Второе полугодие - Юрий Ра
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что еще происходило? Еще я читал финальную, ладно — предфинальную версию футуристического прогноза для „Техники — молодежи“ в кругу своей семьи». Понятное дело, что главным экспертом и дегустатором стал Мишкин папа Дима, мой фактический тёзка. Я так и не смог осознать себя как Миша Корчагин, я по-прежнему ощущаю себя Дмитрием Лихаревым, взрослым человеком в теле подростка. Жалко, в тех книжках про попаданцев, которые мне попадались, происходило мифическое слияние личностей, творился некий психоневрологический бред, в результате которого на свет вылуплялся некий гибрид с душой юноши и знаниями, сравнимыми с банком данных Яндекса. И этот фактический подросток чудил в полную силу как пацан.
Я же… я совсем не такой, я уравновешенный взрослый абсолютно неадекватный своему внешнему виду мужчина. Который всё еще мечтает о… а о чем я мечтаю? Однозначно хочу поскорее вырасти, получить все права взрослого человека, все свои возможности, статус в обществе. Чтоб мне всё разрешали и с меня ничего не требовали. Странно звучит? Немного по-детски? Заветная мечта любого мужчины, если честно.
«Ой, отвлекся от дневника, задумался. Отец слушал гораздо внимательнее, чем Пашка, чем мама. Да и не удивительно, в его глазах я теперь надежда рода. Сын, показывающий результаты. Можно теперь и участие принять в его судьбе, и душу вложить. Жестоко пишу? А вот как вижу, так и излагаю, я вообще не ставил себе цель кого-то жалеть. Тем более, что дневник мой никто не читает. Так ведь? Про мелкого точно скажу — ему мой заумный бред совсем неинтересен. Короче, с отцом мы поспорили по целому ряду моментов. Прежде всего, ему показалось, что за сорок лет такого прогресса в вычислительной технике и электронике случиться не может. Я давно заметил — описанные мной смартфоны, то есть умные телефоны сейчас не снятся ни одному фантасту. В голове рядового фантазёра и обкуренного мечтателя такое устройство не родится по причине своей охренительности и универсальности. Ни в одном фильме, ни в одном прочитанном мной романе такого точно нет. Скромно описываются „устройства связи“ с кучей кнопок, обязательно разноцветных. Где-то есть приборы чтения и передачи мысли типа миелофона. А вот так простенько, чтоб внутри огромный банк данных, доступ к всемирной инфосети, видеосвязь с любой точкой мира, видеокамера и телевизор в нагрудном кармане рубашки… Бред!»
— Миша, ты просто не понимаешь, о чём пишешь. Такой объем памяти, какой указан у твоих, у этих…
— Смартфонов.
— Да. Так вот, это немыслимый объем, во всём мире суммарный объем машинной памяти меньше.
— Ага.
— И еще, у тебя все устройства обмениваются данными по радиоканалам. Ты представляешь, каких размеров должны быть все эти передатчики, приёмники, преобразователи сигналов и дешифраторы? И сколько им понадобится электроэнергии для работы.
— Очень даже представляю. С ноготь мизинца. Они же напечатаны на кристаллах кремния по нанотехнологиям.
— И сколько лет нужно, чтоб всё это разработать?
— Так уже.
— Что уже?
— Уже вовсю трудятся учёные, уже разрабатывают. Просто пока это незаметно. Как семечко, что в земле уже проснулось, уже вверх росток выкинуло, во все стороны корни полезли. Но среди травы незаметно. А потом бац, и кукурузина вот такенная вылезла!
— Миша, это что у тебя за жесты неприличные полезли! — Мама Миши не выдержала, когда я машинально состроил посредством рук народную «кукурузину». Характерный жест получился.
— Это я, мам, от глубины переживаний за свою статью. Больше не буду.
— И много ты таких жестов знаешь?
— Воспитанный человек обязан знать всю палитру неприличных жестов и слов, но при этом он должен уметь обходиться без них.
— Это кто сказал?
— Это я сказал. Великий мыслитель современности, как о нём скажут одноклассники. В смысле, обо мне.
— Да, от скромности ты не умрешь.
— Это да, одной опасностью меньше, — парировал я слова отца. — Если уж умирать, так от чего-нибудь эдакого.
— От чего эдакого?
— От полноты жизни. Помнишь эпиграф к «Мцыри»?
— Забыл уже. Напомни.
— «Вкушаха, вкусих мало мёда. И се аз умираю». Я думаю так, что если всё одно умирать, так лучше от излишеств всяких, чем от голода.
— Алё, мужчины! А что, совсем не умирать нельзя?
— Нельзя! — Хором ответили мы с отцом и переглянулись.
— Понятно, спелись субчики. Все мужики одинаковые.
— Верунчик, ну сама посуди. Ну когда-нибудь по-любому помирать придётся. От той же старости.
— Вот! Миша, раз уж ты фантазию включил на всю Ивановскую, тебе что, трудно было придумать, что люди победили все болезни и перестали умирать?
— Ну мам.
— Что «ну мам»?
— Во-первых, я стараюсь придумывать только правду.
— У тебя еще и «во-вторых» есть?
— Есть. Во-вторых, не умирать нельзя. Старшее поколение должно сходить со сцены, уступая место молодому. Иначе будет сначала застой, а потом деградация. Ну и это просто утомительно, жить вечно. Дожил до состояния дряхлости, а потом что? Продолжать жить развалиной? А даже если тело не старится, мозг всё равно устаёт. От обилия впечатлений или от однообразия, от переживаний и тоски… Душа, и та устаёт.
Вид сбоку. «Как-то мы не туда свернули, а? Взялись за разбор как бы научной статьи, а забрели в философские джунгли» — Дмитрий полушутя решил увести беседу в другую сторону. Он был сильно обескуражен глубиной Мишкиных мыслей. Главное, ему лично ни разу такое в голову не приходило, а сын произносил слова так, словно это плод его глубоких размышлений. Ох, непросто мальчику было жить среди любящих, но отстранившихся от него родителей. Ох, как неправы были они с Верой, прямо как неродные, честное слово. И теперь пришло время пожинать плоды. «И это нам еще повезло — размышлял он — что Михаил растет таким продуманным человеком. Всё понимает, но при этом не держит обиду на нас. Вернее, прощает. Как очень большой и очень сильный человек. Да!
