Черный флаг (ЛП) - Оливер Боуден

Но Блэйни целился не в лицо, а в живот, и он пнул так сильно, что меня подбросило в воздух, после чего я снова оказался на палубе. Краем глаза я увидел Тэтча, и, возможно, я позволил себе помечтать, что он был на моей стороне, но он хохотал так же громко над моей неудачей, как когда я бил Блэйни. Я еле-еле повернулся на бок и увидел, что Блэйни шел ко мне. Толпа хотела крови, они кричали об этом. Он поднял ногу, чтобы добить меня, и спросил Тэтча:

— Сэр?

Пошло все к черту. Я ждать не собирался. С хрипом я схватил его ногу, крутанул ее и отправил его валяться на палубу. По рядам зрителей пронесся трепет возобновленного интереса. Свистки и крики. Вопли одобрения и недовольства.

Им было плевать, кто выиграет. Они просто хотели зрелища. Блэйни лежал, и, чувствуя свежий прилив силы, я бросился на него с тумаками, надавливая в то же время коленями на пах и диафрагму. Я боролся как ребенок в приступе истерики, надеясь, что мне удастся прикончить его удачным ударом.

Но мне не удалось. В тот день обошлось без удачных ударов. Блэйни схватил меня за кулаки, вывернулся из-под меня и ударом ладони по лицу отправил меня в полет. Я услышал, как сломался мой нос и почувствовал струю крови на верхней губе. Блэйни тяжело встал на ноги, и на этот раз он не собирался дожидаться разрешения Тэтча. На этот раз он собирался убить меня. В его руке сверкнуло лезвие…

Раздался выстрел пистолета, и в его лбу появилась дырка. Его рот открылся, и этот жирный ублюдок замертво упал на колени и затем, мертвый, на палубу.

Как только мое зрение прояснилось, я увидел Тэтча, протягивающего мне руку. В другой — у него был кремневый пистолет, от которого еще исходило тепло.

— У меня тут появилось свободное местечко на корабле, парень, — сказал он. — Не хочешь его занять?

Я кивнул, стоя глядя на тело Блэйни. Нити дыма струились из кровавой дырки во лбу. "Следовало убить меня, когда был шанс", — подумал я.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Март, 1713 год.

В милях оттуда, в месте, в котором меня никогда не было и не будет — хотя, если честно, все бывает в первый раз — кучка представителей Англии, Испании, Португалии и Голландии уселись вместе, чтобы начиркать кипу договоренностей, которым предстояло изменить наши жизни, задать нам новый курс и разрушить наши мечты.

Но это было потом. А вначале я свыкался с новой жизнью — жизнью, которая мне очень нравилась.

Пожалуй, мне повезло, что Эдвард Тэтч принял меня. Называл он меня задирой, и мне кажется, ему нравилась моя компания. Он, бывало, говорил, что во мне видел надежную опору, и так оно и было, ведь это Эдвард Тэтч не дал мне скатиться по скользкой дорожке пиратства под началом капитана Долзелла, вместо которой мне оставалось только опуститься на дно океана вслед за теми беднягами. Благодаря его вмешательству, благодаря тому, что он взял меня под свое крылышко, мне подвернулась возможность сделать что-то путное из себя, вернуться в Бристоль и к Кэролайн знатным человеком, с высоко поднятой головой.

И, да — то, что мы оба знаем, что жизнь сложилась иначе, не делает это утверждение менее справедливым.

Жизнь в море в общем и целом была такой же, как и прежде, за исключением некоторых приятных моментов. Для начала, не было Блэйни, конечно же. Когда я в последний раз видел эту надоедливую вошь, он погружался на морское дно, подобно мертвому киту. Не было так же и капитана Александра Долзелла, позже я узнал, что его приговорили к смерти британцы в 1715 году. Без этих двоих жизнь на корабле заметно улучшилась. Это уже была жизнь капера. Мы палили по испанцам и португальцам, когда могли, и забирали трофеи, когда оказывались победителями. Я стал совершенствоваться не только как моряк, но и начал оттачивать бойцовское мастерство. От Тэтча я научился искуснее обращаться с саблей и освоился с пистолетами.

И еще от Эдварда Тэтча я научился определенной жизненной философии — философии, которую он, в свою очередь, позаимствовал у другого буканьера постарше, у человека, под началом которого Эдвард служил и который впоследствии станет и моим наставником. От человека по имени Бенджамин Хорниголд.

И где же еще мне было повстречать Бенджамина, если не в Нассау?

Портовый город Нассау на острове Нью-Провиденс для нас был чем-то вроде рая. Я не уверен, что мы когда-либо думали о нем, об этом крошечном кусочке Багамских островов, как о том, что действительно "принадлежало нам", потому что это было не по-нашему. Нассау отличался грядой крутых скал, обрамлявшей его длинный, косой берег, который уходил в мелководное море — слишком мелководное, чтобы позволить линейным кораблям Ее Величества подойти достаточно близко для обстрела. Местный форт с холма надзирал за пестрой россыпью из хибарок, лачуг и крошащихся деревянных веранд и за пристанью, на которой мы разгружали награбленное и запасы. Там был Бенджамин Хорниголд, — а иначе и думать не приходилось, — он помогал укреплять гавань вместе с Томом Бэрроу. В Нассау была чудесная пристань, в которой наши суда наслаждались покоем от стихии и наших врагов. Еще больше затрудняло атаку с моря корабельное кладбище, на котором посаженные на мель галеры и мановары — корабли, воды для которых были слишком неглубоки — выброшенные на берег, разграбленные, часто сожженные, обнажали свои почерневшие скелеты, словно предупреждая тех, кто не знал этой ловушки.

Само собой, мне понравился Бенджамин. Он приходился наставником Черной Бороде так же, как и тот — мне, и не было на свете моряка лучше, чем Бенджамин Хорниголд.

И хотя ты, наверное, думаешь, что я говорю так только из-за того, что случится потом, тебе придется поверить мне, когда я клянусь, что это правда. Я всегда думал, что в нем было что-то чуждое, не нашего прихода. У Хорниголда была военная выправка, соколиный нос, напоминавший об английских генералах, и он одевался скорее как солдат, нежели как буканьер.

Но несмотря на это он мне нравился, и даже если не так же сильно, как Тэтч, что ж, то тогда я его ровно столько же уважал, если не больше. В конце концов, это Бенджамин помог обустроить Нассау. Он мне нравился хотя бы за это.

В июле 1713 года я плавал с Тэтчем, когда квартермейстера убили на берегу. Через два месяца мы получили письмо, и меня позвали в каюту капитана.

— Читать умеешь, сынок?

— Да, сэр, — ответил я, вскользь подумав о жене, оставшейся дома.

Тэтч сидел не столько за навигаторским столом, сколько сбоку от него. Его ноги были сложены крест на крест, на них красовались высокие черные сапоги, красная повязка была обмотана вокруг его пояса, а на грудном ремне держались четыре пистолета. Перед ним валялись разные карты, но что-то подсказывало мне, что не их нужно было прочесть.