ему головой и сказал:

‑ Милорд, представьте нам свою подругу. Вы сделали очень хороший выбор и подарили Парадиз Ланду не только нового Верховного мага, но и прекрасную поэтессу.

Гельмут Фишер если и был изумлен этими словами, то всего лишь несколько секунд, так как он немедленно поставил поднос с бокалами на парапет террасы, подошел к своей новой знакомой, глаза которой наполнились изумлением, вежливо склонился перед ней и с чувством поцеловал молодой женщине руку. Молодая поэтесса из Нью‑Джерси, которой до этого вечера не были чужды идеи феминизма и которая терпеть не могла сексуальной сегрегации, вдруг, напрочь отмела весь этот вздор и благодарно улыбнулась своему юному ухажеру.

Повинуясь ему, она, застенчиво улыбаясь, шагнула навстречу русоволосому, высокому мужчине с приятным славянским лицом и фигурой олимпийского чемпиона по многоборью или еще какому‑то виду спорта, где от мужчины требовалась огромная сила. Только теперь эта женщина позволила себе открыто взглянуть на его подруг. Друг её юного ухажера стоял перед ней с мягкой, доброй улыбкой на лице, а самые очаровательные девушки, которых она только видела, обнимали его, словно девушки с обложки "Плейбоя", прижимающиеся к Хью Хефнеру. В её душе поднялась какая‑то теплая волна восхищения и она даже не вздрогнула, когда Гельмут произнес весьма странные и пугающие слова:

‑ Создатель Алекс, прекрасные магессы, позвольте мне, представить вам Руфь Доницетти, самую очаровательную поэтессу Нью‑Йорка и всего Западного побережья...

Сестры Маниту тотчас окружили Руфь и расцеловали молодую женщину так, словно они были её лучшими подругами, очень тепло и радушно. При этом тот человек, к которому Гельмут обратился таким странным образом, представил их ничуть не менее удивительным образом, назвав так, что сердце Руфь немедленно встрепенулось и отозвалось в её голове частыми ударами. В ней самой была четвертинка крови черокки и потому одно только упоминание о Великом Маниту не оставило её равнодушной. Она, почему‑то, сразу же захотела во все поверить, но, все‑таки, ей требовалось хоть какое‑то доказательство того, что все это правда.

Представив Руфь Доницетти своих подруг, Создатель Алекс сам шагнул к ней и, по‑отечески, поцеловав поэтессу в лоб, вдруг обнял их обоих, её и Гельмута, подвел к парапету и негромко сказал:

‑ Взгляни на небо, Руфь.

Вслед за этими словами молодая женщина, вдруг, увидела, что над ночным Нью‑Йорком танцуют радужные сполохи. Это зрелище было одновременно божественно красивым и величественным, от чего этот город буквально преобразился. Все остальные мужчины и женщины, которые поздравляли друг друга с Новым годом, явно, ничего этого не видели, иначе все они, несомненно, стояли бы рядом с ними, пораженные этим фантастическим зрелищем. От этого неспешного танца ярких огней её отвлек восторженный возглас Гельмута: