Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина

отбивают дробь, как подковы по мощеной улице. Предстать перед Селестиной Ивановной в таком плачевном виде – это же окончательно потерять всякую цену самому себе!..

Не раздумывая, Ной махнул в седло, поддал коню пятками под брюхо и помчался вдоль луга, не оглядываясь.

Селестина Ивановна, недоумевая, долго стояла на одном месте, покуда не скрылся из виду рыжебородый всадник. Потом подошла к одежде Ноя Васильевича – из тонкого сукна офицерский китель, казачья фуражка с желтым околышком, сапоги с лакированными голенищами, ремень с двуглавым орлом, казачьи брюки, тонкие холстяные портянки. Для полной экипировки не хватало Яремеевой шашки, карабина и револьвера в кобуре.

Собрала амуницию хорунжего, связала ремнем и поспешила на пасеку, уверенная, что Ной, продрогший в ледяной воде, помчался лугом, чтобы разогреть себя и коня.

В тени тесового поднавеса стоял в упряже саврасый конь: приехал из города Ян Виллисович, пасечник доктора Гривы, и, оставив нераспряженного коня, возился возле открытого улья.

– Ян Виллисович! – позвала Селестина Ивановна.

Старик глянул на Селестину, накрыл улей крышкою, пошел к ней, качая головой и ворча:

– О, Иванна! Как ви мог бросай улий на жара без крыша? Ай, ай! Рой ушел. Почему так? Ай, ай!

– Ах, погодите вы с пчелами! – остановила старика Селестина и рассказал, что произошло.

Ян Виллисович снял шляпу с сеткою, подумал, глянул на узел, положенный Селестиной на кучерское сиденье, спросил:

– Ви сам видал: рой летел на коня и тот всадника? О! Ви понимайт, это ошинь пльохо может быть. Конь может сдохнуть. Сто раз пчела бьет – конь будет околевать.

– Офицера тоже изжалили!

– Ай, ай, совсем пльохо, Иванна. Искать надо. Я распрягай коня – ездить будешь по лесу, искать. Я буду тоже искать.

Ян Виллисович начал распрягать саврасого, а Селестина Ивановна отнесла вещи Ноя в избу, переоделась там, обулась в хромовые сапожки, глянула на себя в зеркало – лицо испачкано, на шее пятна от прополиса – пчелиного клея, умыться бы! Но надо спешить. Ян Виллисович успел оседлать Савраску.

Поехала…

V

Цедились косые лучи сквозь сосновые ветви. Местами цвел багульник и шиповник. Под ногами коня хрустели прошлогодние шишки. Где же Ной Васильевич? Вспомнила про брюки и китель. Как же она не сообразила, что хорунжий ускакал в одном белье! Хотела вернуться, но вдруг увидела в низине, на солнечной поляне с редкими березами, огненно-рыжую голову Ноя. На сучьях были развешены какие-то вещи, что-то белело в траве. Ной ходил быстрыми шагами по кругу в штанах, бахилах и выцветшей гимнастерке. Спешилась, привязала Савраску у сосны и пошла вниз.

Вороной конь лежал в тени возле березы, вокруг которой маршировал хорунжий. Селестина быстро сбежала вниз и замерла перед Ноем, глядя в его лицо. Щеки у Ноя как сдобные шаньги, нос раздулся, на лбу всплыли шишки, губы как пироги, глаза запухли, и видит ли он?..

– Ной Васильевич! О, как же они вас!

Ной подтянулся и подал руку:

– Здравия желаю, Селестина Ивановна!

Безудержный смех плескался в черных глазах Селестины, но она не захохотала, ответила:

– Рада вас видеть, Ной Васильевич. Я все время собиралась съез дить в Таштып, но так и не выкроила дня. Я теперь работаю в УЧК.

– Знаю, Селестина Ивановна.

– Как же они вас изжалили, бог мой! Я не успела прикрыть улей, как отошел рой.

– Ох и гвоздили! – со вздохом признался Ной. – Башка трещит, как вроде разваливается по швам. Ну да натура моя сдюжит, а вот Воронку плохо. Издохнет, кажись.

Воронко лежал со вздутым животом, откинув гривастую голову, трудно дышал, и глаза налились кровью; по всей шкуре всплыли шиш ки, да так густо, на ладонь места не сыщешь, где бы не ужалили пчелы.

На разостланной скатерти под березою – перемокшие продукты: наливные шаньги, сдобная стряпня, сало, скрутки сохатиного мяса, что-то в берестяном туесе, россыпью патроны охотничьего ружья, а на сучьях висела мокрая шинель, дерюга, попона, Евангелие, потник и ружье – все перемокло.

Селестина посмотрела на Воронка: не съездить ли за ветеринаром?

– Чем он поможет? – пробурлил Ной и, наклонившись, погладил ладонью по голове и шее коня. – Не поможет. Шибко изжалили, да еще горячий поплавал в ледяной купели – эко живот вздулся! Кажись, колики. Всего изжалили, якри ее, – покачал головою. – Месяца не прошло, как купил. Я ведь без коня демобилизовался. На махан все кони пошли, потому как Питер страшно голодает.

– А вам нужен казачий конь? – поинтересовалась Селестина.

Ною что-то послышалось в ее голосе затаенное. Ответил:

– Каждый казак должен иметь коня, как по уставу службы. Казачество-то покуда существует.

– И это казачество, – тихо промолвила Селестина, – восстало против власти Советов. На Дону, Оренбургское войско, Уральское, Сибирское, Семипалатинское, да и наше, Енисейское, готово к восстанию. А тут еще восстал чехословацкий корпус по всей Транссибирской мигистрали!

Ной на некоторое время онемел будто. Не соврал, значит, подъесаул Юсков!..

– О господи! Думать того не мог. Что же произошло, если не секрет?

Селестина коротко рассказала, как эсеры и особенно подпольные офицерские союзы вели тайный сговор с генералами чехословацкого корпуса и что сейчас захвачены мятежниками Челябинск, Омск, Новониколаевск, Семипалатинск, бои идут на подступах к Екатеринбургу, Уфе, вспыхнули мятежи в Самаре, Барнауле. Одним словом – восстание!..

Ной тяжко вздохнул:

– Значит, гражданская почалась и у нас в Сибири?! Господи помилуй!.. Неслыханное бедствие то, Селестина Ивановна. Неслыханное!

– Положение очень тяжелое, Ной Васильевич, – подтвердила Селестина. – Под Красноярском пока боев не было. Сейчас успешно формируются части красногвардейцев по всем уездам, создаются рабочие дружины и добровольные части интернационалистов из военнопленных. Если бы не восстали чехи – было бы много легче…

Ной зябко поежился: его сильно морозило после ледяной купели, аж зубы цокали, как подковки.

– Видел я чехов в Самаре! Все пути были забиты чешскими эшелонами – пробка образовалась. Ни туда и ни сюда.

– Вы там встречались с командованием чехословацкого корпуса? – осторожно поинтересовалась Селестина, пристально глядя на Ноя.

Ничего особенного не подозревая в вопросе Селестины, Ной простовато ответил:

– Побывал в генеральском вагоне.

Селестину Ивановну интересует: какие вел переговоры Ной Васильевич с чехословацким генералом Сыровым и с другими офицерами?

– Генерала Сырового в глаза не видывал, – ответил Ной. – Потому – какая я для него фигура? Слышал, офицеры праздновать собрались его именины. Да и наших офицеров немало было в императорском вагоне. Самозваного есаула Бологова встретил у них. Ну и стерва! Сам себе нацепил есаульские погоны, а в Гатчину к нам приезжал сотником. До чего же вихлючий, гад!

– Так, значит, с Бологовым были у генерала Сырового?

На этот раз Ной Васильевич уловил некий подвох в вопросе Селестины. Поглядел на нее внимательно.

– Штой-то в толк не возьму: к чему про генерала Сырового спрашиваете?

– В Самаре вы были с Евдокией Елизаровной?

Ага! Вот и сам по себе разговор подошел к Дуне!..

– С ней. С разрешения Военного комиссара товарища Подвойского Евдокии Елизаровне выдан был демобилизационный документ сводного Сибирского полка. За этот документ ее арестовали?

– Кто вам сказал, Ной Васильевич, что Евдокию Елизаровну арестовали за «этот документ»? – насторожилась Селестина.

– Сообщение такое получил вчерась. И вот приехал выяснить. Ну а ежли взяли ее за женский батальон, как она была пулеметчицей, то должен сказать: я ее отстоял от комиссара Свиридова и матросов; товарищ Подвойский о том был поставлен мною в известность. Утайки не было, Селестина Ивановна. Как Евдокия Елизаровна не была заглавной фигурой того батальона.

– «Заглавной фигурой»! – иронически проговорила Селестина, о чем-то думая. – Сообщение вы получили ложное, Ной Васильевич. Евдокия Елизаровна была арестована не за «тот документ» и не за участие в мятеже женского батальона. Есть нечто другое…

Чуть помолчав, все так же пристально вглядываясь в лицо Ноя, спросила:

– Она была с вами в «императорском вагоне»? Присутствовала при переговорах с генералом Сыровым?

– Штой-то не пойму вас, Селестина Ивановна! Все переговоры и переговоры. Какие могли быть переговоры? Али я генерал или какой вождь от партий серых, как вот был Дальчевский? Ходил в тот вагон, чтоб получить разрешение выехать из Самары, так как никаких других поездов не предвиделось на восток. И разговаривал я не с генералом, а с подпоручиком Борецким. При Бологове