Каждый охотник - Юлия Герштейн

что-то произошло. «Господи, на катере-то что могло случиться? – подумала Майка, раздражаясь все больше и больше, ощущая, как тревога медленно приобретает вполне ощутимый привкус горечи на языке, – это ведь просто катер».

Она тайком от друзей достала из кармана фенибут и, запив таблетку из лежащей под Арканом бутылки с водой, перевела глаза на дорогу. Пес зевнул, когда она вернула бутылку ему под бок, моргнул влажными карими глазами и положил мокрый нос Майке на колени. От Аркана шло живительное тепло. Только его сердце, ритмично стучащее прямо под Майкиной ладонью, и успокаивало, отвлекало от мыслей о том, что же это за дивный новый мир раскинулся теперь за окнами их плавно движущегося черного «эвока».

Костя, как будто ему тоже передалась ее тревога, решил опустить стекло машины, выглянул наружу, посмотрел на темное небо, на катер, оставшийся позади, на пробку в отражении бокового зеркала и снова поднял стекло. За окнами «эвока» было неспокойно, мир был неспокоен.

Через открытое окно на Майку с Арканом набросился порыв ветра.

– На Ленинском я поведу.

– …Сказала бутылка водки в форме человека. – Агата скептически вздернула широкие брови. – Знаешь, я пока еще жить хочу.

Майка взглянула на Костин профиль и подумала, что лучше бы рыжей не подзуживать этого взвинченного пьяного солдата. Лицо Кости вмиг стало таким, словно он сейчас разнесет своим кулаком пол-«эвока».

– Стрелки двигаются, – быстро сказала Майка, просто чтобы что-то сказать, потому что Костя, судя по всему, был готов сорваться. Ее голос, словно инструмент, не подготовленный к тому, чтобы зазвучать именно в этот момент, был хриплым. – Гхм, ребят, стрелки на иллюминаторе.

– Что? – переспросила Агата, и машина, обычно идущая плавно, немного дернулась. Водитель, огибающий ее слева, прокричал за толстым стеклом что-то грубое. – Ты имеешь в виду стрелки иллюминатора двигаются? Двигаются? Прямо сейчас?

– Да. Последние сутки они всегда показывали на север. А теперь сдвинулись на запад, и еще сам иллюминатор… он как-то странно себя ведет, я помню, что ремешок был шире.

– Покажешь? – Костя повернулся к Майке.

Она послушно протянула ему свою руку, подумав, что его немного отпустило.

– Горячий какой; он всегда у тебя такой горячий?

Костя взял ее руку в свою, и Майка невольно засмотрелась на влажные темно-золотистые волосы Кости, который склонился над ее запястьем. На его опущенные ресницы и бледное лицо.

Похоже, фенибут, наконец, вступил в реакцию с ее центральной нервной системой, шаловливо пощекотал адренорецепторы и увеличил количество митохондрий в перифокальных областях, потому что ей стало чуточку все равно, куда они едут – куда, зачем и почему.

Она сосредоточилась на тепле, которого ей так не хватало. Было важно только то, что иллюминатор – теплый, и ладони у Кости – теплые, и черный холод, окутавший ее сердце в тот момент, когда она подумала, что два лучших друга исключили ее из своего маленького дуэта, отступил.

– Знаешь, что я думаю, давай лучше снимем эту штуку, а то еще обожжешься! – сказал Костя и, недолго думая, сам же и снял с нее часы и кинул на заднее сиденье. Майку охватило странное чувство: без павлиньего сердца на запястье ей стало холодно и одиноко. – Только убери их подальше от Аркана.

Она машинально кивнула, но на самом деле не поняла, в чем причина такого беспокойства: да, иллюминатор был теплый, но не горячий, да, он нагревался, но от него исходило живительное тепло.

Майка опустила взгляд на кисти своих рук – без Костиного прикосновения они лежали на коленях, словно чужие. Она обхватила одну руку другой, положила прохладные пальцы левой руки на правое запястье и увидела легкое покраснение, которое едва заметным браслетом легло ей на кожу.

Это было странно. Странно, что Костя оказался прав, а она сама не почувствовала ровным счетом никакой боли. Иллюминатор просто грел ее, грел ее все это время, а не обжигал, но на коже остался почти ожог.

Она взглянула на забитую красными фонарями фар дорогу, потом на Агату, затем снова на свою руку: покинутая кисть лежала на коленях холодным мертвым зверьком.

– Пробка тут откуда? – задумчиво пробормотал Костя.

– От верблюда, – сказала Агата и, воспользовавшись паузой в движении на дороге, подкрутила спотифай.

Майке показалось, что из динамиков «эвока» на нее полился теплый мягкий воск. Она вздохнула, бросила обе кисти себе на колени, решив, что сейчас не будет думать об ожоге – слишком много сил еще нужно накопить и слишком мало их у нее оставалось для подобных мыслей, – и прислушалась к песне.

– Может, где-то какая-то новая эвакуационная зона. – Агата посмотрела в боковое зеркало и пожала плечами. – И все объезжают.

– Что это?

– Хм? – не отрывая глаз от дороги и постукивая пальцами по рулю в такт музыке, рыжая слегка развернула к Майке правое розовое ушко, украшенное крупными золотистыми каффами.

– Что это играет? – повторила Майка.

– Да «Kings of Leon» же, песня «Bandit». Нравится? Мама в молодости любила.

– Ага.

– Мне тоже нравится. Ощущение, что я под прохладным дождем из лимонада стою голышом. И все тело, от лодыжек до шеи, иголочками покалывает от удовольствия – короче, музыкальный оргазм. Тебе же восемнадцать, Май? Ты уже испытывала оргазм?..

– А по-моему, набор звуков, – быстро перебил рыжую Костя. – Я, кстати, попросил одного товарища с Лубянки попробивать Самбо.

– Да что я такого сказала? – фыркнула Агата и вдруг, посмотрев на Костю лукавым взглядом, покачала головой и добавила совершенно другим, тихим голосом: – Вот лицемер.

– И? – спросила Майка, замерев душой и сердцем. – И что, Кость? Он нашел что-нибудь о Самбо?

– Да, у меня несколько документов на почте. Он, кстати, еще в инсте[3] есть, но, правда, ник у него какой-то заковыристый, мы бы его сами вряд ли нашли.

– Самбо есть в инсте? – тихо ахнула Майка. – Почему ж ты сразу не сказал?

– Название песни напомнило. – Костя достал из кармана телефон и, кликнув по голубой иконке телеграма, скинул девочкам ссылку на профиль татуированного. – «Banditxaea-12».

Забыв о музыке, забыв обо всем на свете, не веря, что сейчас она снова его увидит, ощущая громкий стук сердца, которое раздулось до размеров воздушного шара, заполнило всю грудь, мешало дышать и билось, как у ребенка, Майка перешла по ссылке.

Телефон не спеша подгрузил профиль Самбо: на его страничке было всего семь постов, семь нечетких снимков. Но в целом они складывались в одно большое размытое изображение павлиньего глаза.

Дождь за окном почти прекратился, и планету накрыло гулко звенящее безмолвие, которое нарушали лишь крики птиц в небе да пищащие сигналы светофоров в те редкие