Гашек - Радко Пытлик

Гаек, обладавший лирическим талантом весьма скромного масштаба, все же считал себя поэтом и пытался поднять литературный уровень журнала. Но все его потуги выглядели комично. Гашек замечает: «Нынешний редактор этого журнала Гаек, хотя и пописывает стишки, не поэт. Теперь он кропает вирши о косулях, голубях, охотничьих собачонках, и живости в них не больше, чем в его строках вроде: „Отец мой был каменотес, немало горя перенес“, впрочем, на самом деле его папаша был директором сберегательной кассы в Домажлицах» (глава «Свет звиржат» в «Истории партии умеренного прогресса»).

Дилетантские попытки Гаека потерпели крах. Когда позднее Гаек вернулся в «Свет звиржат» уже в качестве совладельца журнала, он полностью забыл о своих юношеских опытах и старался лишь удовлетворить запросы преуспевающего коммерческого предприятия.

Гашек же использует все предоставившиеся ему возможности. Он приноравливается к банальности и тривиальности кинологического вестника и даже получает от этого какое-то удовлетворение. В обстановке, которая подлинного поэта привела бы в уныние, он чувствует себя как дома. Природоведческие «курьезы» и зоологическая «смесь» для него лишь повод дать волю своей фантазии.

Самим подбором статей и занимательных сообщений он старается сделать содержание журнала более разнообразным. Остроумно беллетризирует различные «случаи с животными», подчас используя мотивы собственных юморесок. Вскоре Гашек уже вступает в царство природоведческих познаний как ничем не ограниченный творец, как мистификатор.

Он лихо обращается с научными сведениями, стремясь придать им занимательность, нарушить автоматизм восприятия. Чего стоят одни его рассуждения о воздействии музыки на животных! Прикрывшись для начала высказываниями таких философов, как Декарт, Вольтер и Гердер, он излагает затем собственные природоведческие измышления, сопровождая их множеством конкретных примеров, цитируя источники и опираясь на мнения авторитетов. Но в итоге следуют совершенно банальные выводы, что, например, боров обожает музыку, слон любит слушать граммофонные пластинки, а тигр граммофон ненавидит и т. п. Фактическое содержание, научно-популярная информация полностью заслонены самоцельной занимательной игрой.

Талант Гашека просто не выносит ограничений; он проникает и в область, казалось бы, совершенно неподвластную вымыслу, в область точных и конкретных фактических сведений, в строго охраняемые заповедники науки. Сатирик верно угадывает, что наиболее благодатной для него сферой могут быть новейшие открытия или явления, до сих пор не классифицированные и не изученные. Поэтому он пишет о неизвестном виде блохи, относящейся еще к азойской эре[48], о вновь открытых допотопных ящерах, так называемых идиотозаврах и т. п.

В «Похождениях бравого солдата Швейка» Гашек обрисовал свою деятельность в журнале не без пародийного преувеличения:

«Желая преподнести читателю что-нибудь новое и неожиданное, я сам выдумывал животных… Разве кто-нибудь из естествоиспытателей имел до тех пор хоть малейшее представление о „блохе инженера Куна“, которую я нашел в янтаре и которая была совершенно слепа, так как жила на доисторическом кроте, который тоже был слеп, потому что его прабабушка спаривалась, как я писал в статье, со слепым „мацаратом пещерным“ из Постоенской пещеры, которая в ту эпоху простиралась до самого теперешнего Балтийского моря.

По этому незначительному, в сущности, поводу возникла крупная полемика между газетами «Время»[49] и «Чех»[50]. «Чех», цитируя в своем фельетоне — рубрика «Разное» — статью об открытой мною блохе, сделал заключение: «Что бог ни делает, все к лучшему». «Время», естественно, чисто «реалистически»[51] разбило мою блоху по всем пунктам, прихватив кстати и преподобного «Чеха». С той поры, по-видимому, моя счастливая звезда изобретателя-естествоиспытателя, открывшего целый ряд новых творений, закатилась. Подписчики «Мира животных» начали высказывать недовольство».

В «Свете звиржат» на первый взгляд не было так заметно, где читателю подсовывается «утка», а где подлинная новинка. Небылицы сливались на страницах этого причудливого кинологического журнала с окружающим текстом. Только историческая дистанция и смысловой сдвиг, вызванный тем, что мы знаем о гашековских мистификациях, позволяют воспринимать эти природоведческие мелочи как комический вымысел.

Хотя игра Гашека весьма совершенна и последовательна, а некоторые его мистификации имеют характер псевдонаучного исследования, над ним собираются тучи. Дело дошло до полемики с различными природоведческими журналами, указывавшими на недостоверность его сообщений. Владелец журнала, обеспокоенный возможными осложнениями, которые, чего доброго, еще отпугнут серьезных подписчиков, предпочитает уволить нового редактора.

В «Свете звиржат» Гашек непроизвольно открыл одну из очень важных черт современного юмора. Восприятие подлинной жизненной детали освобождается от автоматизма не путем гротескно-фантастического преображения реальности, а лишь незаметным сдвигом, который производит искусная рука мистификатора.

Гашековским мистификациям на страницах «Света звиржат» соответствует, пожалуй, современный коллаж или монтаж кинокадров. Сущность этого метода составляет простое цитирование, подача жизненного материала в новом освещении, с помощью иного расположения или соединения. Эстетический эффект при этом основывается не на интенсивности ассоциаций или метафор, а на контексте, на новой, неожиданной взаимосвязи фактов.

Свойственное Гашеку понимание жизни как игры приносит и понимание творчества как игры, обнаруживающей элементы новой художественной структуры в самой действительности, в ее обычном, повседневном обличье. Будучи в основе своей незаконченной, неполной, несовершенной, эта игра настоятельно требует соучастия, наличия партнера, слушателя, читателя.

Фантазия Гашека наслаждается трагикомизмом повседневных явлений и эпизодов, он чувствует абсурдность непосредственно в самой реальности и забавляется, подвергая ее насильственным метаморфозам, обнажая ее мимикрию.

Мы не знаем, следует ли придавать выдумкам Гашека в «Свете звиржат» литературное значение. Они были скорее плодом неисчерпаемой творческой фантазии, не ведающей ни препятствий, ни запретов, не признающей границ, установленных для литературы и искусства традицией, фантазии, по-детски озорной и наивной, непосредственно отдающейся жизни. Мистификация была для него проявлением безудержной энергии, искусства жить игрой. Теперь мы уже догадываемся, почему Гашек приносил в жертву неожиданным и оригинальным гротескным замыслам все, что имел. Ведь игра для него была чем-то всеобъемлющим: эта ненасытная и причудливая, меланхоличная и веселая, добрая и злорадная, немилосердная и бессмысленно жестокая игра в любом случае была независима от условностей и морали.

В 1913 году венский журналист Карл Краус напечатал сенсационное сообщение, выглядевшее весьма правдоподобно, но оказавшееся газетной «уткой». Это была информационная заметка о рудничной собаке — так называемой grubenhund, — которая якобы предупреждала лаем о предстоящих сдвигах почвы. Общественность, довольная тем, что ее так остроумно провели, наградила автора этой хроникальной заметки славой первооткрывателя. И незаслуженно. Подобного рода мистификация была открыта до него.

Благодаря пониманию жизни как игры сатирик удивительно легко проникает в сердцевину самых различных социальных слоев. Полярность видения придает его наблюдениям интенсивность, точность, он правильно угадывает соотношения и пропорции. Журналистская сноровка научила его черпать познания из самых различных источников человеческой деятельности и более всего — из сферы политики и общественной жизни.

После разрыва с анархизмом он не сближается ни с одной партией, политической организацией или кружком. Но внимательно следит за общественной и политической жизнью не по официальным декларациям, а так, как она раскрывалась перед рядовым гражданином Австро-Венгрии. Например, больше всего его интересуют последние страницы газет, заполненные частными объявлениями. Тенденции времени преломляются здесь в повседневных, будничных интересах.

Анархистский критицизм и взгляд «снизу» позволили Гашеку быстро понять, отчего широкие массы так равнодушны к господствующим догмам.

Лучший способ разоблачения — высмеять эпоху ее же средствами. И Гашек решает эту задачу многосторонне, подвергая насмешке всю насквозь прогнившую государственную и политическую систему Австро-Венгрии. Причем опять же нередко использует свою богемную маску, позволяющую в конкретной жизненной ситуации прибегать к намеренной эксцентриаде. Так, покинув «Свет звиржат», Гашек заявил: «Из „Света звиржат“ я преспокойно скатился в „Ческе слово“. Знакомые уверяли, что я вообще не изменил своих политических убеждений. Просто променял бульдогов на новую партию с той только разницей, что бульдогов и догов кормил я, а новая партия кормила меня».