Крутая тусовка - Валери Домен

— Ришар на второй линии! — крикнула Алексис из своего кабинета.

— Эй, Риш! — произнес Эрик в трубку. — Кажется, возникла некая проблема с фотосессией в Гонконге?

— Привет, Эрик! Эта проблема отпадет сама собой сразу же, как только ты решишь, что никогда больше не будешь брать эту девицу для твоего специального выпуска «Аксессуаров». Ее недавно осудили в РЕТА, а это нехорошо для нашего имиджа.

— Постой, Риш, все это напоминает мне войну… Осудили, что это значит? За то, что она носит воротники из кролика?

— Это не кролик, а норка, и это не все: она является на вечеринки в меховых манто. И заявляет, что никто не может указывать ей, как она должна одеваться!

— Ладно, Риш, послушай: все уже сидят в самолете, нет никакой возможности отказаться именно сейчас от услуг этой девицы, слишком поздно. Я отправлю сообщение, чтобы она не снималась в твоих изделиях, это тебя устроит?

— Не совсем, но полагаю, что придется довольствоваться и этим, если хочу попасть в твой специальный выпуск, разве не так?

— Больше ничем помочь не могу: ты ведь предупреждаешь меня об этом, когда все уже запущено, Ришар!

— О'кей, я сделаю все, чтобы эту пилюлю здесь проглотили!

— О, Риш, только не надо кричать об этом с крыши, мне будет неприятно, если придется решать такую же проблему со всеми здешними кутюрье!

— Договорились, но взамен этого…

— Что еще?

— Ужин при свечах. Ты уже несколько месяцев мне обещаешь…

— Мое время расписано, беби, до конца этого месяца. Да и не нравится мне смешивать удовольствие с работой, Риш. Ну, до встречи, у меня много работы!

Эрик положил трубку и улыбнулся. Есть все-таки мужчины, реагирующие на его чары, пусть даже Ришар его вовсе не возбуждает. Он встал, вышел из кабинета, не говоря ни слова, прошел через редакцию моды. Сел в лифт, чтобы добраться до кабинета главного редактора, с которой ему надо было обсудить вопрос освещения новых поступлений. Дверь ее кабинета была широко открыта. Он заглянул внутрь и увидел, что она просматривала оттиски. Через лупу она изучала какие-то фотографии. Вдруг Сильвия возмутилась:

— Вот мерзавка! Этого быть не может!

— Тук-тук, — неуверенно произнес Эрик.

— Ты не поверишь: наша ночная редакторша снова в своем репертуаре! — вместо ответа произнесла она.

— Кто? Эрика?

— А кто же еще? Это сильнее ее, она не может пойти на танцы без того, чтобы не пошарить у кого-нибудь в ширинке!

— Но если только эта ширинка на брюках какой-нибудь знаменитости!

— Это именно тот самый случай: взгляни на эти фотографии…

— Черт побери, да это же Кристоф Миллер! Мы совсем недавно поместили его на обложке вместе с его новой невестой…

— Знаю, именно поэтому и назвала ее мерзавкой! В то время как мы помещаем Миллера на первой странице и он утверждает, что снова нашел любовь с Рашель, он дает возможность снять себя в переулке во время занятий любовью с одной из наших же журналисток, ну куда это годится? Мне придется торговаться с Форкари. А это — плохая новость: папарацци предпочитают, чтобы их кастрировали, а не отказывались публиковать их снимки: Они стараются не только заработать, но и устроить скандал!

— А ты уже поговорила с Эрикой?

— Да, и кажется, что после этого у нее несварение. Полагаю, что она теперь куда-то спряталась!

— Могу поспорить, что эти проблемы с желудком пройдут до сегодняшнего вечера. Она, как и я, приглашена Филиппом Серра на ежемесячный коктейль «Премиума».

— Опять? У вас что, пусто в холодильниках и поэтому вы постоянно туда ходите?

— Мы не должны упускать свой шанс только потому, что ты не желаешь там быть. И потом, там мы узнаем о многих вещах…

— Тогда постарайся присмотреть за своей коллегой, пусть она хотя бы раз попытается держать язык за зубами!

— Но ведь она не заставляла Миллера трахать ее…

— Ей нравится соблазнять звезд, ты прекрасно это знаешь. Мне на это наплевать, если только это не выставляет журнал на смех! Ладно, мне надо идти. У меня назначен ужин с рекламодателями. Кстати, ты решил проблему с Шалек? Кажется, что мы взяли манекенщицу, которая любит показываться на людях в мехах…

— Нет, поверить не могу! Они и тебя достали с этой историей?

— Это — один из серьезных рекламодателей, представь себе. Но мне думается, что ты все уже уладил…

— Более или менее, я предложил им не снимать эту девицу с их продукцией.

— Постарайся в следующий раз лучше осведомляться о манекенщицах: мне не нравится, когда меня ставят перед свершившимся фактом!

— Да тебе и не надо было об этом знать!

— Тогда — чао!

— Насколько я понял, планы мы обсудим завтра?

— Ты все правильно понял.

Эрик решил, что день выдался достаточно трудный и что пора было вернуться домой, чтобы переодеться для вечеринки. Зайдя в кабинет за пиджаком, он выключил телевизор и ушел, ничего не сказав своим подчиненным. Такси уже ждало, и он почувствовал прилив радости от предвкушения того, что вскоре окажется среди самых избранных. В сравнении с этим извращенцем Алексом он был звездой, поскольку его пригласили в то место, где бывают только звезды.

По дороге он стал размышлять, что оденет, чтобы отправиться в «Премиум». И решил, что простой темный костюм будет очень кстати. Он даже не заметил, что машина уже стояла перед подъездом его дома. Водитель кашлянул, чтобы вывести его из задумчивости. Он расплатился, взбежал по лестнице, захлопнул за собой дверь. В квартире стояла тишина. Эрик поставил CD с песнями Джеймса Брауна, добавил громкость. Затем принял горячий душ и полчаса полежал на диване. Но сердце его билось учащенно, он был слишком возбужден, чтобы отдыхать. И тогда он решил одеться и позвонить некоторым из своих подруг, выбрав наугад номера телефонов в своей записной книжке. Машина с телеканала должна была заехать за ним без четверти восемь. Он был уже полностью готов. Вечеринка обещала быть прекрасной: так должно было быть, так он хотел. Он был полон желания доказать, что его нельзя было раздавить, как клопа.

Марта Петерсон,

агент звезд

Стоя перед старинным зеркалом, висевшим у входа в великолепный особняк на авеню Моцарта, она внимательно посмотрела на свое напудренное лицо и кончиком указательного пальца провела по едва заметной линии, огибавшей левый край ее верхней губы и следовавшей до кончика ее тонкого носа. Сжав губы, она в злости закрыла глаза. Марте только недавно исполнилось пятьдесят, и сама мысль о том, что она вступила в новое десятилетие жизни, так пугала ее, что она от этого приходила в отчаяние. Если бы она могла свернуть шею тому, кто на небе безжалостно заставляет время уходить, она сделала бы это не задумываясь. Господа или кого другого, но Марта могла убить только за то, чтобы выиграть несколько дополнительных лет. Кстати, она уже заключила сделку с дьяволом в белом халате, доверив сделать пластическую операцию одному из самых известных парижских хирургов. Этот человек, вне всякого сомнения, знал ее лучше, чем кто-либо: он изучил каждый сантиметр ее кожи. Почти все тело и все лицо мадам Петерсон было творением его скальпеля. Для этой дорогой Марты д-р Бертель был больше, чем муж, психоаналитик или сын. Не будь его, она была бы уже в шести футах под землей: ее нашли бы повесившейся на веревке в день ее сорокалетия.

Действительно, вот уже десять лет, как она чувствовала, что загнивает изнутри. Изменив ее увядающий внешний облик, он принес ей глубочайшее облегчение. Ее мозг зациклился на цифре 4, и д-ру Бретелю приходилось делать так, чтобы она вечно походила на красивую женщину на той фотографии, что всегда была у нее в сумочке. На том снимке она стояла, улыбаясь, на одном из мостов Венеции, придерживая одной рукой каштановые волосы, чтобы они под порывами ветра не хлестали по лицу. Короткий сахарский костюмчик кремового цвета и черные кожаные сандалии придавали ей вид девочки, и она от этого сходила с ума. На снимке Марте было всего тридцать семь лет, и она излучала жизнерадостность тех, кому нечего было бояться в жизни.

Она могла бы наслаждаться жизнью до самого последнего своего дыхания, если бы эта чертова жизнь не искалечила ее до такой степени, что она стала похожа на бездушную куклу в поисках невозможного омоложения. Всякий раз, ложась на операционный стол, Марта старалась забыть о том, что тринадцать лет до этого ранило ее гораздо глубже, чем удар кинжала в сердце. Но иллюзорно было полагать, что можно забыть прошлое и остаться безнаказанным. Оно все равно настигнет нас, и эти крошечные бороздки на коже призывают нас к порядку, потрясают до такой степени, что открывают глаза на ужасную реальность.

В то утро, одетая в элегантную длинную ночную рубашку, шелк которой был сливового цвета и обтягивал ее почти совершенное тело, Марта понимала, что годы пролетают, не спрашивая ее согласия, и что попытки остановить их совершенно тщетны. Она обнаружила эту пока еще едва заметную морщинку над накачанной силиконом верхней губой, когда рассматривала в зеркале свое отражение, что делала по двадцать раз в день. И почувствовала, как легко защипало в ее еще опухших от сна глазах, словно бы тонкие иглы вонзились в ее зрачки. Марта могла бы дать возможность пролиться слезам, которые задрожали на кончиках ее ресниц, но она была из тех закаленных женщин, для которых соблюдение внешних приличий являлось абсолютным правилом. Еще не было и семи часов, поэтому она решила взять себя в руки и не позволять себе впадать в глубокую тоску, сопровождавшую ее с того ужина при свечах, когда все полетело вверх тормашками.