Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

Этот год будет годом его развенчания (…), а потом — потом, когда мы сможем беспристрастно подойти к его поэзии, мы, быть может, оценим по заслугам этого незабываемого лирика ярчайших лет, пережитых Россией».

Слова Захарова-Мэнского действительно стали пророческими.

А в течение многих последующих лет статья Троцкого о Есенине в «Правде» оставалась самой человечной и единственной добропорядочной из всего, что было написано о Есенине.

За Троцким числится много грехов и много преступлений перед русским народом, но Есенина он не убивал. Это преступление ему приписали.

О Британе известно немногое: родился в Кишиневе, расстрелян в Париже (8 июня 1885 г. — 15 декабря 1942 г.). Поэт. С 1922 г. жил в Берлине, куда выслали его большевики. Там же в 1924 г. вышли его книги «Богу», «С детьми», «Разноцвет», «Изгнанники». В 1925 г. был издан большой поэтический сборник «Полдень» (267 стихотворений), в 1927 г. — мистерия в стихах «Мария». В 1928 г. (по другим источникам, в начале тридцатых) переезжает во Францию. В 1942 г. расстрелян немцами как заложник.

Свой жизненный путь Илия Британ описал в стихотворении «В семь лет уж не дитя», вошедшем в книгу «Полдень».

До 17 лет, ведя беспорядочный образ жизни, решил покончить жизнь самоубийством:

Скоро злая жизньзажгла его грехами:Восславил он разгул, пленил его порок;Им проклят был Господь,и ночью в темном храмеРука, сорвавши крест, нажала на курок.

Потом следуют годы учебы в Казанском университете и долгие путешествия — дважды обогнул «тюрьму земного шара»:

В семнадцать он — борец за вольность,он — Спартак;Но скоро дух остыл: земной свободы мало…Мир минус Я есть нуль;мой ближний — он мне враг!

Последние строки стиха свидетельствуют о новой перемене жизни: на тридцатом году ушел в монастырь, пять лет провел в келье.

Монастырь, как он пишет, был на 30-м году жизни, следовательно, здесь в монастырской келье уже советской Москвы посещал друга своей юности Николай Бухарин, один из вождей мировой революции. Здесь разгорались жаркие споры, бушевали страсти.

«Подолгу, иногда до рассвета, засиживался я в вашей келье и не раз, признаюсь, побаивался, как бы наши чекисты, коль они нагрянут к вам с очередным обыском и приглашением «на Лубянку», не застали бы вождя мировой революции в этом столь не подходящем для него обществе».

«Помните, как часто я беседовал с вами по душам, выбалтывая вам такие вещи, о которых никогда не решился бы, да и сейчас не решусь, сказать ни одного слова никому на свете».

Из письма узнаем, что пути их разошлись навсегда, что Британ «отъявленный, никем не превзойденный «к-р» (контрреволюционер), и что, будучи членом Московского Совета, Британ написал Ленину «полное яду» послание. И Ленин, прочтя, сказал:

«Хороший он, по-видимому, человек, и жаль, что не наш. — Потом добавил: — И умный, очень умный, но дурак».

Так вот, в письме старому другу Бухарин, продолжая какие-то давние дисскуссии, не только по старой привычке иронизирует над «нашими делами и делишками, сообщая самые невероятные случаи из советской и партийной действительности, которые, к сожаления, не были анекдотами, хотя и звучали хуже «скверного анекдота». Он берет на себя смелость расставлять по ранжиру (а точнее — сводить к политическому нулю) ближайших соратников Ленина, взявшихся осуществлять власть в стране после смерти своего лидера. Картина у него, надо сказать, получилась прегрустная:

«Итак, мы — в пустыне и — без вождя!

Посудите сами…

Сталин — нуль и все спасение видит в одном (котором по счету?) миллионе трупов.

Каменев — нуль и поучает нас, как удобнее всего сидеть между двух стульев.

Крупская — нуль и просто — дура, которой мы, для очередного удовольствия «низов» и для пущего бума да шума разрешили геростратничать, сжигая библиотеки и упраздняя школы, будто бы по завету Ильича: на мертвых все валить можно, ибо они, как известно, сраму не имут…

Зиновьев… О нем разрешите не говорить, дабы не испачкать о него даже матерное слово.

Рыков — нуль и даже разучился острить (единственная его способность, будь он трезв или пьян), к бесконечному удовольствию Луначарского, которого он прозвал Луна-паркским и Лупанарским, а вместо наркома совершенно правильно величает наркомиком.

Дзержинский — нуль, если, разумеется, дело не касается Г.П.У., в филиалы коего он превращает все решительно ведомства, куда мы его ни посылали.

Я? Ах, голубчик, и я — тоже нуль, если свести с трибуны или кафедры или вытянуть из-за письменного стола да приставить к «делу»: отлично зная себе цену, я поэтому сроду никаких должностей не занимал, тем более, что при моих спартанских вкусах — наклонностей к воровству не имею.

Знаю, вы ждете моего слова о Троцком. Но он всегда был политическим нулем, правда, большим нулем, и останется им до конца своих дней, даже если судьба все-таки сделает из него коммунистического диктатора».

Дав такую уничтожающую характеристику тем членам правительства, кто претендовал на освободившееся ленинское место, Бухарин пытается разобраться, как и почему так скоро произошли изменения в самой партии, почему «от партии пахнет «жареным» и почему деградировали революционеры ленинской гвардии, «которые еще недавно жертвовали собой, жили аскетами, не хуже «подвижников церкви», вдруг полюбили особняки, собственные поезда, шампанское, кокоток, да которые подороже, из балета, а их жены — бриллианты в орех, альфонсов и, конечно, десяток новых платьев», пытается понять «закон, превращающий революционных подвижников в обывателей, приспособленцев и хапуг».

И трудно сказать, спорит ли Бухарин с прежним единомышленником или выражает собственные чувства, поскольку нынешняя обстановка весьма удручает: «Как хорошо, что вас здесь нет! — восклицает Бухарин. — В эти дни никакое и ничье заступничество не спасло бы вас ни от Устюга и Нарыма, ни от более неприятного путешествия — «на луну». Паршивое времечко».

Но с грустью к Бухарину, как к одному из творцов «паршивого времечка» и всего того, что творилось в стране, не приходит раскаяние. Он с невероятным цинизмом и самолюбованием пишет не только о целях и задачах пришедшего к власти в России коммунистического «ордена», как сам он называет большевиков, но и о людоедских методах правления.