Сашка - Владимир Зюкин

дорогу до Дудинки, поезда стали ходить. Я там и остался – сначала стрелочником, обходчиком, потом диспетчером станции. Теперь начальствую на станции второго Норильска. Зэков и сейчас везут. А жена моя, Ксения Семёновна, сама приехала. Познакомились, поженились… Она призналась, что у неё на Большой земле два мальчика, пока живут у матери. Вот я и решил одного привезти на Север. Паренёк хороший. Эх, жизнь…– Он вздохнул, и, помолчав, продолжил. – Меня освободили, но без разрешения выезжать на Большую землю я не имею права. Вот так, брат. Отпустили съездить за мальчиком.

– Это несправедливо, – пробасил дед, хмуря лохматые брови. – Тебя освободили, так чего не дают шагу ступить? Что наверху глядят? Раз пятьдесят восьмая, так на всю жизнь? И конца доброго человеку не видать?

– Будет конец извращенцам! – сжимая кулак, проговорил Эдуард Трофимович. – Придут люди, которые мракобесие осудят…

– Свершились бы думы твои! – выдохнул старик, наполняя вином стакан. – Лексей, ты мальчиком бренчал на гитаре, – на стенке вон висит, лет десять на ней не играли, спробуй.

Алексей Трофимович принялся настраивать гитару, и она запела, словно плохое настроение сменила на хорошее.

– Давай-ка ту, которую твой батя покойный любил, – попросил дед.

Алексей Трофимович заиграл старинную мелодию.

– Трофим Трофимович говаривал, что они её пели с Федей Шаляпиным и другом Тришкой, – изрёк дед, вылив остаток вина в стакан. – Бывало, скажет твой родитель: «Тришка, запевай!» Тот и давай глотку драть, да так драл, что на столе стаканы падали. И где только не певали они – на гулянках, дома, и церковного прихода, конечно, не избежали. И всегда говорили: «только когда поёшь для себя, горло не болит». А эту песню всегда пели. – Он прищурил глаз, вспоминая слова. – Её ещё кликали шаляпинской, она отцу твоему очень нравилась. Раз этой песней соседских поросят так напужали, что они целую неделю поносили.

Сашка проснулся от баса деда, которым тот пытался попадать в такт музыке: «Бим-бом, бим-бом, слышен стук кандальный…». «Бим-бом, бим-бом, – к нему присоединился тенор Алексея Трофимовича, – слышно там и тут, нашего товарища на каторгу ведут…». Сашке стало жаль товарища, которого на каторгу повели, у него заслезились глаза; ему жалко стало и себя, потому что он едет далеко, где нет ни бабушки, ни Вовки.

5

Солнце сияло, отчего могло показаться, что ещё лето, но холодный ветер с реки всё же напоминал, что наступила осень. К полудню тучи нависли полосой у горизонта.

Обогнав Скачковых, Сашка решил пойти к реке, чтобы посмотреть, на чём им предстоит плыть.

– Дядя Лёша, а почему нет парохода? – спросил он, сощурившись от солнца.

– Так вот он, к пристани курс держит, – ответил дядя, всматриваясь вдаль, где с левой стороны, меж баржами, показался дом плавучий.

Уже видна была голубая будка капитана. Прозвучал гудок.

– Как причалит – посадка начнётся, – сказал Эдуард, глянув на часы.

«Что-то грустные они», – подумал Сашка, глядя на дядю Алёшу и его брата. А ему хотелось поговорить с кем-нибудь о пароходе, о веренице барж, о качающемся на реке понтонном мосте, разъединённом посредине. Но дяди о чём-то разговаривали. И Сашка подался к воде.

– Далеко не ходи, скоро посадка, – предупредил дядя Лёша.

А Сашка и не собирался уходить далеко от плоских камешков, которые лежали на берегу. Он стал пускать их так, что они не сразу тонули. Этому научился он, когда жил у тёти Поли. Увлёкшись, он не увидел, как подошли к нему трое мальчишек. Один из них был выше остальных. Его глаза уставились на Сашку из-под козырька военной фуражки. Растянув в улыбке большой рот, он спросил:

– И ты на пароходе поплывёшь?

Сашка закивал и спросил:

– И вы?

– Да, да! – на разные голоса ответили пацаны.

– Я с брательником, а эти с матерью, – пояснил большеротый.

Двое мальчишек были похожи друг на друга – оба с хитрыми рожицами и тупыми носами, как у уток.

– Далеко плывёте? – спросил Сашка.

– Далеко, – ответил большеротый. – До Туруханска – это до половина Енисея. А ты?

– Не знаю…– смутился Ерёмин.

– Эх ты…– прищурил глазки один из братьев.

Сашка увидел, что верхняя губа у него раздвоена. «Двухгубый, – подумал он, – а вякает». Он посмотрел на дядю, который стоял у причала.

– Дядя Лёша! – крикнул Сашка. – Мы докуда плывём?

– До конца, нам ещё на поезде трястись, Саня, – приложив руку ко рту, ответил дядя Лёша.

– Слыхали? – гордо сказал Сашка.

– Да…– позавидовал двухгубый. – Это на самый Север.

Сашка, удовлетворённый разговором, швырнул гальку.

– Всего два блина съел, – с издёвкой протянул большеротый. – Смотри…

Он взял камень, но мальчишек окликнули. И Сашка поспешил к дяде, потому что объявили посадку. У трапа возвышался усатый матрос в белой фуражке, он успокаивал напиравших на трап пассажиров.

– Граждане! – орал он. – Не прите, как быки, опомнитесь, трап не выдержит!

Народу было много, у всех в руках чемоданы, корзины, а один мужик тащил бочонок на плече, оглядываясь и сдувая чуб, лезший ему на глаза. Матрос с трудом сдерживал толпу. Но скоро ему надоело успокаивать одурелых, как он сказал, пассажиров, и, сняв фуражку и смахнув пот со лба, он гаркнул, перекричав гул пассажиров:

– А пропадите пропадом, дурьи головы, будете тонуть – колеса не брошу!

Он покинул трап и, оказавшись на палубе, облокотился на перила и стал смотреть, молча, на толпу. Загудел теплоход.

– Дядя Лёша, мы что, остались? – заволновался Сашка, держась за ручку чемодана.

– Успокойся, Саша. Усядутся все, до последнего.

«Это мы последние, – подумал Сашка. – За нами никого, дядя успокаивает, а сам волнуется».

Услышав гудок, задние пассажиры стали толкать передних, на трапе получилась свалка. Чей-то узел упал в воду.

– Ой-ой! – заголосила толстая женщина. – Сейчас утонет, помоги, родимый! – Она подбежала к усатому матросу, который смотрел, как узел, не спеша, поплыл по волнам.

– Ну что стоишь, как истукан? – потянула она матроса за руку.

Матрос, неспешно покрутив усы, побрёл за багром. Алексей Трофимович и Сашка ступили на палубу, которая оказалась не слишком занятой. Сашка увидел железную лестницу, которая вела куда-то вниз. По ней они спустились. Внизу тётенька в белом кителе, беловолосая, красивая, отперла ключом дверь.

– Ваша каюта, – сказала она, мило улыбнувшись дяде.

6

Каюта показалось Сашке уютней, чем купе вагона. Белые шторы на ребристом, круглом окне, белая скатерть на столике, на стене картинка. Постели располагались сбоку. Раздался гудок.

– Дядя Лёша, а давай глянем, как отплывать будем? – предложил Сашка.

– Сходи, Саша, один, только запомни каюту; скоро обедать пойдём.

Сашка вряд ли слышал его последние слова; вылетев из каюты, он помчался по коридору. В конце коридора располагалась лестница с металлическими поручнями, которая вела вниз. Сашка начал спускаться по ней. И увидел немалый, как на железнодорожном вокзале, зал, с лавками. На них сидели пассажиры; но некоторым мест не хватило, и они уселись прямо на пол. На другой стороне зала вела вверх похожая металлическая лестница. Сашка поспешил к ней мимо чемоданов и подозрительно посматривающих на