Свет погасших звезд. Они ушли в этот день - Федор Раззаков

В начале мая 1928 года Шульженко отправилась на свои первые гастроли в Ленинград. Григорьев остался в Харькове, откуда он вскоре уехал в командировку в Сибирь. Теперь единственной ниточкой, которая связывала влюбленных, оставались письма. В одном из них Григорьев писал:

«Здравствуй, моя Кледи Шутти! Здравствуй, моя Кунечка! Прости, что так долго не писал, не было никакой возможности. Много ездил по закоулкам Сибири, встречался с людьми! Вот она – Русь Советская, как писал Есенин! Я помню о тебе каждый день, помню нашу комнату, наш волшебный диван, где ты… (…) то, что ты больше всего любила… Прости, что я пишу такие вещи, но, когда мы встретимся, ты сама все почувствуешь. Конечно, я иногда вел себя как законченный подлец, как ты терпела меня, не знаю. Я слышал о твоих успехах в Ленинграде, они меня радуют и мучают невероятно, ибо ты отдаляешься от меня в какой-то свой мир, прости, фальшивый и надуманный – мир пошлости и устаревших идеалов… Еще раз прости. Я здесь на великой советской стройке нужен людям. Издаю также стенную газету, скоро открываем клуб. В декабре ненадолго приеду в Харьков. Больше всего вспоминаю, как я тебя провожал до Рымарской, где живут Мейтусы. Я думаю о тебе и помню тебя всю в мельчайших подробностях. Ты еще не потеряла (или выбросила?) кольцо?

Целую… (…).».

В Ленинграде Шульженко была принята в труппу местного мюзик-холла и в течение нескольких месяцев выступала с концертами. И только поздней осенью 28-го, перед гастролями в Москве, ей разрешили съездить в Харьков. Там она наконец-то увиделась с Григорьевым. И все, о чем он так мечтал в последнем письме, исполнилось. Однако, когда Григорьев предложил своей возлюбленной немедленно расписаться, она отказалась, предложив перенести эту церемонию на более поздний срок – после ее гастролей в столице. Сердце Григорьева сжалось от нехороших предчувствий. Как покажет уже ближайшее будущее, его сомнения были не напрасными.

Григорьев уехал в Сибирь спустя сутки, а у Шульженко было еще несколько дней перед гастролями в Москве. И однажды вечером она отправилась в театр «Тиволи», где выступала одесская эстрадная труппа. В ее составе был 24-летний куплетист и чечеточник Владимир Коралли, который, заметив в зале Шульженко, бросил ей со сцены преподнесенный ему букет. Этот эпизод стал завязкой к их скорому роману.

В Москву Шульженко приехала в самом начале января 1929 года. Отыграв там несколько концертов, она отправилась с гастролями в Нижний Новгород. И судьбе было угодно сделать так, что в этом же поезде ехал и Коралли. Причем на эти же гастроли. Всю дорогу он настойчиво ухаживал за певицей, и ее сердце дрогнуло: таких обходительных и воспитанных молодых людей в эстрадной среде она еще не встречала. На гастролях у них вспыхнул роман. В самом начале его, чтобы не смущать себя и своего любовника, Шульженко сняла со своего пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку. С этого момента Григорьев стал для нее «покойником». Именно так она назвала его в своем письме Коралли, которое было написано ею 6 февраля 1930 года. Цитирую:

«Письма И. П. Г. (Илья Григорьев. – Ф. Р.) всегда были полны иронии, упрека и, может быть, большой любви, конечно, но все это такое больное, такое далекое мне, что вызывало во мне скверное состояние и абсолютно убивало желание смеяться и радоваться. А вот Вы совсем иное. Сознаюсь Вам, теперь можно, что в Нижнем я просыпалась каждый день веселой, потому что знала, что увижу Вас. А потом мы дурили вместе по целым дням. А помните, Вы меня поцеловали, и меня это нисколько не обидело, напротив, очень понравилось, и я не возражала против повторения. Не помню только, что помешало. Я так привыкла к Вам за короткое время, так привязалась, что мне теперь Вас очень не хватает. Но я надеюсь, что скоро встретимся и уж столько будем говорить, говорить, что, пожалуй, заговорим и остатки болячки моей к Григорьеву, хотя о покойниках плохо не говорят ведь. Для меня теперь он покойник, итак, пусть мертвые остаются мертвыми. Жду нашей хорошей встречи и Ваших хороших писем, которые доставляют мне море радости…»

Это письмо застало Коралли в Харькове, куда он приехал на гастроли. Поездку эту он использовал с пользой для себя: он привез родителям Шульженко подарок дочери – валенки – и познакомился с ними. В отличие от Григорьева Коралли сразу понравился старикам. Это придало молодому человеку храбрости, и уже в марте он явился в дом Шульженко в качестве официального жениха. Миссия закончилась успешно: согласие родителей на свадьбу их дочери с Коралли было получено. Однако тут на пути Коралли встала его мать, которая выступила категорически против, чтобы ее сын-еврей женился на «хохлушке». С нее достаточно было одного сына – Эмиля, – который недавно женился на русской. Обескураженный напором матери, Коралли честно написал обо всем Шульженко. Это письмо совпало с приездом в Харьков Григорьева. В итоге Шульженко снова возобновила свои отношения с «покойником».

Коралли тоже приехал с гастролями в Харьков и впервые воочию увидел Григорьева. Они оба друг другу не понравились. Как гласит легенда, между ними даже вспыхнула драка, которая произошла сразу после концерта, в коридоре театра. Она едва не закончилась плачевно для Григорьева, который из мифического покойника имел все шансы стать настоящим. Коралли оказался вооружен «браунингом» (его ему выдало украинское Губчека еще во время Гражданской войны) и уже готов был разрядить его в своего соперника. Но что-то его сдержало от нажатия на курок. Скорее всего, поступок Шульженко, которая внезапно содрала со своего пальца обручальное кольцо и отдала его Григорьеву. Тем самым окончательный выбор в этом споре был сделан. 23 апреля 1930 года Шульженко и Коралли расписались. Свадьбу гуляли у родителей невесты на Владимирской. Мама жениха не приехала, сославшись на нездоровье. Однако спустя неделю молодожены сами приехали к ней в Одессу (у них там были гастроли). Там и произошло примирение свекрови с невесткой.

Молодые жили в Ленинграде, там же и работали. Однако из-за работы в разных организациях они частенько разлучались, уезжая на гастроли в разные стороны. В таких случаях Коралли оставлял присматривать за молодой женой своего брата Эмиля Кемпера (тот недолюбливал Шульженко и был категорически против ее вхождения в их семью). И вот однажды, влекомый злостью на Шульженко, Эмиль отписал брату, что его жена в его отсутствие встречается с молодым композитором Ильей Жаком. Коралли немедленно примчался в Ленинград и устроил жене сцену ревности (хотя сам, по слухам, не упускал удобного случая завести интрижку на стороне). К счастью, до «браунинга» дело не дошло. Шульженко дала слово мужу прервать свои отношения с Жаком. По одной из версий, свое слово она сдержала. По другой – они остались тайными любовниками и встречались много лет. Во всяком случае, когда Шульженко будет умирать, она признается близкой подруге, что никого так сильно не любила, как Илью Жака.