Николай I Освободитель. Книга 7 - Андрей Николаевич Савинков

села — тут же остановилась в нерешительности. Дуром переть на стволы никто особого желания не проявил. — Мне нужны сведения о пришлых бандитах и о тех, кто участвовал в сожжении хутора. К остальным претензий нет. Либо вы сейчас выдаете бунтовщиков, либо мы вешаем старосту и начинаем обыскивать дома! Выбор ваш.

— Ваше благородие, — к начавшему распаляться от собственных слов корнету наклонился прапорщик и аккуратно переспросил. — А они русский-то понимают вообще, а то может толмача нужно…

— А мне насрать, — дернул плечом корнет. — Эти земли в составе империи уже двадцать пять лет. Если местные не удосужились выучить русский, так чтобы даже под страхом смерти пару фраз понять, то это только их проблемы.

Поляки, однако, поняли, что-то между собой зашушукались, без всякой приязни поглядывая на русских улан. Те при этом не торопясь готовили старосту к встрече с вечностью — связали руки за спиной, добыли веревку нужной длины, завязали петлю и начали прикреплять ее к ветке.

— Ньема срод нас бунтовщиков, — озвучил общую мысль один из стоящих с вилами в руках бунтовщиков.

— Ну нет, так нет, — согласился Муравьев и кивнул солдатам, те с самыми недвусмысленными намерениями потащили старосту к дереву. — Значит ваш Казимир ответит за всех.

— Нье надо, — не выдержала все таже женщина, которая первой выскочила на улицу. — Это они! Их Новаки себе пустили, не нужно Казимежа вешать!

Женский крик мгновенно разделил толпу на тех, кто явно хотел остаться в стороне и тех, кто для себя выбор сделал. Несколько человек с вилами бросились вперед к солдатам, другие рванули бежать. Раздались выстрелы, уланы к такому развитию событий были готовы и встретили отчаянное и бессмысленное нападение сосредоточенным огнем. Толпа отхлынула и бросилась бежать, оставив на земле с десяток тел. Не все из них были мужские, под выстрелы явно попали и невиновные гражданские.

— Петрович, командуй преследование, надо попытаться поймать всех, а потом допросим и обыщем тут все.

«Следственные действия» длились остаток дня и весь следующий день. Путем опроса всех жителей села — тех, которых удалось поймать, потому что часть просто сбежала в лес, опасаясь возмездия — определили троих оставшихся в живых бунтовщиков. Они пришли в село чтобы спрятать раненного товарища и немного передохнуть. Тут же подбили несколько местных горячих парней на «дело» — наведаться на соседний хутор, где жила семья из поляка и русской женщины-переселенки, чтобы так сказать, очистить попранную захватчиками землю. Ну и себе в карман положить чего-нибудь.

Тут же в селе нашли несколько ружей — еще дульнозарядных времен наполеоновских войн и несколько «трофейных» погон с русской военной формы. Собственно, дальнейшее выяснение обстоятельств и не требовалось. Всех их скопом — и пришлых и местных пособников — повесили на ближайших деревьях. Старосту взяли в колодки чтобы потом отправить на каторгу — он как представитель властей нес за своих односельчан дополнительную ответственность, ну а остальных жителей Муравьев приказал собрать на площади перед костелом.

— Согласно манифесту Его Императорского Величества о борьбе с бунтовщиками, — корнет приподнялся на стременах и огласил селянам «свою волю». Изначально столь жесткие меры в отношении обычных крестьян ему показались совершенно чрезмерными, но всего за неполный месяц он успел насмотреться тут на западных землях империи такого, что поменял свою позицию на сто восемьдесят градусов. Бунтовщики демонстрировали просто звериную жестокость уничтожая всех «оккупантов», до которых вообще могли дотянуться без разбора на пол и возраст. Причем делали это с выдумкой и явно получая удовольствие. Учитывая покушение на самого императора, убийство императрицы и великого князя Александра Павловича, Российский монарх был по мнению Муравьева еще достаточно милосерден. Он бы… Впрочем, что бы сделал он сам, будь у него власть определять чужие судьбы, корнет старался не думать, чтобы не травить душу злобой и не превращаться в такого же зверя, как эти самые польские бунтовщики. — За поддержку бунтовщиков вводится коллективная ответственность. Можете сказать спасибо вашему старосте за то, что он не сообщил о появлении у вас бандитов, ну или себе можете сказать, без разницы. Так или иначе наказанием за такой проступок является выселение с территории западных губерний за Урал, в Сибирь. У вас есть пять часов, чтобы собрать свои пожитки и приготовится к переезду, после чего все постройки будут сожжены, чтобы не давать приюта другим бунтовщикам.

Некоторое время толпа молчала потом начали голосить бабы, кричать дети, только мужики стояли, молча мрачно переглядываясь и почесывая затылки. Все надеялись, что русский офицер шутит, сейчас этот кошмар закончится, и их просто отпустят по домам жить дальше.

— Время пошло! — Прикрикнул на селян прапорщик, давая понять, что шутки кончились, после чего местные начали разбегаться по домам. Уланы при этом технично рассредоточились по населённому пункту контролируя весь процесс.

Понятное дело, что удержать всех желающих сбежать — а такие очевидно найдутся — у полуэскадрона не получится. Но такая задача и в общем-то и не стояла. Ну сбежит какой-то один хлопец неженатый. Или два. Или три… При том что троица самых буйных, склонных к необдуманным поступкам уже вполне висит на ближайшем дереве, таких явно будет не много. А остальные — большие семейства со стариками и малыми детьми, отягощенные скарбом и домашними животными. Куда они побегут-то? Так что поедут на Восток новые переселенцы, заселять бесконечные земли империи, глядишь и пользу какую России принесут. Ну а бунтовать в тех краях сложно…

И такие процессы сейчас шли по всей восточной части Люблинской и Варшавской губерний. Одновременно шла зачистка Гродненской, Виленской и Ковенской губерний, где тоже активизировались всякие бандиты. Предполагалось, что по итогам подавления восстания польский вопрос в империи будет снят с повестки дня навсегда.

Глава 5

— Я хочу, чтобы поток говна лился не переставая из всех щелей. Вытащить на свет исторические факты. Начиная с Библейских времен и до сегодняшнего дня. Припомнить все: уничтожение индейцев в Америке, огораживание с геноцидом собственных крестьян…

— Прошу прощения, ваше императорское величество… Геноцид?

— Да, — я, все так же лежа на постели, кивнул. — Вы что греческий не учили?

— Нет, ваше императорское величество, — смущенно покачал головой сидящий «у постели» писака. — Нам его уже не преподавали.

— Ну и ладно, — я махнул рукой.