Когда засмеется сфинкс - Игорь Подколзин

Кребс сел в жесткое кресло, затылок уперся в спинку. Опустились ставшие несказанно тяжелыми веки. Боль не отпускала, наоборот, пульсировала густыми толчками в венах, отдавалась шумом в ушах. Глаза будто надувались чем-то вязким изнутри и готовы были вылезти из орбит. Само дыхание вызывало страдание. Инспектор застыл, стараясь не шевелиться, руки бессильно опустились на подлокотники.

С каким бы несказанным удовольствием он швырнул в самодовольные физиономии своего начальства истертый от частого употребления полицейский жетон. Да, славно было бы посмотреть, как перекосились бы их самоуверенные и фарисейские морды. Но… Вот этого-то он и не может сделать, а следовательно, и никогда не увидит. Эх, если бы не семья. Как все-таки несуразно устроена жизнь! То, что еще совсем недавно помогало ему в тяжелую минуту, служило, как спасательный круг утопающему, поддерживало и подбадривало, вселяло надежду, радость и уверенность в себе, обратилось тяжелым грузом-гирей на шее идущего ко дну. Не будь семьи — плюнул бы и ко всем чертям послал бы эту лживую шайку, насквозь прогнившую и погрязшую в коррупции. Один как-нибудь бы перебился. Впрочем, что толку предаваться сейчас несбыточным иллюзиям, тешить в химерах самолюбие. Надо думать, думать и думать. Но думать-то он и не мог. Не мог, даже напрягая всю свою волю, заставить работать мысли в нужном направлении, они опять и опять, как по сходящейся спирали, возвращались к одной и той же точке — что станется с женой, малышом и невесткой.

Кребс выпрямился, пытаясь разогнать непрошеные мысли.

Внизу резко хлопнула дверца машины. Кребс вздрогнул…

Здание аэровокзала напоминало огромный, голубовато-матовый брусок льда, поставленный на длинные круглые и тонкие колонны-подпорки. Тучи сплошь закрывали небо. Еле-еле моросил дождь. Было прохладно. Снаружи казалось: расплывчатый желтый свет ламп во внутренних залах вмерз в этот большой ледяной параллелепипед.

Фрэнк благодарно улыбнулся молоденькой стюардессе, поднял короткий воротник плаща, легко сбежал по пологому трапу и по выложенной разноцветной плиткой мокрой Дорожке направился к широкой стеклянной двери с яркой неоновой надписью: «Добро пожаловать в наш прекрасный город». Миновав турникет, он пересек холл, нащупав в кармане десять центов, сунул голову а кабину телефона-автомата, похожую на приклеенную к стене прозрачную плексигласовую раковину, и набрал номер. Несколько секунд спустя услышал знакомый глуховатый и родной голос.

— Кребс!

— Здравствуйте — это Фрэнк. Что у вас стряслось? Надеюсь, ничего страшного с семьей? Я звоню с аэродрома. Где мы встретимся?

— Добрый вечер. Очень рад, что ты приехал. Извини, пришлось побеспокоить, дело серьезное, а времени нет.

— Чепуха! Мне уже начинал надоедать отдых, и я, наверное, и так прикатил бы через недельку, а то и раньше. Где и когда мы встретимся? Как дела дома?

Кребс помолчал, очевидно, прикидывая, где лучше обсудить события, чтобы никто не помешал.

В трубке слышалось его прерывистое, как у астматика, дыхание.

«Вероятно, здорово подкосило отца, — подумал Фрэнк, — если он раздумывает над такой мелочью, как время и место беседы. Раньше подобные вопросы решались мгновенно».

— Может быть, у тебя? — неуверенно произнес Кребс.

— Отлично. Я еду домой, буду там минут через тридцать — тридцать пять, вы выезжайте прямо сейчас, чтобы зря не тратить время, которого, как я понимаю, не столь уж много. Если запоздаю — где лежит ключ, вам известно.

— Договорились. До встречи.

— До свидания. — Грег повесил трубку. Да, случилось действительно что-то из рук вон выходящее, если старик даже не поинтересовался его здоровьем.

Он подхватил мягкий полосатый чемоданчик с «молнией» и втиснулся в говорливый поток, выходящий на квадратную, обсаженную серебристыми елями площадь.

Грег свернул налево и быстрым шагом припустил к стоянке такси. Открыв дверцу, швырнул чемоданчик на обтянутое искусственной кожей заднее сиденье, плюхнулся рядом, сказал шоферу адрес и, распахнув дождевик, блаженно развалился, расслабив тело.

Машина тронулась, сделала большой круг, выскочила на широкую автостраду и, подвывая мотором, понеслась к сияющему вдали огнями городу. По правую сторону обочины замелькали счетчики платных стоянок частных автомобилей, словно надетые на трубы перевернутые груши.

Грег положил локоть на пухлую пружинящую подставку и, подперев щеку, задремал.

Мысли сами собой перенеслись к Джин. Как это он мог жить без нее — уму непостижимо, ни на секунду не забывал о ней, страшно скучал и терзался вынужденной разлукой…

Такси развернулось на подобном лепестку клевера разъезде шоссе и поехало по гладкой серой бетонке, разделенной на две половинки ровным рядом низкорослых платанов. Облетевшие листья мягко шуршали под колесами.

Через десять минут машина остановилась у небольшого четырехэтажного дома, окрашенного по штукатурке коричневой краской. Грег так и не сменил квартиру. Большую часть времени он проводил в конторе, разъездах или у О'Нейли. Они договорились с Джин: как только поженятся — это было запланировано на Новый год, — сейчас же подыщут другое жилье, просторное и комфортабельное, но и не очень дорогое.

Фрэнк вылез из такси, расправил помявшийся плащ, расплатился, подхватил чемодан и побежал к подъезду. Он был рад, что сейчас увидит своего названого отца. В последние месяцы, закрутившись с работой, он редко навещал Кребса, и теперь какая-то подсознательная вина тяготила его.

Прыгая через одну ступеньку, он взбежал по крутой лестнице. Дверь была открыта, значит, Кребс опередил его. Фрэнк ворвался в квартиру и с восторженным возгласом бросился к сидящему на диване человеку. Тот поднялся навстречу и протянул руки. Грег на миг замер. До чего же изменился Кребс! Голова стала совершенно белой. Похудел. На лбу резче обозначились складки. Глаза потускнели, он выглядел больным или смертельно усталым. Даже в одежде появилась пока еще слабая, но дающая себя знать неряшливость или небрежность. Воротничок помят, галстук завязан неаккуратно и слегка съехал набок. Они обнялись. Фрэнк чувствовал, как в нем вместе с острой жалостью всколыхнулась благодарность к этому большому и выглядевшему сейчас столь беззащитно человеку. Он потерся щекой о его щеку и с удивлением обнаружил, что она выбрита не так чисто, как раньше.

— Да что с вами? — вкладывая в вопрос все наблюдения, даже забыв поздороваться, спросил Фрэнк. — Ради бога, объясните, пожалуйста, что происходит, на вас лица нет.

— Плохо, мальчик, плохо. — Кребс положил большие руки ему на плечи. — Очень плохо. Давай присядем. Прошу тебя, не суетись и отключи телефон — разговор предстоит долгий и весьма серьезный для меня. Давай сядем, мне и на самом деле не по себе.

— Хорошо. Присаживайтесь. Я приготовлю кофе, и, по-моему, где-то у меня завалялась бутылка коньяка, купил год назад для Джин. Сейчас разыщем.

Грег бросился на кухню. Хлопая крышками шкафчиков и гремя посудой, нашел бутылку, включил газ, поставил на плиту кофейник.

Все это время Кребс нахохлившись, уперев ладони в колени, молча сидел в кресле.

Наконец появился Фрэнк, в руках на подносе коньяк, рюмка, кофейник с сахарницей и две чашки.

— Ну, теперь спокойно побеседуем. — Он выдернул из розетки штепсель телефона. — Так будет лучше. Если хотите, сбросьте китель и ботинки, сейчас принесу шлепанцы.

Кребс снял мундир, сунул ноги в подставленные Фрэнком тапочки, постукивая горлышком бутылки о край рюмки, налил коньяк, выпил, облизнул губы и, отхлебнув из чашки горячий кофе, поставил ее на столик.

— Разговор, как я уже говорил, предстоит долгий. Постарайся не перебивать, иначе я собьюсь. Мне понадобилась твоя помощь. Помощь криминалиста, сыщика, детектива и человека, которому я полностью могу доверять. Да, да, не удивляйся, пожалуйста. Если уж я, бывший комиссар, один из лучших когда-то комиссаров, пришел за помощью, значит, действительно дело дрянь. Мне известно — ты в отпуске не читаешь газет, тем более находясь далеко за океаном. Поэтому слушай.

Все началось дней десять назад, в субботу. Если мне не изменяет память, сейчас это было бы неудивительно, ты как раз только что улетел на Гавайи.

— Совершенно точно, — подтвердил Фрэнк. — Я проводил Джин и днем уже порхал в воздухе.

— Так вот. Я сидел, как обычно, дома, собирались с женой ехать к невестке в лечебницу, нас предупредили: состояние ее ухудшилось и она долго не протянет — вопрос нескольких дней. Мы не знали, с кем оставить ребенка, и решили взять его с собой. Я уже оделся, когда позвонил дежурный и передал приказ немедленно прибыть к собору Благодарения, ибо там, как он выразился, творится что-то неописуемое. Служебный автомобиль он выслал. На мои вопросы ответить что-либо путное не смог. Ничего не оставалось, как выполнять приказание. Жена отправилась одна — малыша поручили соседям.