Не говорите Альфреду - Нэнси Митфорд

или с волнующей речью. (Никто, впрочем, не будет воодушевлен или взволнован, ну да бог с ним.) Я мог бы произнести эту речь вместо него, если бы он заболел; я знаю ее так же хорошо, как он, и ее знает вся аудитория. Буш-Бонтан первым делом заявит, что наши разногласия не устраивают никого, кроме определенных союзников, которых бы лучше не называть. Здесь у нас будет длинное отступление на тему островов Менкье, их истории и моральной принадлежности Франции. (Эти острова – сплошная тягомотина, я не могу ничего о них слышать, это слишком скучно.) Буш-Бонтан изложит это в таком духе, что, если мы их потеряем – а кому до этого дело, кроме, разве что, Грейс? – он будет вправе сказать, что это вина моей партии и партии Мадамов, которые все готовятся, как он очень хорошо знает, проголосовать против него. Буш-Бонтан притворится, будто глубоко потрясен нечестивым союзом между Мадамами и голлистами, которые все подыгрывают Лондону. Это нечто новенькое, не так ли? Обычно он обвиняет нас в том, что мы подыгрываем Москве. Потом перейдет к намеченной на следующую неделю железнодорожной забастовке. Гниющие овощи и попавшие в трудное положение туристы также окажутся на совести нас с Мадамами. Конечно, все эти мрачные пророчества и упреки не возымеют ни малейшего действия, и он это знает. Понимает, где будет находиться в конце этой парламентской сессии, а именно – вне правительства, а не в нем, так что мог бы избавить себя от необходимости произносить речь. Но Буш-Бонтан любит выступать, его это забавляет, а самое главное, ему нравится оглашать беззакония своих соотечественников. Вам он приятен?

– Да, очень.

– Я его обожаю – я действительно обожаю старину Буш-Бонтана.

Филип наклонился ко мне через стол и произнес:

– Все французские политики обожают друг друга, или так они говорят. Они никогда не знают, когда им может потребоваться присоединиться к правительствам друг друга.

Все засмеялись. Разговор сделался общим, присутствующие оживились. Мне нравится этот обычай, который дает человеку возможность слушать без необходимости вступать в разговор, разве что ему есть что сказать. Когда шум стих, я спросила месье Ю, другого своего соседа, что произойдет, если кризис продолжится.

– Рене Плевен, Жюль Мок и Жорж Бидо, именно в таком порядке, постараются сформировать правительство и потерпят неудачу. Англо-французские отношения ухудшатся, социальные проблемы умножатся, Северная Африка будет кипеть. В конце концов даже депутаты заметят, что нам прежде всего нужно правительство. Они, вероятно, вернутся к Буш-Бонтану, который пройдет с теми же самыми министрами и той же самой программой, какие будут отвергнуты сегодня вечером. Это правда, что сэр Харальд Хардрада приезжает, чтобы прочитать лекцию?

– Так мне сказал Альфред.

– Это плохо.

– Я жду с нетерпением.

– Я имею в виду не лекцию. Слушать сэра Харальда – огромное удовольствие. Но это – штормовое предупреждение, первое в цепочке событий, прекрасно известных нам на набережной Орсэ. Всякий раз, когда ваше правительство планирует какой-нибудь неприятный сюрприз, оно присылает сюда сэра Харальда, чтобы развеять наши подозрения и настроить нас благодушно.

– А какая тема лекции? – спросил меня Валюбер.

– Я слышала, что это про лорда Китченера.

Двое французов переглянулись.

– Черт побери!

– Понимаете, нам всегда кажется, будто мы можем предсказать, о чем будет лекция. Как хорошо я помню «Изыскание в области союзнической солидарности». Это было чрезвычайно увлекательно – лекция, прочитанная в столице Алжира прямо перед сирийской заварушкой. «Лорд Китченер» может означать только одно – прощание с островами Менкье. Что ж, если это так, сильно удивляться не приходится. Будем надеяться, что британская разведывательная служба не готовит что-нибудь гораздо худшее.

– Кстати, о разведслужбе, – произнес Валюбер, – когда я встречусь с неотразимой мисс Норти?

– Бедная Норти, значит, она шпионка?

– Конечно. И такая успешная. Было весьма хитроумно прислать ее сюда.

– Что ж, вы получите возможность увидеть ее на нашем званом обеде на следующей неделе.

– Можно мне будет сесть за столом рядом с ней?

– Разумеется, нет, – ответил Филип.

– Почему? Если это официальный обед, я в любом случае буду сидеть во главе стола.

– Нет… у нас есть другие кандидаты… я, например… это большой обед, и вы будете сидеть в дальнем конце стола.

– Я полагал, англичане никогда не заботятся о протоколе.

– Однако, будучи в Риме, мы поступаем как римляне, – правда, Ю?

– Посадите меня рядом с мисс…

– После обеда, – сказал Филип, – вы сможете посидеть с ней на диване. Это самое большее, что я вам обещаю.

Когда мы покинули столовую, Валюбер и двое-трое других депутатов удалились, оставив англосаксов. Филип грустно смотрел на Грейс. Я заметила, что в ее присутствии он, в стремлении угодить ей, становился неуверенным в себе и терял шарм – расслабленную, небрежную и бесшабашную манеру поведения. Было жаль видеть, как Филип сидит прямо, сложив руки на коленях, как маленький мальчик. Вскоре миссис Юнгфляйш встала с места и подошла к нему. Она начала расспрашивать его о том, что все парижские американцы, похоже, называют угрями, то есть об островах Менкье. Я слушала вполуха. Со мной опять беседовал месье Ю и рассказывал длинную и, вероятно, забавную историю о румынской королеве Марии. Это было одно из тех повествований, слушать которые мне часто бывает трудно; на сей раз у меня возникло ощущение, что он уже рассказывал ее прежде.

Миссис Юнгфляйш говорила:

– Эта местечковая перебранка по поводу нескольких крошечных скал едва ли укладывается в новую концепцию свободного и сбалансированного мирового сообщества, не так ли?

– Действительно. – Филип отвечал машинально, не отводя взгляда от Грейс.

– Здесь отсутствует рационализм.

– Если не сказать больше.

– Если нет обитателей, как применить здесь принцип самоопределения?

– Невозможно.

– Однако современная концепция суверенитета строится именно на самоопределении?

– Так нас уверяют.

– Еще один вопрос, который приходит на ум. Там, где нет обитателей, как можно определить, являются ли угри франко- или англоговорящими?

– Никак.

– И тем не менее язык – мощный определитель концепции суверенитета.

– Это вопрос права, а не языка.

– Французы утверждают, что у них скоро появится ядерная бомба.

– Это не имеет значения. Они не станут сбрасывать ее на Лондон из-за островов Менкье.

– У меня нет четкого понимания этой проблемы с точки зрения ваших британцев. Не могли бы вы кратко ввести меня в курс дела?

– Мог бы. Но на это потребуются часы. Дело весьма запутанное.

Я видела, что Филипу ужасно хочется, чтобы вечеринка скорее закончилась, чтобы он мог отвезти Грейс в парламент и несколько минут побыть с ней наедине в своей машине. Я же мечтала лечь спать. Хотя было довольно рано, я натянула перчатки и