Поручик (СИ) - Капба Евгений Адгурович

Миловидная женщина в цветастом платке вытирала слёзы девчушки, из окна первого этажа высовывались четыре любопытные детские мордашки.

Парамоныч собирал трофеи, Грищенко и Ющенко ругались, колдуя над перегретым пулеметом, Тингеевбдил с винтовкой в кузове автомобиля.

– Потрапезничайте с нами? – каждое слово давалось хуторянину с трудом.

– У нас там раненые, на блокпосту… – я мял в руках фуражку.

Девочка, почти девушка – голенастая и стройненькая, вытерла слёзы, вырвалась из рук матери и скрылась в доме. И через секунду появилась – с краюхой ржаного хлеба, завернутого в расшитый рушник.

– Возьмите, пожалуйста, – потупила глаза она.

Хлеб дышал жаром и пах просто изумительно. А девчонка была чудо как хороша! Я передал хлеб бойцам, сам выбрал из трофеев приличного вида двустволку и патронташ и протянул хозяину:

– Лишним не будет. Этих… – я глянул на тела башибузуков.

– Похороним, – кивнул хозяин. – С лошадьми что?

– Присмотрите, потом пришлю бойцов – заберут.

Хуторянин огорченно вздохнул. "Куркуль!" – почти восхищенно подумал я. Тут только что чуть не лишился всего, что дорого человеку, на волосок от смерти стоял – а о прибытке думает. Кремень мужик!

Я разломил хлеб на пять частей и раздал бойцам. Свою долю завернул в рушник и сунул за пазуху. Уже когда сидел в кабине, вдохнул чесночный запах и снова подумал о "чемоданчиках" – ну что за напасть такая?

– Я возьму? – уточнил я у Парамоныча, откручиваю одну головку от венка на потолке.

– Возьми сколько хочешь! – сделал он щедрый жест. – Хоть две!

Раненых у нас было трое – молодой боец из караулки, схлопотавший царапину от каменной крошки Лемешев, и я, грешный. Достал меня всё-таки башибузук кинжалом, когда я ему в ноги кинулся – неглубокий порез над правой лопаткой. Сразу я и не заметил, это Парамоныч вой поднял, когда я ему сиденье в кабине кровищей испачкал.

Так что кому ехать в лазарет – вопросов не возникло. Мы с Лемешевым погрузили носилки с тяжелораненым в кузов и устроились рядом.

– Трофеи небогатые, – цыкнул зубом Лемешев.

– Ну, а чего ожидать? Это не лоялистские эмиссары, у которых на обед колбасы копченые, а в карманах – портсигары золоченые, – буркнул шофер из кабины. – Эти башибузуки – сплошное перекати-поле. Ни кола, ни двора… У них на ихних востоках бабы парней пачками рожают, почитай в два раза больше, чем девчат. Вот ему кинжал в руку, халат на плечи – и то, если повезет – и вперед, секим башка делать!

Лемешев ощерился:

– Да пусть хоть сожрут там друг друга! Мне вообще плевать. А то ведь когда с лоялистами закончим – мы им эту "секим башка" припомним, ой припомним! Девки незамужними будут до старости ходить, женихов искамши…

Я старался не прислушиваться, уж больно муторно на душе было от таких разговоров. Солнце уже садилось, когда, впереди появились ровные ряды палаток, огороженные спиралями "колючки". Бдительный часовой остановил полуторку, и я разглядел в нем Панкратова. Тот улыбнулся, узнавая, и отсалютовал – открытой ладонью к виску.

Парамоныч подогнал машину к самому лазарету. Тревельян вышел нам на встречу, вытирая руки вафельным полотенцем.

– Давайте его сюда! – он отбросил полог медицинской палатки, а потом глянул на нас с Лемешевым: – Да вы и сами… Что у вас там приключилось?

– Башибузуки… – развел руками я и поморщился – порез болел.

– Ну, ожидайте.

И мы ожидали, сидя тут же, на раскладных стульях у палатки.

На самом деле нам несказанно повезло – его светлость доктор успел уделить нам внимание – обработал мне спину и сделал аккуратную перевязку, и подлатал Лемешева. Потому что потом Тревельяну стало совсем не до нас – начался настоящий ад!

Раненых и убитых везли на автомобилях и подводах со всех наших шести блокпостов, и было совершенно ясно, что моя штурмрота умылась кровью в этот проклятый день. Потери составили пятьдесят семь человек, из них безвозвратные – восемнадцать. Четверть личного состава – из строя долой! Десятая часть – убита. Катастрофа.

Лемешев остался в госпитале – помогать в качестве санитара-добровольца. Парамоныч сорвался на своей полуторке за новой партией раненых к Вишневецкому, а я рванул в штаб – нужно было что-то делать.

Стеценко был на месте. Он яростно матерился в рацию, взывая к совести кого-то в штабе бригады. Увидев меня, он сначала отмахнулся, чтобы доматерить собеседника, потом предельно аккуратно положил трубку на стол и сказал:

– Помощи не будет. Мы тут один на один с этими сволочами.

– Рассказывай давай, – поторопил его я.

Всё было точно так же, как у нас. Летучие отряды башибузуков, обстрелы блокпостов, нападения на поселенцев, засады. Нам повезло больше всех – у меня на блокпосте был пулемет и глазастый ТимирдейТингеев, однако. У Вишневецкого тоже был пулемет, но когда они отправились спасать горящую деревню – с собой его не взяли. И потеряли половину взвода.

– Ну, командуй, поручик, – Стеценко был рад, что я вернулся с блокпоста и ему больше не давит на плечи груз ответственности.

А я точно знал, что мы должны переломить ситуацию. Восемнадцать трупов – этого оставлять просто так было нельзя. Но как мы сможем померяться силами с маневренным и наглым противником?

А потом в голове щелкнуло – зачем плодить лишние сущности? Один раз получилось – почему не получится еще?

– Слушай мою команду, подпоручик! Мне нужны наши грузовики, полсотни бойцов и пять пулеметов. А еще – Тимирдей Тингеев. И бомбомет прикажи демонтировать – он тут, в расположении, пока только пыль собирает…

Мы собрали мангруппу быстро. Наши эрзац-броневики были укреплены мешками с песком в кузовах и листами стали – на дверцах и кабинах. Солдаты были озлоблены и готовы зубами рвать башибузуков, так что в добровольцах отбоя не было.

На шести машинах мы выехали перед самым рассветом – забрать Тингеева с блокпоста. Для человека, который выслеживал зверя в лесу всю свою жизнь определить местонахождение нескольких десятков всадников особых проблем не составило.

– Много коней-то. Пить надо! – сказал Темирдей, и наша колонна направилась в ближайшую от блокпоста Вишневецкого деревню.

Ту, которая горела прошлой ночью.

Всё оказалось просто – Тингеев уточнил у крестьян что-то по поводу водопоя и брода, и уже от ближайшей речушки безошибочно вывел нас по руслу ручья к обширной балке, из которой доносилось конское ржание и негромкие гортанные разговоры.

Машины ожидали нас у дороги, и, отметив наиболее перспективные с точки зрения стрелковых позиций высотки, мы определили сектора обстрела.

Я устроился на привычной уже машине Парамоныча, с командой вахмистра Перца. Подносчик лент Фишер и рядовой Панкратов доливали воду в кожух пулемета, а Перец энергично высекал огонь для своей трубочки.

– Мне б еще парочку бойцов в команду, а, господин поручик? – пустив клуб дыма, сказал он. – На блокпостах приходится черти кому машинки наши доверять…

– Есть у меня двое… Неплохо справлялись, – обнадежил его я. – Геройские парни – пятерых вчера срезали… Гущенко и Ющенко, слыхал?

– А-а-а, двое из ларца… – хмыкнул он, но видимо, был доволен.

У подножия высотки бомбометчики заканчивали устанавливать свой агрегат, и долго возились с опорами.

– Что они там делают? – спросил Фишер.

– Смазывают шаровые. Сливочным маслом, – загоготал Панкратов. – У них от долгого стояния бомбомет заржавел, в хозяйстве-то у них- бардак! Даже смазку найти не смогли, когда припекло! Вот и взяли – сливочное…

Бардак у бомбометчиков – это, вообще-то, камень в мой огород. Хоть Панкратов и не имел это в виду. Наконец, бомбомет был в порядке, и командир расчета преданно уставился на меня, ожидая сигнала.

А я глянул в сторону балки, ожидая сигнала от Тингеева. В лучах восходящего солнца пару раз блеснуло зеркальце- пора. Я махнул рукой. Бомбометчики засуетились, заряжающий сунул снаряд в дуло орудия и все зажали уши. Грохнуло, а потом раздался жуткий вой. А затем – еще и еще. В балке земля вспухла от разрывов, вверх полетели ветки, брызги воды, какой-то хлам и Бог знает что еще…