Современный чехословацкий детектив [Антология. 1982 г.] - Эдуард Фикер

— Могу, — не раздумывая, ответил я.

— Я тоже, — Карличек кивнул. — Итак, вот мы — две добросовестные уборщицы. Как таковая, я; например, не преминула бы глянуть: может, надо, скажем, погладить новые брюки Арнольда. Она ведь делает у них всю домашнюю работу. Впрочем, полотняные брюки носят и мятыми, это так… Но у только что купленной одежды обычно плохо пришиты пуговицы. И я бы посмотрела, не болтается ли какая из них. Короне, я знаю обо всем, что есть в доме. А мы и не спросили у этой женщины о гардеробе Арнольда — по крайней мере насчет полотняных брюк, потому что они появились на сцене только вчера. Можно мне сесть?

— Это вы могли сделать сразу!

У него, наверное, болели ноги. На стул он опустился с явным облегчением.

— Знаете что, — сказал я, — к этой женщине я сам зайду. А вы отправитесь домой — не то еще уморите себя такой ответственностью. Климову с Мильнеровой сводили?

— Да.

— А результат?

Карличек вздохнул.

— Предполагаемая нами двойная любовная связь Арнольда подтвердилась убедительнейшим образом, но это, увы, и все. Оказывается, ревновать кого-то вовсе не означает беспощадно его губить, напротив, любовь к нему делается еще пламеннее, желание отбить его для себя возрастает, а весь гнев обрушивается на третьего, на того, кого обычно называют соблазнителем. В данном случае на Мильнерову со стороны Климовой и на Климову со стороны Мильнеровой. Всегда из-за одного мужчины глаза друг дружке выцарапывают две женщины. Редко находится женщина достаточно умная, чтобы плеснуть в лицо неверному возлюбленному склянку соляной кислоты или жидкости для чистки ванн. Вот этого-то мы с вами и не взяли в соображение. И тут снова изрядное количество поучительных наблюдений над последствиями одной ошибки.

Мне и в голову не пришло вовремя предупредить Карличека о таком совершенно верно подмеченном естественном явлении. Поэтому я сказал только:

— Гм…

— Я вел себя деликатно, — начал рассказывать Карличек. — Но откровенно говоря, не столько был умен, сколько мне просто повезло — правда, не сразу, а после, и неожиданно. Климовой я предварительно тактично заявил, что, судя по некоторым данным, мы не исключаем возможности интимных отношений между Арнольдом и Мильнеровой и что это может сыграть определенную роль в расследовании. Климова ничего на это не ответила, только как-то уж очень явно, прямо-таки воинственно, заспешила в ателье. Я счел это благоприятным признаком. Но конечно, стал уговаривать ее сохранять спокойствие, сказал, что я щажу ее чувства, но тут замешаны высшие интересы и что, в общем-то, недостойно ее жить обманутой. Она согласилась, так что на какое-то время я привлек ее симпатию. Когда мы пришли в ателье, я представил Мильнеровой Климову как невесту Арнольда, сказал, что они обставляют дачу для супружеской жизни, но что оттуда исчез увеличенный портрет Веры, так не найдется ли он где-нибудь здесь. Я попросил Мильнерову хорошенько вглядеться в оригинал и вспомнить, не видела ли она ее портрета, и сказал, что после этого мы опросим и остальных работников ателье…

— Дальше, дальше! — подстегнул я его.

— А дальше я, слава богу, не продвинулся. Мильнеровой кровь бросилась в голову, она густо покраснела и смерила «оригинал» таким взглядом, что вызвала резкий вопрос Климовой, в котором присутствовали, например, слова «пялить зенки» и еще другие, которые мне неохота повторять. Мильнерова в ответ намекнула, что ставит невесту на уровень шлендры и тому подобное — ну и сцепились. Я помогал им примирительными выкриками: «Дамы, дамы, вернемся к делу»…

Подавив зевок, Карличек заявил, что тут-то и произошла неожиданность. Бедржих Фидлер так перепугался этих воплей, что, бросив какую-то клиентку перед фотоаппаратом в съемочном павильоне, прибежал в «лавочку» и вдобавок ко всей своей кругловатости начал еще кругловато воздевать руки над головой. К счастью, Юлиуса Гадрабы в то время в ателье не было. Йозеф же Бочек выказал поразительную сообразительность — он стоял с какой-то доской в руках, ожидая, не надо ли будет просунуть это заграждение между соперницами. Потому что Мильнерова порывалась выбежать из-за стола, а Климова — дорваться до нее. А тут появилась и брошенная Фидлером клиентка: дамочка лет двадцати пяти и, видимо, веселого нрава. Красавица, одета богато и со вкусом. Флора Мильнерова, вне себя от ярости, упала в обморок. Силач Бочек, бросив свою доску, успел ее подхватить. Вера Климова откровенно выразила надежду, что это, бог даст, инфаркт.

Я покачал головой, но нельзя же было упрекать Карличека за скандал, хотя именно он выдумал устроить эту встречу. Он-то вел себя прилично. Неприлично вели себя только любовницы Арнольда, и Карличек мог сослаться на то, что никак не ожидал такого от культурных людей.

Он вновь доказал мне — вернее, не сам доказал, но так уж получилось, — что он, как всегда, целясь в одну мишень, счастливым образом попадает в другую. Когда-то Скала назвал Карличека потомком доктора Фауста. Это, пожалуй, вполне годилось для объяснения некоторых загадочных успехов Карличека.

— Клиентка пришла в восхищение от инцидента, — довольно вяло продолжал он. — Все твердила: «О, как это романтично! О, эта любовь!» и тому подобное. Климову она с ходу стала величать не иначе как «дорогушей», объяснила, что любовь — или величайшее счастье, или величайшее несчастье человека, а в сущности, она бессмысленна и интересна лишь как самоцель. Еще эта дама высказалась в том духе, что обожает сентиментальные любовные истории, что без любви земной шар обезлюдел бы, но что это, в общем-то, невелика беда. Климова смотрела на нее чертом. Мильнерова не реагировала вообще — ей было дурно от бешенства. Дама не обиделась. Предложила Климовой отвезти ее домой, та согласилась. Они вышли на улицу, я за ними. Там стоял прямо-таки роскошный автомобиль. Дама приехала в ателье после того, как туда пришел я — автомобиля тогда еще не было. Я-то рассчитывал сам проводить Веру домой, в надежде по пути вытянуть из нее что-нибудь, но теперь мне оставалось только беспомощно смотреть, как они усаживаются. Я испытывал разочарование и чувство неудачи. С Мильнеровой разговаривать было невозможно, Вера делала вид, будто не замечает меня, а дама только хохотала. Она сама вела машину. Я не видел разумной причины тому, что она встряла в инцидент, и стал об этом размышлять. Тогда-то ее циничные разглагольствования о любви и показались мне какими-то не нашими. И я записал номер ее машины.

— Что ж, это может пригодиться, — одобрил я.

— Безусловно. Потому что я сразу навел справки: владелицей машины оказалась Элизабет Уинфрид Госсарт, секретарь британского посольства.

— Гм, — сказал я опять.

— Нет, подумайте, почему этакая высокая особа не ездит в машине с дипломатическим номером? Почему она желает фотографироваться именно у Фидлера? Или до нее дошел слух о высоком мастерстве исполнения? Как-то не укладывается это у меня в голове. Да, вчера дела Фидлеров начали давать серьезные трещины… Испугались-то они еще раньше, потому и убрали аппарат для чтения микроточек. Но это означает, что теперь они уже не могут ни получать приказы, ни вести переговоры посредством микроточек, и потому вовсе не удивительно, что Госсарт сама заглянула в ателье под вполне логичным предлогом — сняться.

— Микроточки мы ищем в английской переписке Фидлера, — вставил я.

— Ну и нашли?

— Пока нет. А то бы последствия уже сказались. Конечно, их могли помещать и на чем-нибудь другом. К примеру, на банкнотах.

— Там или тут, но какая-то роль им отведена, — утомленно вздохнул Карличек. — Короче, нельзя говорить о случайности, я в случайности не верю, а аппарат, возможно, спрятан у Госсарт. Этой красотке так же необходимо было заглянуть сегодня в ателье, как и мне. И вовсе не удивительно, что мы там встретились, это даже логично. Если Фидлеры занимаются шпионажем, то — помните о героизме чувств старшего? — делают это они только для английской разведки.

Карличек устало зевнул, дав мне время справиться с изумлением: ведь полковник сказал то же самое, чуть ли не теми же словами!

— И чтоб эта элегантная Элизабет пошла сниматься в такое ателье! — презрительно добавил Карличек. — Кого она хочет обмануть? Меня она там, правда, не ожидала встретить. И пожалуй, осталась бы сидеть в съемочном павильоне, пока я не испарюсь оттуда, но по какой-то причине ее вдруг заинтересовали любовницы Арнольда, особенно Климова. О них ведь до сих пор не знали ни Госсарт, ни Бедржих Фидлер. И Госсарт не побоялась разыграть сценку с «дорогушей» просто потому, что защищена дипломатической неприкосновенностью. А что говорил ей Бедржих Фидлер, засунув голову под черное сукно, мы вряд ли узнаем, пока не припрем его как следует к стене.

— И она довезла Климову до дому?