Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

Узнав об этом, возмущенные зрители, пришедшие в клуб имени Зуева, написали гневное письмо в горком КПСС. Тот оперативно отреагировал: 29 мая в «Московской правде» появился фельетон «Тузик в обмороке» (автор Ю. Золотарев), где певицу обвинили в проявлении барства. Он заканчивался следующим пассажем: «Шульженко недаром носит звание заслуженной артистки, она действительно популярна в народе. Перед ней гостеприимно распахиваются двери клубов и концертных залов. Как поется в песенке: „Для нашей Челиты все двери открыты“. Но эти двери в один прекрасный день могут и захлопнуться, если Шульженко свое появление на сцене будет ставить в зависимость от состояния здоровья незабвенного Тузика».

После этого фельетона Шульженко слегла на нервной почве. У нее случилось несмыкание связок, из-за чего она не могла говорить. Немота длилась два месяца. И все это время рядом с ней находился Епифанов, который превратился для своей возлюбленной в настоящую сиделку.

Между тем отношения Шульженко и Епифанова нельзя было назвать безоблачными. Несмотря на свои отношения с певицей, Епифанов не прочь был приударить и за более молодыми дамами, что доводило Шульженко до слез. К тому же против их отношений решительно выступала мать Епифанова, которая на протяжении всего их романа не прекращала слать на голову певицы всевозможные проклятия. Однако, несмотря на все эти нюансы, Шульженко страстно любила Епифанова. О степени ее любви к нему можно судить хотя бы по следующим строчкам из ее письма, датированного июлем 61-го:

«Мой родной, любимый лучик!.. Мы любим друг друга, я хочу верить, взаимно, нам хорошо, когда мы вместе – рядом. Вот и сейчас это было б очень кстати, и когда придет мой час уйти из жизни, я буду знать, что я любила и была любима. Видишь, любимый, как природа, тишина, отдых располагают к объяснению в любви и излиянию нежных и лирических слов…»

В 1961 году благодаря финансовой помощи своего нового возлюбленного Шульженко сумела наконец улучшить свои жилищные условия – она купила двухкомнатную кооперативную квартиру на улице Усиевича, вблизи станции метро «Аэропорт». А три года спустя закончился ее роман с Епифановым. Это случилось после дня рождения подруги Шульженко. Там певица внезапно приревновала своего возлюбленного к одной даме (он посмел себе всего лишь с вожделением посмотреть на ее пышные бедра), и, когда они вернулись на Усиевича, Шульженко устроила Епифанову скандал. «Ты нуль, ничтожество! – кричала она на него. – Только и зыркаешь своими нахальными глазами по бабам. Что ты из себя представляешь? Какой ты мужик? Даже трехсот рублей в дом принести не можешь!» Выслушав певицу, Епифанов помог певице снять пальто, попрощался и ушел. И больше к ней не вернулся.

Шульженко всегда знала себе цену и была строга не только со своими близкими, но и с чиновниками. Причем для нее не имело никакого значения, какого ранга этот чиновник. Например, однажды у нее произошел инцидент с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Шульженко хотела с ней встретиться, чтобы решить какую-то свою проблему, но встреча все время откладывалась из-за занятости министра. Наконец она выкроила свободное время и назначила знаменитой певице время для встречи. В назначенный день Шульженко явилась в приемную министра, не опоздав ни на секунду. Однако министра на месте не оказалось. «Екатерина Алексеевна будет с минуты на минуту», – сообщила певице миловидная секретарша. Пришлось ждать. Но вот минул час, потом другой, а Фурцевой все не было. Другие посетители в таких случаях стоически выдерживали несколько часов бесплодного ожидания, после чего, извиняясь, уходили. Наша героиня поступила иначе. Она поднялась с дивана и, обращаясь к секретарше, сказала: «Пожалуйста, передайте министру, что она дурно воспитана…» И гордо удалилась из приемной.

Еще один случай произошел спустя несколько лет. В тот раз история закрутилась вокруг ордена Ленина, которым советское правительство решило наградить певицу за ее многолетний труд на эстраде. Однако, помня о дерзких поступках Шульженко, совершенных в прошлом, было решено устроить церемонию награждения по второму разряду – не в Кремле, а в здании Моссовета. Об этом ей и сообщили по телефону. Но наша героиня была женщиной гордой и смелой, поэтому и ответ ее был соответствующим: «Только что я сшила для себя новое красивое платье. И если я достойна высокой награды, то эта награда должна быть достойно мне преподнесена! Иначе ваша железка мне не нужна». И она повесила трубку.

Дерзость певицы возмутила советских руководителей. Зная об этом, от нее тогда отвернулись многие ее знакомые. Но она и эту опалу перенесла достойно. А вскоре судьба повернулась к ней своей лучшей стороной.

В мае 1971 года ей наконец присвоили звание народной артистки СССР. А три года спустя она была приглашена на Малую Землю, где собрались участники легендарного сражения под Новороссийском. Среди этих участников был и Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. Во время дружеской беседы возник импровизированный концерт, и Брежнев внезапно попросил: «Клавдия Ивановна, спойте наши любимые военные песни». И певица согласилась. Едва она спела одну песню, как Брежнев сразу попросил вторую – «Записку», которая была одной из его любимых. Как писали газеты в ту пору, «встреча прошла в теплой, дружеской обстановке».

В феврале 1976 года на самом верху было принято решение устроить в апреле юбилейный концерт Шульженко в Колонном зале Дома союзов. Два месяца, вместе с эстрадно-симфоническим оркестром под управлением Ю. Силантьева и инструментальным ансамблем «Рапсодия» (руководитель Г. Парасоль), певица разучивала свою программу. Наконец 10 апреля при огромном стечении публики концерт состоялся. Как отмечали очевидцы, несмотря на возраст, Шульженко была на нем во всем своем блеске и великолепии.

Кстати, на этот концерт она пригласила и две свои прежние любови: Коралли и Епифанова. Последний вспоминает: «Она позвонила и сказала: „У меня юбилейный вечер. Последний. Придешь?“ Что я мог ответить женщине, которую обожал всю жизнь? После концерта мы поехали к ней домой и, сидя на кушетке, проговорили до утра. Она сказала: „Ты моя единственная и вечная любовь…“

Однако о возобновлении былых отношений не могло быть и речи.

Между тем к середине 80-х годов здоровье Шульженко стало ухудшаться. Она и раньше часто жаловалась на недомогания из-за своего бронхита и болезни сердца, однако теперь ей все чаще становилось хуже. Ее стала подводить и память. А. Пугачева, бывавшая в начале 80-х годов в ее квартире в доме на Ленинградском проспекте, вспоминает, что Шульженко часто забывала, где что лежит в ее доме. Зная, что у Шульженко маленькая пенсия, Пугачева довольно часто оставляла в ее доме деньги, пряча их под разные предметы (предложить их в открытую было невозможно, так как Шульженко была женщиной гордой). А так все приличия были соблюдены: деньги хозяйка дома находила и, полагая их своими (у нее ведь был склероз), оставляла у себя.