Общая психопаталогия - Карл Ясперс

Используя кречмеровскую теорию конституции для своих практических целей, мы получаем и другие цифры, основанные на точных и однозначных исходных данных (в той мере, в какой о данных такого рода вообще можно говорить в применении к экспериментальной психологии). Положение с этими цифрами складывается такое же, что и с простыми измерениями телосложения. Мы можем сколько угодно множить корреляции, которые сами по себе не образуют никакой картины и, будучи практически всегда очень слабыми, не производят на нас особого впечатления. Отобранные данные могут быть должным образом осмыслены только при такой интерпретации, которая постоянно обращается к картине личности и сохраняет гибкость и способность к развитию. Это относится в особенности к всесторонним наблюдениям экспериментатора над конкретными случаями из собственной практики. Такие наблюдения значительно более плодотворны, чем подсчеты данных для остальной трети случаев; и именно они прежде всего делают экспериментальную процедуру интересной для того, кто ее применяет.

2. Интерпретации перед лицом не согласующихся друг с другом моментов (недоказуемые или неопровержимые истолкования). Исключения из теоретически предсказуемых картин и чисел в действительности превалируют над «правильными» случаями. Для их интерпретации используются гипотезы, выведенные из понятий генетики — таких, как гибридизация («бастардизация», «сплав»), смена доминанты, «перекрещивание».

Исключения — это, по существу, многочисленные переходные случаи, которые невозможно должным образом упорядочить; таковы, например, картины шизофренических психозов при пикническом телосложении, картины маниакально-депрессивного психоза при астеническом телосложении и т. д. (во всех подобных ситуациях предполагается реальное существование элементов, которые мыслятся как «смешавшиеся» друг с другом). Далее, мы должны признать, что «существуют индивиды, в детстве имевшие лептосоматический habitus, но ближе к пятидесяти годам выглядящие как типичные пикники» (Мах Schmidt).

Объяснение в терминах «сплавов», «перекрещивания», «смены доминанты» в данном контексте есть не что иное, как чисто умозрительная спекуляция. Такие понятия реальны там, где они могут быть прослежены экспериментально (например, в биологической генетике). Далее, в целях интерпретации привлекается действие других, дополнительных — тормозящих или стимулирующих — генов, а также влияние экзогенных факторов на формирование индивида. Возражение здесь отнюдь не направлено против какой-либо частной возможности. По существу, возможно все. Возражение состоит в том, что, поскольку мы можем привлечь для объяснения столь многочисленные понятия, само объяснение сводится к абсурду. Когда мы можем доказать что угодно, нас никто не уличит в ошибке; но в действительности мы, пользуясь все время одними и теми же понятиями, не выходим за пределы порочного круга.

3. Недостаточная четкость понятий и методов. Теория Кречмера выказывает действенную тенденцию к созданию пластичных и убедительных структур в рамках картины целого; но наряду с этим постоянно обнаруживается склонность к логической неоднозначности и к неопределенным, приблизительным идеям. Так, Кречмер любит говорить о «сродстве» (Affinitдt) в тех случаях, когда по существу речь должна идти лишь о корреляции; соответственно, благодаря выбору слов впечатление какой-то внутренней связи невольно возникает даже там, где на самом деле имеются лишь внешние, поверхностные отношения. Правда, Кречмер заявляет, что под «сродством» он имеет в виду сравнительно большую частоту корреляций и что он пока не может сказать ничего определенного о внутренней обусловленности этих корреляций (он утверждает, что пикническое телосложение имеет «сродство» с маниакально-депрессивным психозом, но не с шизофренией). Так или иначе, не приходится сомневаться в том, что работа Кречмера, как целое, направлена на выявление внутренних связей и что непреодолимая привлекательность его теории обусловлена впечатлением осмысленного, значащего единства психоза и телосложения. Но в ней постоянно смешиваются пары совершенно различных вещей, как-то: субъективная физиогномическая наглядность — с измеримыми данными, которые, будучи объективны, в целом не обладают наглядностью; исчисление отдельных признаков и пропорций, тождественность которых устанавливается однозначно,— с исчислением единств, тождественность которых установить невозможно; «корреляция» — со «сродством» или с тем, что является основой корреляции; психическое — с соматическим; неточное наблюдение — с точной разработкой; свободный исследовательский взгляд — с насильственной схематической классификацией; очевидность физиогномической или морфологической классификации — с очевидностью научного измерения; телосложение как выражение целостности живого существа — с телосложением как следствием определенных эндокринных воздействий или расстройств; однозначное наблюдение — с неоднозначным истолкованием; реальный опыт — с не поддающимися проверке возможностями.

Следовательно, применяя данную теорию, мы придем не к синтетическому постижению целостности, а лишь к смешению методов и понятий. Несмотря на кажущуюся ясность выдвинутых идей и истинную ясность того, что было увидено, основа теории остается непреодолимо расплывчатой. Теория исходит из фундаментального заблуждения, которое в течение тысячелетий то и дело проявлялось в философии, а здесь обнаружилось в сфере психопатологии.

4. Фундаментальное заблуждение: превращение идей в единства (гипостазирование идей). Всякое известное и доступное познанию бытие обладает определенной формой, определенной постижимой предметностью. Идеи же восходят к целостности, проявляющей себя в частностях, но не становящейся объектом ни как мыслимое фундаментальное событие, ни как обозримая картина. Типы, картины, теоретические системы используются только как схемы идей, дабы осветить пути познания частностей; но они не означают познания как такового. Объективируя эти схемы, картины и теории и сообщая им предметное бытие, мы «гипостазируем» идею. В итоге идеи — эти моменты прорыва знания в открытость неведомого — превращаются в нечто сугубо приземленное; на нашу долю остается лишь ложное знание, которому суждено рано или поздно обнаружить свою беспредметность.

Поэтому Курт Шнайдер совершенно прав, утверждая, что кречмеровские типы — это вовсе не реалии, обнаруженные в итоге научного исследования, а кречмеровское учение о конституции едва ли может обеспечить основу для обобщающего учения о личности и психопатии. Прав и Макс Шмидт, когда он говорит, что типы хороши в качестве рабочих понятий и иллюстраций — даже несмотря на то, что ни один из них не является обоснованным синтезом.

Когда я трансформирую идею в гипостазированное бытие, я становлюсь жертвой естественной, настойчиво заявляющей о себе видимости, которая, однако, доступна моему пониманию; поэтому я не должен позволять ей ввести меня в обман (Кант) — даже если она упорствует, подобно последовательному образу в моем глазу. Позволив ей обмануть меня, я рискую потерять идею, а вместо нее обрести «вещь», которую, как мне кажется, мне удалось познать. Я начинаю трактовать содержание идеи как объект разума, мыслить ее расчлененной на сочетающиеся, смешивающиеся, перекрещивающиеся элементы, все больше и больше уподоблять ее механизму, — и все же правда идеи может продолжать двигать мной, поскольку правда эта убеждает меня в том, что я вовсе не гоняюсь за иллюзией. Самое главное — преодолеть этот момент недопонимания. Только тогда мы обезопасим от обоснованной критики не только то, что мы видим, но и то, как мы это формулируем, не только наши интуиции, но и методы исследования, которые руководствуются нашими интуициями. Никакой неумный подражатель не сможет запустить в действие механизм ложного знания, дабы с его помощью поскорее и с наименьшими усилиями разложить по полочкам всех людей. Кроме того, мы сможем отвести предрассудок, согласно которому конституции как таковой не существует, а есть лишь специфически обусловленное воздействие эндокринных желез на тело в целом: на самом деле конституция существует не как объективный факт, а как необходимая идея. Наблюдения над «человеческим», осуществленные без этой идеи, непременно будут бедными и ограниченными.

Некогда Шиллер, соглашаясь с Гете, пытался объяснить смысл понятия «первичное растение» («прарастение», Urpfianze) в следующих словах: «Это всего лишь идея; но она верна». Гете на это ответил, что он счастлив видеть идею, которая есть реальность. По существу, слова «всего лишь» имеют смысл только тогда, когда в качестве противовеса идее мы выдвигаем конечную, конкретную реальность умопостигаемых объектов нашего непосредственного исследования. Но идея — это реальность, которая ведет нас, хотя мы ею и не обладаем; это реальность, являющаяся нам в конкретных картинах, привлекающая нас к себе в теоретических положениях и схемах, сообщающая связность и смысл всему, что мы знаем.