Попал (СИ) - Дейнеко Никита

Таким ордером мы уже третий час снег пашем. Устали как собаки и надоело всё. Похоже, медведя мы сегодня не увидим. Этот гад истоптал всю округу и я даже уже и представление не имею где мы находимся и в какой стороне родная деревня и дом. А дед прёт по следам без устали. Ну понятно он работает — следы разбирает, а мы за ним тащимся бездумно, а медведя как нет так и нет. Я вдруг вспомнил, а ведь мужики ни разу медведя медведем не назвали, все зверь, шатун или «хозяин», табу у них такое, что ли перед охотой. Спрошу потом.

Дед вдруг остановился, перехватил поудобнее рогатину, он ее почему то «пальмой» называл, и стал оглядываться. Аким спросил с тревогой:

— Ты чего Софрон?

— Тихо. Здесь где то он, рядом.

— Неужто ты его чуешь? — удивился Силантьев.

— На пса посмотри. Вот он чует. — И правда, поведение Кабая изменилось он как то подобрался и шерсть на загривке дыбом встала.

— Так мужики приготовились. Аким, Кузька не зевайте. Вы стрельцы встаньте за мной и в стороны. Ванька за Акимом с Кузькой приглядывай. Митька ты за мальцами смотришь. Давай Кабаюшка куси его!

Кабай гавкнул пару раз и побежал, забирая по дуге, к большой пихте стоящей в метрах тридцати от нас. Снег под пихтой будто взорвался и оттуда выскочил здоровенный медведь. Он взревел и помчался на нас как танк. Кабай кинулся к нему и схватил его за заднюю ногу, но медведь даже не замедлился, махнул лапой, Кабай кувыркнулся в воздухе и зарылся в снег. У меня екнуло сердце, но горевать было не время. Аким вскинул ружье и бабахнул. Но явно промазал староста. Второй раз выстрелить не успел. Медведь, пробежав мимо Силантьева, свалил его легким касанием. Аким, выронив ружье, забарахтался в снегу. Тут выстрелил Кузьма и, похоже, попал, но медведь не остановился, а взревев, ринулся на загородившего ему дорогу, деда.

Я, конечно, читал про охоту на медведя и знал, что тот, вроде бы, должен встать на дыбы, и идти на охотника на задних лапах.

Этот гад явно не грамотным был и книг не читал. На дыбы вставать не стал, а пёр на нас, наклонив лобастую голову и страшно рыча. Дед, низко пригнувшись, вогнал ему свою «пальму» чуть ниже морды, заставил медведя присесть на задание лапы, вбил противоположный конец рогатины в снег и придавил его ногой. Медведь, заполучивший сантиметров тридцать острого железа в мохнатую тушу, подыхать не собирался. Он ревел от боли и ярости, выбрасывая вперед громадную лапу с чудовищными когтями, пытался полоснуть противника. Дед, хрипло рыча от натуги, держал трещащее древко и отклонится не мог. Иван ломился на помощь как лось, боясь не успеть, кричал зависшему от неожиданности сыну.

— Митька! Бей!

Мы с Митькой отмерли, подскочили к медведю почти вплотную и с разных сторон выстрелили в оскаленную морду. Тот рявкнул, дернулся и ткнулся носом в снег, выбив из рук деда древко. Дед отступил на два шага, а мы взвели арбалеты и направили их на лежащего медведя, готовые выстрелить при малейшем движении. Но тот не шевелился. Подбежавший Иван, осторожно подошел, потыкал своей рогатиной мохнатый бок, махнул рукой и сказал:

— Готов!

Дед, наклонившись, с трудом выдернул из лежащей туши свою «пальму» и, опершись на нее, просипел подскочившему Кузьме:

— Акима глянь. Живой ли.

— А чего ему сделается? Вон копошится, ружье свое ищет, а ружье то вот оно. Там в одном стволе заряд остался, а вы тут и без меня справились. — И, повернувшись к роющемуся в снегу Силантьеву, весело прокричал: — Эй, староста, не ищи. У меня твое ружье. О! Глядите, Кабай ковыляет. Живой, собака.

К нам по дороге, как бульдозером проторенной медведем, прихрамывая, плелся пес. Мы с Архипкой, побросав арбалеты, кинулись к нему. Я упал на колени и, обхватив мохнатую шею, пробормотал:

— Кабаюшка! Живой, живой.

Кабай виновато глянул, по щенячьи тихо, гавкнул и облизал мне лицо своим мокрым языком. Архипка, осмотрев пса, сказал:

— Крови нет. Знать ушибся только. Ничего! Заживет как на собаке.

Когда подошли поближе к убитому медведю, Кабай порычал немного и отошел в сторонку. А вокруг собрались все участники охоты и разглядывали огромную тушу. Кузьма, свистнув, озадаченно произнес:

— Ну и как мы попрем его? В нем весу пудов пятнадцать не меньше.

— Да кабы не больше пятнадцати будет. Матерый зверюга! — Сдвинув шапку и почесав затылок, констатировал Аким.

— Гляди-ка! Не промазал ты, Аким. Вон куда попал. — Иван указал на левую заднюю ногу. — Всколзь прошла.

— Да и Архипка не промахнулся. — Засмеялся Кузьма. — вон стрелка торчит в другой ноге. Ты куда стрелял то, охотник.

— Не помню! Испужался сильно.

— Ну, это тебе не в Карася целить. Штаны то сухие, или как?

Архипка испуганно дернулся проверить штаны. Увидев это, все захохотали. Тот, убедившись, что не уписался со страху, заулыбался и сказал с торжеством:

— Чё я трус што ли? Знамо дело, сухие. — Чем насмешил еще больше. Похоже, пошел адреналиновый откат. Иван, просмеявшись, спросил Кузьму:

— Ты то куда попал?

— Ну, я куда целил туда и попал. Вон гляди. — Показал на обильно залитый кровью бок. — Жилу пуля перебила. Сдох бы скоро.

— Сдох то бы он сдох. Но головенки всем успел бы открутить. Хорошо, Митька ему в ухо болт засадил, до мозгов достал. — сказал дед. — Да Ленька вон прямо в пасть попал.

— Выходит только ты один, Ванька, не при деле, даже не пощекотал «хозяина». — Снова засмеялся Кузьма. Тот нисколько не огорчаясь данным фактом, развел руками, не судьба мол. Дед, чуть отдохнув, начал командовать:

— Ну, поржали и будет. Аким ты с мальцами, иди в село за санями, запряжешь лошадку, что покрепче, а лучше две и саней двое. А вы — кивнул он нам — баб успокойте, скажите, что скоро будем. Архипка матери передай, пусть баньку нашу протопит, поесть соберет. У нас посидим. Ванька мы с тобой тушу разделываем, Митька с Кузьмой волокушу делайте. — Заметив, что Аким стал оглядываться, не зная куда идти, ухмыльнулся и показал:

— Дорога в той стороне, близко, меньше четверти версты до нее. А село вон там, тоже не далеко.

Я поднял Митькин арбалет, и удивился тому, что он взведен. Но потом вспомнил, что сам и взвел его, в запале забыв о том, что на этот подвиг мне не хватает силенок. Выходит, хватает! Но повторить это упражнение в ближайшем будущем вряд ли смогу, ну если еще раз не попаду на медвежью охоту. А я не попаду! Одного раза хватило с избытком. Это у деда с сыновьями стальные гм… тестикулы, я же органами такой крепости пока не обзавелся, штаны хоть и сухие, но коленки то дрожат. Да и медведи ничего плохого мне не сделали. Ну бог с ними с медведями; домой пора. Позвал Кабая и мы с ним почапали вслед за Силантьевым и Архипкой.

Победу над шатуном мужики отпраздновали знатно. Выдули у деда всю бражку, заставили меня с Архипкой слетать за самогоном к жене Акима, которая с сомнением на нас посмотрела, но бутыль мутноватой жидкости выдала.

Нам с Архипкой не налили, а вот Митьке стаканчик бражки дернуть разрешили. Правда один стакан слабенькой бражки хлопцу был, что слону дробина, но спорить и просить добавки он не посмел, и совершенно трезвый, повел глубокой ночью изрядно набравшихся мужиков по домам. Дед, пивший со всеми наравне, держался твердо и проинструктировал Митьку, чтобы тот развел Акима с Кузькой по домам и сдал на руки женам, и лишь потом отвел отца к его драгоценной Варьке. Митька молча кивнул и пьяная троица обнявшись, шатаясь из стороны в сторону, нещадно фальшивя и сбиваясь, громко поведала заснувшему селу о пресловутом бродяге, который проклиная судьбу, подходит к Байкалу. Чуть отстав, Митька зорко следил за певцами и при необходимости задавал им нужное направление.

На следующий день, несколько подуставшим от святочного веселия, пейзанам, придало новые силы, известие о том, что староста Силантьев Аким и дед Щербак с сыновьями, выследили и упокоили здоровенного медведя-шатуна, кошмарившего село последние два дня, и праздник, можно сказать, получил второе дыхание. Прямо с утра, чуть ли не все сельчане подтянулись ко двору старосты, куда, по распоряжению, предусмотрительного и не любившего лишнюю колготню, деда, была свезена вчерашняя добыча.