Рифтеры - Питер Уоттс

Из пустоты вдруг доносится визг. Кларк ощущает при­ближение чего‑то массивного и некой органики. Впе­реди вспыхивают два солнца, ослепляя ее. Мгла ярко пульсирует в линзах раз, другой, и лучи скользят мимо. Зрение проясняется: субмарина проходит слева, обна­жает брюхо, разглядывает ее круглыми жучьими глаза­ми. Дмитрий Александр смотрит на нее из‑за плексигла­сового иллюминатора. На хребте субмарины подвешен рабочий модуль с крупной черной надписью на боку: «БИОЭКСПЕРТИЗА». Субмарина разворачивается, вы­ключает фары. Кларк мгновенно возвращается в темноту.

Лабин сидит в основном отсеке Головного, регулирует движение. Как только Кларк заходит в помещение, он отключает дисплей.

– Это ты их за мной послал? – спрашивает она.

Он оборачивается на сиденье.

– Я передам твои соболезнования. Если мы найдем Джулию.

– На вопрос отвечай, черт тебя дери!

– Хотя я подозреваю, что не найдем. Рассказав все нам, она сразу ушла куда‑то. Учитывая ее состояние и характер, не думаю, что мы ее еще увидим.

– Ты не просто знал, не просто «держал ухо во­стро»... – Кларк сжимает кулаки. – Ты за этим стоял, да?

– Ты ведь уже знаешь, что Джин умер?

Что за мерзкое спокойствие! И это лицо: чуть замет­ный изгиб брови, невозмутимое – чуть ли не юмори­стическое – выражение взгляда за линзами. Иногда ей хочется просто задушить ублюдка.

«Особенно, когда он прав».

Она вздыхает.

– Пат мне сказала. Но ты, вероятно, в курсе?

Лабин кивает.

– Мне его жаль, – говорит она. – Джулия... она без него пропадет...

Да, Лабин прав: вполне возможно, никто больше не увидит Джулию Фридман. Она давно по кусочкам усту­пала мужа: Бетагемоту, Грейс Нолан. Теперь он ушел без возврата, и какой ей смысл оставаться – разве что за­разить друзей тем, что убило его? И тем, что убивает ее.

Конечно, она скрылась. Вопрос теперь, пожалуй, лишь в том, кто успеет раньше – Бетагемот ли заберет ее тело или Долгая Тьма – разум.

– Люди взбудоражены, – продолжает Лабин, – осо­бенно Грейс. И поскольку с «Атлантиды», несмотря на все разговоры о поисках лекарства, так ничего и не пред­ложили...

Кларк мотает головой.

– Рама тоже не совершит чуда.

– Разница в том, что Раму никто не подозревает в убийстве.

Кларк подтягивает стул и садится рядом с Лабином. Пустой экран смотрит на нее с укором.

– Кен, – заговаривает она наконец, – ты меня зна­ешь.

Лицо у него столь же непроницаемо, как и глаза.

– Ты приказал за мной следить? – спрашивает она.

– Нет. Но когда мне сообщили, принял к сведению.

– А кто? Грейс?

– Важно другое: Роуэн признала, что Бетагемот об­работан искусственно. Об этом через час узнают все. Как нельзя более несвоевременно.

– Если ты «принял к сведению», то знаешь, как Пат это объясняет. И знаешь, почему она так испугалась, что Рама что‑нибудь найдет. Разве она не могла сказать правду?

Он качает головой.

– Это уже второй раз, когда они сообщают непри­ятные факты ровно перед тем, как мы сами их обнару­живаем, без всякого алиби. Не надейся, что это пройдет.

– Кен, настоящих доказательств так и нет.

– Скоро будут, – говорит Лабин.

Она вопросительно смотрит на него.

– Если Роуэн не солгала, то в образцах Бетагемота с Невозможного озера обнаружатся те же изменения, что и в культуре, убившей Джина. – Лабин откидывается на спинку, сплетает пальцы на затылке. – Минут десять назад Джелейн с Дмитрием взяли субмарину. Если все пройдет хорошо, через пять часов будут образцы, а через двенадцать – окончательный вердикт.

– А если не пройдет?

– То чуть позже.

Кларк фыркает.

– Потрясающе, Кен, но если ты еще не заметил, не все разделяют твою сдержанность. Думаешь, Грейс ста­нет дожидаться фактов? На ее взгляд, ты все подтвердил, и сейчас она судит и рядит, и...

«...И ты первым делом обратился к ней. А не ко мне, подонок! После всего, через что мы прошли вместе, после стольких лет – я только тебе доверила бы жизнь, а ты поделился с ней прежде, чем...»

– Ты вообще собирался мне говорить? – кричит она.

– Это было бы бесполезно.

– Для тебя – возможно. Кстати, чего ты добиваешься?

– Минимизирую риск.

– Это можно сказать о любом животном.

– Не слишком амбициозные планы, – признает Ла­бин. – С другой стороны, «уничтожить мир» уже про­бовали.

Для нее это как пощечина.

Помолчав, он добавляет.

– Я не держу на тебя зла, сама знаешь. Но тебе ли судить?

– Знаю, хреносос! Мог бы не напоминать при каж­дом удобном случае.

– Я говорю о стратегии, – терпеливо продолжает Лабин, – а не о морали. Я готов обдумать все варианты. Готов допустить, что Роуэн сказала правду. Но предполо­жим на минуту, что она лгала. Предположим, что корпы действительно испытали на нас секретное биологическое оружие. Зная это, ты согласилась бы их атаковать?

Она понимает, что вопрос риторический.

– Не думаю, – отвечает он сам себе чуть погодя. – Ты считаешь: что бы они ни сделали, ты виновата боль­ше. Но мы, остальные, не так виним себя. И не думаем, что заслужили смерть от рук этих людей. Я тебя очень уважаю, Лени, но как раз в этом вопросе тебе доверять нельзя. Ты слишком связана собственной виной.

Она долго молчит. И наконец спрашивает:

– Почему к ней? А не к кому‑то другому?

– Потому что на войне нужны смутьяны. Мы размяк­ли, стали ленивы и незлобивы: половина наших половину времени проводит, галлюцинируя на хребте. Нолан по­рывиста и не слишком умна, но она умеет вдохновлять людей.

– А если ты ошибаешься – и даже если ты прав! – невинные расплатятся наравне с виновными.

– Это уж как всегда, – отвечает Лабин. – Да это и не мое дело.

– А должно быть твое!

Он снова отворачивается к пульту. Дисплей загорает­ся, на нем колонки ресурсов и загадочные аббревиатуры, имеющие, видимо, отношение к грядущей войне.

«Лучший друг, я ему жизнь доверяла, – напоминает себе Кларк и с силой повторяет: – Жизнь! А он – социопат».

Он не родился таким. Это можно определить еще в детстве: тенденция к противоречивым высказываниям и неверному употреблению слов, дефицит внимания... Обильная жестикуляция при разговоре. У Кларк хватило времени все это изучить. В Садбери она даже заглянула в психологический профиль Лабина. Он не подходил ни по одному параметру – кроме единственного. Но разве совесть – это действительно так важно? Иметь совесть не значит быть хорошим, почему же ее отсутствие обя­зательно делает человека злодеем?

Но, сколько ни рассуждай, факт налицо: человек без совести, вычеркивая из жизни Алике и ей подобных, аб­солютно равнодушен.

Ему все равно.

Он и не может быть иным. У него нужной прошив­ки нет.